Опер, задержи меня

Он смотрит на меня прямо, и говорит это очень строго.

Невольно руками себя обхватываю. У этого Огнева на лице ни одной эмоции. Вообще ничего. Я не пойму, он типа, сейчас зол, угрожает мне, или всегда просто такой?

Вообще не читается то, о чем он думает. Как камень.

Нервно перебираю пальцами свои длинные волосы. Как же свалить отсюда, как…

Замечаю, как этот мент достает из папки чистый лист бумаги и ручку. Смотрит на меня прямо, а я…на руки его пялюсь. Загорелые, грубые, крупные. Сетка вен тянется от локтевого сгиба до самых кистей, делая их такими страшными и завораживающими одновременно.

У майора короткая стрижка, на шее вена медленно пульсирует, а из расстегнутой верхней пуговицы рубашки выглядывают его темные волосы на груди.

Сглатываю. Что-то мне неспокойно с ним. Совсем неспокойно.

Рубашка от бурящихся мышц на Огневе сидит в упор. Там же не только руки и грудь, но и спина такая же натренированная, будто он по сотне подтягиваний делает в день. Ой, мамочки…

– Имя, фамилия.

Теряюсь тут же перед ним, хотя обычно я собрана, и легко ориентируюсь в любой ситуации, даже самой дерьмовой.

– Ээ…Мурка.

– Еще раз такой бред вякнешь, приложу башкой о стол. Настоящее имя. Живо.

Сглатываю. Что-то мне страшно. Похоже, я попала к серьезному менту. Начальнику. С таким шутки плохи. Он точно не пугает. Говорит серьезно, спокойно, предупреждает.

– Василиса Калинина.

– Лет тебе сколько?

Молчу. Если скажу, что совершеннолетняя, думаю, проблемы мои станут похуже.

– Вздумаешь врать, получишь по шапке.

После этого заявления желание врать этому менту о возрасте отпадает само собой. Такой если двинет, я уже не встану.

– Восемнадцать.

– Давно работаешь?

– В смысле?

– Как долго воруешь?

– Я не ворую! Тогда вообще, случайно вышло. Я просто…просто, не в ту сумку полезла, я думала, она моя!

– Не ври мне.

– Я не вру!

Вижу, как майор губы серьезно поджимает, и продолжает что-то быстро записывать в эти свои документы.

Становится жутко. Он же сейчас любой висяк на меня повесить сможет, если ему что-то не понравится!

– Родители есть?

– Нет.

– Опекуны?

Прикусываю губу. Сказать правду – еще чего!

– Нет.

Огнев молча достает сигареты, и закуривает, бесцеремонно выдыхая дым, попадающий прямо на меня.

Рот тут же наполняется слюной. Я тоже курить хочу, но у мента этого проклятого не стану просить. Еще чего.

– Еще раз мне соврешь, я позову тех оперов, что тебя допрашивали, чтобы они закончили начатое. Они тебя выебут, а после ты признаешься не только в том, что стащила кошелек.

От его спокойного тона, прямоты и грубости дыхание спирает.

Сволочь. Гад. Ненавижу!

– Есть. Отчим, но он на работе! В отъезде. Его нет. Надолго уезжает.

– Адрес, где живешь.

Он спрашивает, смотря прямо на меня, и я понимаю, что если сдам, где ночую, сделаю себе проблему. Огнев же найдет меня, вдруг чего. Будет знать, где я живу, и отчим тоже узнает, что у меня с ментами проблемы теперь.

Ну, уж нет. Спасибо.

– Я забыла.

– Что?

Серые стальные глаза мигом пробирают всю меня. Сканирует, точно детектор лжи.

– Я не помню, где живу. Забыла! У меня вообще, проблемы с памятью. Серьезные.

– На тебя заява накатана в трех экземплярах за грабеж. По этой статье от двух до четырех лет дают. У тебя действительно проблемы, Василиса. Серьезные.

В душе все льдом покрывается.

– Что? Какие, от двух до четырех? Вы че, блядь, рехнулись? За что?!

– За кражу. Еще раз материться при мне будешь, получишь по губам.

Огнев спокойно выдыхает седой дым, а у меня слезы подбираются к глазам. За какой-то обычный кошелек…

Обращаю внимание на тлеющую сигарету в руке этого мента. Лапища огромная просто. Кулак будет, как пол моей головы. Такой и придушить ведь может, и черепушку разнести в щепки, если ему что не понравится…

– Судимости были раньше?

– Нет. Не было. Да я вообще, чудо, а не девочка! Я не воровка и не преступница! Я нормальная!

– Значит так, чудо, получишь два года, если не будешь упираться следствию.

– Что?! Какие еще два года…

Звучит, как приговор. Я знаю прекрасно, что после тюрьмы уже никому не нужна буду, да и клеймо это жуткое на всю жизнь. Боже.

Майор поднимается, и захлопывает мое дело так, словно со мной больше не о чем разговаривать, и я не выдерживаю.

Быстро вскакиваю со стула, подбегаю к нему, и за руку его беру. Огромная лапа медвежья, но мне все равно. Пальцами дрожащими ее сжимаю. Грубая, горячая, опасная рука.

– Олег Игоревич! Я не хочу в тюрьму. Не хочу! Помогите, пожалуйста! Отпустите!

Чуть ли не реву при нем. Ну же, ну, поверь мне…

– Ты охренела, малолетка? Руки убрала.

Он резко вырывает свою руку из моей ладони, словно я какая-то грязная для него, или что.

– Твое дело пойдет готовиться в суд. Заявление, факт кражи, свидетели, все есть. Ты сядешь. Подумаешь над своим поведением. В лучшем случае, отделаешься восемнадцатью месяцами заключения.

Поджимаю губы. Это меня не спасет. Вообще никак. Я не вынесу тюрьмы. Я знаю.

– Олег Игоревич, пожалуйста! У меня маленькие братик и сестричка, я не могу их бросить. И мама у меня больная! Ну, неужели у вас сердца нет совсем?

Лепечу ему это, рыдая крокодильими слезами, но похоже, на этого майора моя игра уже не действует. Вот, вообще, никак. Даже на капельку не верит.

Он смотрит на меня, как камень, и ни одной эмоции нет на его лице. Серьезен и собран. Мои слезы на него не влияют. Жалко. От этого и правда реветь хочется.

Огнев подходит ко мне так близко, что у меня дыхание спирает.

– Значит, мать все-таки есть?

Прикусываю губу. Черт. Промашка тут вышла.

Опускаю глаза. Он не верит мне, и сейчас просто насмехается.

– Нет. Нету. Умерла три года назад. Это правда.

Блин. Я так сильно хотела его разжалобить, что случайно забыла уже, что говорила изначально.