Операция «андраши»

Марко говорил:

— Теперь все по-другому. Теперь они пробуют новый способ. Они собираются оцепить Плаву Гору от Илока до Румы и потом ждать. Ждать, пока мы не передохнем с голоду, говорят они. А наверх, в леса, посылать небольшие группы, чтобы точно знать, где мы находимся.

Малиновский спросил негромко:

— Мы уйдем за железную дорогу в горы?

— Сегодня ночью.

Руперт Корнуэлл поднялся на ноги. Когда стоишь, говорить легче. Теперь, в решительную минуту, ему немного мешал только его тонкий голос. Словно он не уверен в том, что собирается сказать. Хотя на самом деле он абсолютно уверен.

— А я? — Ожидая ответа, он отвел глаза в поисках знаменья в облаках за рекой. Вот в такие мгновения решается жизнь человека.

Ему казалось, что голос Марко доносится из этих облаков.

— Нет, я не забыл. Про вас. — Марко говорил так, словно его легкие грозили вот-вот лопнуть, но не потому, что он запыхался. — Я спросил у Слободана про вас. О том, какое будет решение.

Он ждал и твердил про себя, что слова Марко, любые его слова никакого значения иметь не могут. Все уже решено. Решение принято. И тем не менее он внутренне весь подобрался, ожидая.

— Вас просят на некоторое время уйти в горы. — Марко протянул руку, не давая ему возразить, указывая на юг. — И сообщить вашему другу там, этому венгру, чтобы он никуда не уезжал. Чтобы оставался в городе. Пока это не кончится.

— Нет.

— Вас об этом просят. — Слова Марко падали, как зловещие птицы из черного неба. — Риск очень велик. И не только для нас, для наших людей. Для него тоже.

— Нет. Он не будет ждать. Не захочет. Он уедет назад, на север. — Ему помогал гнев. Ведь они же с самого начала были против этой операции — и Уильямс, и Слободан, и Марко, и все они, — были против, потому что не верили в ее цели, не желали признать ее необходимости. Вот так рушатся и кончаются ничем величайшие предприятия. Но он не допустит, чтобы операция была сорвана.

— Лучше всего сделать именно так. Мы можем переслать сообщение через реку. Это мы еще можем сделать. Ему будет там безопаснее.

— Он не станет ждать. Вы знаете это не хуже меня.

— Риск неоправданно велик. Слободан просит вас вернуться в горы.

Нет, он не вернется. Ни за что. Он сказал категорически, даже без гнева:

— Вы просите меня трусливо бежать. Марко закричал:

— Дайте же мне сказать! — Слова посыпались градом. — Трусливо бежать… Это вы нам говорите? Вы и вся эта мелкобуржуазная дрянь.

— Як вашей революции никакого отношения не имею.

— Тем хуже для вас.

Они услышали голос Малиновского, мягкий, но настойчивый:

— А что еще они предлагают? Марко посмотрел на Митю!

— Что еще? Я тебе скажу. Это и тебя касается.

— Меня? — Митя встретил их гневные взгляды смутной улыбкой человека, который ждет приговора и заранее с ним согласен. — Я слушаю.

Это было нестерпимо.

— Митя! — крикнул Марко. — Да перестань же себя терзать!

Внезапно буря унеслась, и они тихо покачивались на волнах предопределенного решения. Марко сунул руки в карманы штанов, сдвинул ноги и присел на крыльцо.

— Слушай, Митя, ко мне это тоже относится. — Их гнев прошел, они почувствовали себя товарищами. Марко начал объяснять. Все пар гизанские группы уйдут с Плавы Горы, оставив в разных местах несколько звеньев для связи — по два-три человека. Все это было понятно и разумно. Но оставалась одна трудность: главное командование еще раньше обещало содействовать миссии Корнуэлла.

— Если вы будете настаивать, капитан, обещание будет выполнено.

— Но с большой неохотой? Марко пожал плечами.

— Конечно. Мы считаем, что ничего хорошего из этого не выйдет. Однако обещание — это обещание. А потому, если вы настаиваете… если вы не согласитесь уйти в горы и подождать, мы предлагаем вам еще один план действий. Мы согласны переправить вас на тот берег с Николой и его передатчиком. С вами пойдет Митя и все, кто уцелел из его десятки, — для связи и охраны.

— И вы, Марко?

— Конечно. И я.

— Но почему Митя и его десятка?

— Потому что… — Марко не хотелось этого говорить. Да и никому не захотелось бы.

Малиновский сказал отрывисто:

— Потому что это очевидно. И совершенно правильно.

Руперт был бы рад найти какие-нибудь теплые, добрые, даже благодарные слова, но Марко продолжал спокойно, почти нежно:

— Ты ведь знаешь, что дело тут не в тебе, Митя. Ты ведь знаешь? Но твои люди… тут есть некоторая разница. Пусть они пройдут проверку делом, вот что мы сказали.

— Это понятно, — перебил Митя, но он не смотрел на них, не доверял им по-настоящему.

— Нет, но ведь идет Марко. И я, и Том, — вмешался Руперт. — Значит, это не бросает на вас никакой тени.

— Разве я что-нибудь говорю? — огрызнулся Митя. Они обрадовались, что он рассердился на них. Это их успокоило. Марко встал.

— Ну, значит, все ясно, — сказал он. — Мы останемся тут, в Нешковаце, чтобы переправиться через реку.

— И чем скорее, тем лучше?

— Да, черт побери!

— Но как же деревня? — Решение, уже ушедшее в прошлое, вновь повернулось, как нож, в его внутренностях. — То есть я хочу сказать: если они обнаружат, что мы переправились из этой деревни?

Марко притопывал затекшими ногами. Придет минута, много позднее, когда он вспомнит свой вопрос и ответ Марко.

— Деревня, — сказал Марко, и его лицо вдруг безжизненно застыло, — по нашим сведениям, будет занята врагом завтра вечером. А может быть, завтра утром.

— И тогда?

Но вопрос был напрасным, и он сам это понимал. Марко уже начал спускаться по тропе, ведущей в Нешковац. То, что произойдет дальше, переставало быть личным делом. Решение — да, конечно. Но не то, что будет дальше. Нет. Иначе невозможно воевать. Не выдержишь. Он удержал это в своем сознании и отбросил все остальное. По всей Европе другие люди, несомненно, делают сейчас то же самое. Делают потому, что другого выбора у них нет. Это не личное дело.

Марко говорил, полуобернувшись: