Операция «андраши»

Как-то в конце сорок третьего Билл Кларк позвонил мне и срочно потребовал еще одного радиста.

Помнится, я ответил:

— Ничего не выйдет. Ни одного нет и раньше, чем через месяц, не будет.

— Вы не могли бы заглянуть ко мне? — спросил Билл. — Его надо найти.

И он объяснил. Далеко за Средиземным морем, далеко за Балканскими горами, далеко-далеко среди равнин Центральной Европы венгр по фамилии Андраши ждал, чтобы его спасли. Я, конечно, не имел ни малейшего представления, кто такой Андраши и почему было так важно его спасти. Но Билл об этом кое-что знал. Андраши был, по-видимому, знаменитым ученым.

— В какой-то там атомной физике, — добавил Билл. — Ну да суть не в этом. Лондон требует вывезти его. И поскорее.

— Так за чем же дело стало?

— Я сейчас вам покажу.

Билл подвел меня к большой настенной карте.

Поперек этой карты оккупированной Гитлером Европы тянулась толстая голубая линия, обозначавшая реку Дунай.

— Ну, до его южного берега, — объяснил Билл, — у нас все в порядке. Там действуют югославские партизаны, которых мы снабжаем. Но вот по ту сторону этой черточки, на северном берегу Дуная, все гораздо сложнее. А почему? А потому, что это равнина, плоская как стол, и партизан там нет, во всяком случае, почти нет. Но там-то этот Андраши и ждет нас. В оккупированном городе Нови-Сад, где, кажется, полным-полно солдат и полицейских.

— Погодите-ка, — перебил я, стараясь разобраться. — А почему он не может переправиться на южный берег, к югославским партизанам? — Я ткнул указкой. — Ведь тут, на южном берегу Дуная, прямо напротив Нови-Сада, действуют югославские партизаны? Вот же красный кружок, вон тот маленький кружок… — Я вгляделся в карту. — Как называется это место? Плава Гора?

— Именно. Плава Гора. Небольшой горный массив на южном берегу Дуная, и у партизан там действительно есть кое-кто. Прямо напротив Нови-Сада, как вы и сказали. Мало того, иногда они переплывают Дунай, хотя он там шириной почти три четверти мили, а по северному берегу разбросаны доты и он усиленно патрулируется.

— Ну так пусть Андраши переберется к ним, а они отправят его дальше по партизанским тропам.

— Спасибо за совет, — сухо заметил Билл. — Только Андраши не желает довериться партизанам. Он ставит условием, чтобы мы прислали за ним своего человека.

— Можно спросить, откуда вам столько известно?

— Нельзя. Но во всяком случае, мне это известно.

Билл вернулся к письменному столу, и мы снова сели.

— В какой-то мере нам повезло, — продолжал он. — У нас есть в Югославии один человек. Капитан какого-то стрелкового полка. Попал в плен к немцам во время греческого разгрома и спрыгнул с поезда. Некий Руперт Корнуэлл. Судя по тому, что я слышал, он для такой операции не слишком подходит. Но он полон рвения, находится почти на месте и даже говорит по-венгерски. Только ему необходим радист.

Помолчав, я сказал:

— Есть, конечно, Блейден. Если вам удастся его извлечь.

— Откуда?

— Из военной тюрьмы номер два в зоне канала, если я не ошибаюсь.

Билл вздохнул, устало и озабоченно.

— За что он туда попал?

— Нарушение субординации, дерзость, отказ подчиниться приказанию. Откуда я знаю? Я его не сажал.

— Так почему вы его рекомендуете?

— Потому что никого другого нет. А он уже выполнял такие задания.

И я пересказал ему послужной список Блейдена. Не так уж много, в сущности: он довольно долго сидел в тылу у немцев в Ливии, сообщал сведения о транспортных передвижениях и получил за это медаль. Что еще? В личном деле Блейдена есть заключение психиатра, к которому его посылали.

— Придает большое значение тому, что Блейден долго был безработным, прежде чем пошел в армию в тридцать девятом. В Тайнсайде, по-моему. И еще что-то о гражданской войне в Испании.

— О гражданской войне в Испании? Так он что, красный?

— В том-то и дело, что, по-видимому, нет. Да и какое это теперь имеет значение?

Билл задумчиво покачал головой.

— Вы действительно лучше никого найти не можете? Что же, придется рискнуть.

И вот, нажав на нужные кнопки, мы добились освобождения недоумевающего Томаса Блейдена, рядового Тайнширского полка, и вернули ему сержантские нашивки, которых он было лишился. Затем мы отправили его в Палестину потренироваться в прыжках с парашютом. Десять дней спустя меня официально уведомили; что сержант Томас Блейден сброшен в Югославии. Мы с Биллом неофициально выпили по этому поводу.

— Ну, пожелаем удачи этим двум беднягам, — сказал Билл. — Она-таки им потребуется.

Да, она им очень требовалась.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Потом все могло пойти по-другому, но Том Блейден не думал, что будет потом. Пока же он против обыкновения вел себя осмотрительно. И не напрашивался на неприятности. Наоборот. Ел он досыта, спал в тепле и даже научился ездить верхом. Если бы ему было кому писать — но писать ему было некому, — он написал бы именно это. Только это, и больше ничего. Он сидел на своей лошади в лиловатом сумраке ранней зари и ждал Бору, нисколько не расстраиваясь, что писать ему некому.

Бора вылетел из ворот крестьянской усадьбы — могучий добродушный великан на могучем терпеливом коне, — хлопнул Тома по спине, выкрикнул прощальные слова благодарности хозяину усадьбы и скрылся в утреннем тумане, завопив:

— Поехали, Никола, поехали!

Он не имел ничего против того, чтобы Бора хлопал его по спине, орал на него и называл Николой или как-нибудь еще.

Они ехали, и мало-помалу зимнее солнце начало разгонять утреннюю дымку. Со всех сторон их надежно оберегали леса Плавы Горы. Да и вообще случиться ничего не могло. За те месяцы, которые ему пришлось провести в здешних местах, он твердо уверовал, что в две переделки подряд тут не попадают, а они накануне чуть было не влопались в хорошую переделку. Еще немного, и они среди бела дня наткнулись бы прямо на большой дозор усташей, здешних нацистов, объезжавших лес. Но Бора вовремя успел их услышать. Усташи ехали и пели — и слава богу, что пели. Причем, как ни странно, песню, которую всегда поют партизаны. Только слова, конечно, были другие.

И вот теперь, на следующее утро, когда ничего не могло случиться, ему хотелось завести с Борой их старый спор. Он сказал бы ему: «Видишь, я был прав. Все эти рассусоливания — один только треп. Слова всегда разные, а вот песня та же самая». Только вслух он ничего не сказал. Потому что эти местные нацисты в прошлом году сожгли деревню Боры и потому что жена Боры погибла в огне. Он ничего не сказал, но пока Бора что-то мурлыкал себе под нос, а их лошади трусили по тропке под лесистым обрывом, он опять обдумывал факт, который для него был неопровержимым доказательством. Он помнил, как лежал в песке пустыни и считал немецкие транспортные машины, проезжавшие по шоссе. Он помнил, какую песню пели немцы. В английской армии ее тоже пели. Лили Марлен, девушка, которую любили по обе стороны фронта, королева Ливийской пустыни в паршивом тысяча девятьсот сорок втором году.

Он прикинул. А ведь он здесь уже давно. Прошло почти три недели с тех пор, как Корнуэлл отправился на север, на тот берег Дуная. Еще день-два пути через Плаву Гору, и он сам доберется до Дуная, и тогда будет ясно, как идет эта их дурацкая операция. Бог знает почему он чувствовал себя счастливым.

Незадолго до полудня они остановились, и Бора достал из седельной сумки еду. До Главицы им осталось ехать часа два, сказал он.

— А на Главице должна быть десятка. Если только их оттуда не перебросили.