Операция «Артефакт»

…Мне снился сон. Передо мной сидел благообразного вида старик в полотняной рубахе с посохом в руке, и он, как мальчишку, отчитывал меня за какие-то прегрешения. А я в это время, вместо того, чтобы слушать и внимать его словам, рассматривал рисунок орнамента на его посохе, и мне было это намного интересней, нежели его слова, которые пролетали мимо моих ушей. Увидев такое пренебрежительное отношение к себе, старик начал стучать мне посохом по плечу, в результате чего я начал просыпаться…

И потом я почувствовал наяву, что кто-то реально пытается меня разбудить. Открыв глаза, я увидел перед собой второго пилота, который приглашал меня пройти в кабину. Селин, усадив меня в соседнее кресло, жестом показал, чтобы я надел наушники, и начал объяснять ситуацию. Из его объяснений я понял, что время подхода атмосферного фронта изменилось, и мы встретимся с ним в самое ближайшее время. Поэтому, учитывая сложившиеся обстоятельства, Селин предлагает мне выгрузиться в районе Ямозера, которое будет под нами через несколько минут. Отсюда, до конечной точки маршрута, мне надо будет пройти ещё порядка двухсот километров. Если такой вариант меня устраивает, то он идёт на посадку, если нет, то он немедленно разворачивается и улетает с этого маршрута. Времени на размышления у меня нет, и о своём решении мне надо сообщить ему прямо сейчас. Я, не задумываясь, сказал, что буду высаживаться там, где он сочтёт возможным посадить вертолёт. В свою очередь Селин предупредил меня, что времени на разгрузку будет не больше трёх минут, при этом двигатели и работу винтов на месте посадки он выключать не будет, поскольку не знает высоты снежного покрова, так что мне надо быть готовым к тому, что меня просто-напросто «выкинут» за борт.

Глядя перед собой через лобовое стекло кабины, я увидел, как впереди нарастает и приближается тёмно-серая стена циклона. От этой картины на душе стало как-то тревожно и нехорошо. Выходя из кабины, я с благодарностью посмотрел Селину в глаза и крепко пожал его руку. Мы поняли друг друга без слов.

Скоро я почувствовал, что вертолёт начал снижаться. Проверив свою амуницию и надев перчатки, я стал ждать команды на выгрузку. В иллюминаторе нескончаемый лес сменился снежной целиной, что свидетельствовало о том, что мы уже летим над замёрзшим озером, и через минуту вертолёт завис и начал спускаться. Как только шасси коснулись кромки снега, бортмеханик отодвинул боковой люк в сторону, и в тот же миг началась разгрузка. В четыре руки мы быстро выкинули на снег мой нехитрый скарб, а вот со снегоходом возникла проблема. Зацепившись гусеницей за лежавший под ним трос, он никак не хотел сдвигаться с места. А время неумолимо отсчитывало драгоценные секунды и литры сгоревшего керосина. Ситуация становилась критической, и в этот момент к нам на помощь пришёл Селин, который своей богатырской рукой вырвал из троса застрявший снегоход и выкинул его в снег, а следом за ним и меня. Оказавшись в снегу, я погрузился в облако снежной пыли, поднятой работающими винтами, за которым ничего нельзя было разглядеть. И только когда Ми-8 начал удаляться с резким набором высоты, я помахал им рукой вслед.

Сделав небольшой разворот на северо-восток, машина начала удаляться в сторону ещё чистого неба, как бы спасаясь от приближающегося ненастья, а на сердце у меня заскребли кошки дурного предзнаменования.

* * *

Когда стихли последние звуки улетевшей машины, окружающее пространство погрузилось в напряжённую звенящую тишину. Атмосферное давление стремительно падало, и у меня начало закладывать уши. В преддверии наступающего вселенского хаоса мир на мгновение замер, как будто собираясь с силами перед скорой смертельной схваткой между небом и землёй. Над ближайшими деревьями появилась тёмно-фиолетовая стена снежного фронта, которая приближалась со скоростью курьерского поезда. Уже стали слышны громовые раскаты снежного шторма, когда до меня дошло, что если я в течение ближайших пяти минут не придумаю, как мне укрыться от непогоды, то мне придётся очень туго. В этот момент на смену чувству уверенности из кромешной глубины подсознания начало просачиваться липкое и гадкое чувство панического страха. Я рыскал в отчаянии по снежной целине, как собака, потерявшая нюх, пытаясь на ощупь обнаружить заветный красный мешок, от которого зависела сейчас моя жизнь.

Неожиданно налетел первый порыв ветра. Макушки деревьев согнулись под тяжестью невидимой воздушной волны. Послышался пугающий треск ломающихся веток, и молчащий ещё несколько секунд назад мир ожил, ощетинился и пришёл в движение.

Представление начиналось. Вся северная сторона неба погрузилась во мрак, за которым просматривался невероятных размеров смерч, верхняя часть которого терялась в непроглядной вышине. Сквозь боковые стенки воронки были видны многочисленные разряды молний и слышались нескончаемые громовые раскаты. Вращающая масса воздуха, как громадный пылесос, засасывала на своём пути всё, что попадало в его жерло. По снежному насту потекли тонкие ручейки сыпучего снега, которые под действием ветра поднимались ввысь, окутывая белым саваном мою застывшую фигуру, впавшую в оцепенение. Может, на этом всё и закончилось, если бы в метре от меня из-под снега не показался кусок красного нейлона, сигнализирующий моему сознанию импульс надежды на спасение. Скорее интуитивно, нежели осознано, мои руки достали из мешка спасительную палатку, которую я бросился привязывать к стоящей поблизости маленькой сосёнке. И в тот миг, когда страховочный узел был уже почти готов, позади меня раздался взрыв. Обжигающий жар электрического разряда обжёг моё тело через толстую подкладку пуховика, а звуковая волна довершила разрушающее воздействие молнии, повалившей меня с ног. В полубессознательном состоянии я каким-то чудом ещё успел залезть в нейлоновое чрево палаточного мешка, прежде чем моё сознание отключилось.

Глава 4. Из дневника Алексея Бурмистрова

Если меня когда-нибудь спросят: «Что такое преисподняя?», я найду что ответить, потому что я лично побывал там!

Алексей Бурмистров

«Я пишу эти строки спустя пять дней после урагана. То, что я ещё жив, есть не что иное, как вмешательство в моё спасение каких-то высших сил. При всех ужасающих последствиях пронёсшейся бури я остался не просто жив и здоров, а я даже не получил ни одного ушиба и царапины. Оценивая цепочку случайных событий того дня, я постоянно ловлю себя на мысли, что я остался жив не по воле случая, а по воле Провидения. Будучи убеждённым атеистом в своей прежней жизни, я, как бабочка, прошедшая сквозь цикл метаморфоз, вышел из этой жуткой передряги абсолютно другим человеком. Отбросив путы материализма и вещизма, которые связывали меня по рукам и ногам, я по-новому взглянул на окружающий меня мир. То чувство неуверенности и сомнения, которое иногда прорывалось наружу из моего глубокого подсознания, сменилось чувством глубокой убеждённости, что всё, что сейчас со мной происходит, не случайно и несёт в себе неведомый тайный смысл.

День первый

Ураганный ветер гудел, как в аэродинамической трубе. Сила его была столь велика, что многократно превышала по мощности все известные акустические системы, придуманные человечеством. Спектр звуковых колебаний начинался от низкочастотного инфразвука и заканчивался высокочастотным ультразвуком. Первый вызывал животное чувство страха, от которого стыла в жилах кровь, и всем своим существом мне хотелось выбраться из палатки и бежать, куда глаза глядят, второй воздействовал на подкорку головного мозга и представлял собой природное психотропное оружие такой колоссальной силы, что от него не было никакого спасения. Я болтался в палаточном мешке, как зародыш в утробе матери, корчась от боли и страха, которые разрывали меня изнутри. Это был ни с чем не сравнимый первородный ужас, который я не испытывал доселе никогда, и даже не подозревал, что такое может быть возможным. Сквозь вой ветра слышались раскаты грома, треск ломающихся и падающих деревьев. Казалось, что земля разверзлась, и мир засасывает в гигантскую воронку, которая своими корнями уходит к центру земли. Из моего носа и ушей сочилась кровь, солоноватый вкус которой я чувствовал на своих губах в короткие мгновения прояснения сознания…

…Я очнулся от недостатка воздуха. Открыв глаза, я увидел, что нахожусь в полной темноте. Сверху давила неподъёмная тяжесть, а ткань палатки не давала пошевелить ни рукой, ни ногой. В моём мозгу начали рисоваться картины заживо погребённых людей. Я представил себя зарытым в гробу на многометровой глубине, и в этот момент со мной случился приступ клаустрофобии. Перспектива быть заживо похороненным в снежном плену грозила перерасти в панику. Борясь с нарастающим чувством страха, я ощутил, как по моей спине пробежал знакомый мне уже лёгкий электрический разряд, и в тот же миг мой разум нарисовал путь избавления из снежного плена. Нащупав на поясе чехол с охотничьим ножом, я, превозмогая давящую на меня тяжесть, с невероятными усилиями начал резать ткань палатки. И как только оболочка была разрезана, в тот же миг меня начало засыпать снегом. Получив возможность немного двигаться, я изловчился и перевернулся на живот. А потом, разгребая и подминая под себя снег, я, как пловец, начал рывками проталкивать своё тело вверх. И когда воздуха в лёгких почти не осталось, я вынырнул на поверхность.

Там наверху была ночь. Лицо обжёг холодный северный ветер, который немного привёл меня в чувство. Не надо было быть синоптиком, чтобы понять, что температура воздуха стремительно падает, а вокруг, насколько это можно было разглядеть в темноте, мела густая снежная позёмка, скрывающая за своей белой пеленой последствия пронёсшегося урагана. Поняв, что предпринимать какие-либо попытки по спасению груза в создавшейся ситуации было смерти подобно, я остался дожидаться утра в образовавшейся снежной яме.

День второй

Наверное, это была самая длинная ночь в моей жизни. Ночь, насыщенная муками размышлений о случившемся, о моём месте в этом мире и о том, что будет со мной завтра. Как я не старался немного поспать, у меня ничего не получилось. Чуть ли не каждые полчаса я снимал перчатку и смотрел на фосфоресцирующий циферблат лётных часов деда, чтобы в очередной раз убедиться, что до восхода солнца ещё далеко.

Но движение планеты было неумолимым, и около четырёх часов утра на востоке забрезжил рассвет. К утру ветер стал стихать, и на небосклоне появились проблески чистого неба, свидетельствующие о том, что предстоящий день будет погожим. Меня это очень обрадовало, поскольку за ночь я порядком промёрз, и сейчас мои зубы выстукивали барабанную дробь.

Через час после восхода позёмка прекратилась, и моему взору предстала ужасающая картина последствий пронёсшейся бури. В двух метрах от того места, где я откопался, высился трёхметровый снежный бруствер, берущий своё начало в непроглядной дали на севере и уходящий прямой линией через озеро на юг. В том месте, где снежный смерч прошёлся по льду, зияла огромная промоина чистой воды, а куски вывороченного многометрового льда валялись по всей поверхности озера, как куски гигантского сломанного зеркала. Взобравшись на край снежного выброса, я увидел картину катастрофы, которую можно было сравнить разве что со старинными фотографиями с места падения Тунгусского метеорита. Широкая просека не менее трёхсот метров в ширину разрезала многовековую тайгу, как ножевой шрам на теле Земли. Вывороченные с корнем деревья, сломанные пополам столетние ели и сосны, закрученные в узел лиственные деревья, образовывали непроходимую преграду. И эта полоса разрушения терялась где-то далеко-далеко в бескрайней дали северных лесов. Оценивая увиденное, я про себя поблагодарил Всевышнего за моё спасение, за то, что вразумил меня остаться вчера на месте и не идти к лесу. А ведь именно там, под сводами деревьев, я видел вчера своё спасение от бури, и именно туда намеревался гнать снегоход.