Операция «Багратион»
Шрифт:
Дебютным ходом летней советской кампании стала начавшаяся 10 июня на севере Выборгско-Петрозаводская операция. Германское командование ожидало в качестве следующего удара ограниченное или вспомогательное наступление в Прибалтике или на юге, но мощнейший шторм, в котором участвовали силы четырех фронтов, неожиданно обрушился 23 июня 1944 г. на главном, западном направлении. Красная армия пожелала идти на Берлин прямым путем, пролегавшим с востока на запад. Операции «Багратион» ставшей одной из крупнейших во Второй мировой войне, суждено было сыграть важнейшую роль в итоговом разгроме гитлеровской военной машины.
Германские войска в Белоруссии, находившиеся в подчинении генерал-фельдмаршала Э. Буша (с 28 июня его заменил «пожарный Гитлера» генерал-фельдмаршал В. Модель), насчитывали 63 дивизии
Советские фронты – 1-й Прибалтийский (генерал армии И.Х. Баграмян), 3-й Белорусский (генерал-полковник И.Д. Черняховский), 2-й Белорусский (генерал-полковник Г.Ф. Захаров), 1-й Белорусский (генерал армии К.К. Рокоссовский) с вошедшей в его состав 1-й армией Войска Польского (генерал-лейтенант С.Г. Поплавский) насчитывали свыше 1,4 млн человек, 31 тыс. орудий и минометов, 5,2 тыс. танков и САУ, более 5 тыс. самолетов. Координацию действий фронтов осуществляли представители Ставки – маршалы Г.К. Жуков и А.М. Василевский.
Обеспеченный значительный перевес в силах, а также внезапность начала операции «Багратион» предопределили ее динамичное развитие. Поражение, которое группа армий «Центр» потерпела всего за две недели, было катастрофическим. Столица советской Белоруссии Минск был освобожден 3 июля. Восточнее Минска в окружение попали свыше 100 тыс. немецких солдат и офицеров. 25 германских дивизий были разгромлены, из строя выбыли более 300 тыс. человек. В последующие несколько недель Германия потеряла еще 100 тыс. военнослужащих. В центре советско-германского фронта зияла дыра в несколько сотен километров, закрывать которую противнику было нечем. Советские войска вышли на советско-польскую границу.
Всего же по итогам летней кампании 1944 года Красная армия, разгромив войска групп армий «Север», «Центр» и «Северная Украина», продвинулась на запад на 400–600 км, были освобождены восточные районы Польши, впервые под удар ставилась непосредственно немецкая территория – Восточная Пруссия.
В то же время, после в целом успешной высадки в Нормандии, дальнейшее продвижение западных союзников в глубь Франции откровенно буксовало. Д. Эйзенхауэр писал послу США в СССР А. Гарриману, что с картой в руках следит за продвижением Красной армии и испытывает «огромный восторг от того, с какой скоростью она перемалывает боевую мощь врага» [10]. По просьбе Эйзенхауэра посол передал его отзыв Сталину, сопроводив вопросом, каким образом он мог бы выразить «Маршалу Сталину и его командирам мое самое глубокое восхищение и уважение?» [1].
Многие подчиненные Эйзенхауэра в душе завидовали советским успехам, в сравнении с которыми их достижения выглядели достаточно скромно. «Великолепное наступление русских армий продолжает поражать весь мир… – писал, например, в частной переписке заместитель начальника оперативного управления Штаба союзных экспедиционных сил генерал Ф. Андерсон. – А на нашем фронте застой по всей линии. Даже обладая полным превосходством в воздухе, мы продолжаем продвигаться очень медленно» [9]. Только 25 июля, обеспечив превосходство по людям в 2,5 раза, танкам в 4,2 раза и самолетам в 13 раз, две группы армий под командованием О. Брэдли и Б. Монтгомери перешли в наступление. В «фалезском котле» гитлеровцы потеряли от 60 до 80 тыс. человек, выбраться удалось лишь ок. 20 тысячам.
После освобождения Парижа основные бои развернулись уже на территории Бельгии и непосредственно Германии. Штаб-квартира генерала Эйзенхауэра находилась в Версале. Режим Виши перестал существовать, и по всей стране разворачивалась кампания по преследованию коллаборационистов.
Но все это время главным театром военных действий в 1944–1945 гг. по-прежнему оставался советско-германский фронт. За вторую половину 1944 г. немецкое командование перебросило сюда 59 дивизий и 13
бригад, а с него взяло для Западного фронта 12 дивизий и 5 бригад. В январе 1945 г. советским войскам противостояли 195 дивизий врага, а союзным войскам в Западной Европе – 74.Лето и осень 1944 г. стали временем окончательного краха для большей части германских сателлитов. После начавшегося в августе широкого наступления Красной армии на южном крыле советско-германского фронта – в направлении Балкан – один за другим стали откалываться от Германии и переходить на сторону антигитлеровской коалиции – Финляндия, Румыния и Болгария.
К концу 1944 г. потери германской обороны и военной экономики были невосполнимы. Назревал сырьевой голод, нарастали неразрешимые логистические проблемы. Несмотря на это немецкие армии продолжали отчаянное сопротивление, причем наиболее ожесточенное именно на советско-германском фронте. Хотя и у западных союзников периодически возникали серьезные проблемы. Самым критическим моментом стало для англо-американского командования немецкое наступление в Арденнах в декабре 1944 года, когда американские и британские войска были застигнуты врасплох и, лишенные из-за плохой погоды возможности реализовать свое подавляющее превосходство в воздухе, некоторое время балансировали на грани военного поражения. К счастью, Д. Эйзенхауэру и его штабу удалось разгадать намерения немцев и, грамотно использовав резервы, ценой больших потерь остановить германские войска.
В какой-то момент Черчилль был вынужден обратился к Сталину с предложением срочно направить в Москву компетентного офицера для выяснения советских планов дальнейших наступательных операций, подчеркнув, что «Эйзенхауэр не может решить свои задачи, не зная, каковы Ваши планы» [4, c. 292]. Сталин ответил согласием, и 29 декабря Эйзенхауэр в письме к Сталину предложил направить в Москву главного маршала авиации А. Теддера [7]. Показательно, что инициатором данного раунда переписки стал именно Эйзенхауэр, попросивший Черчилля об углублении координации действий с русскими на фоне кризиса в Арденнах.
6 января 1945 г. Черчилль в письме Сталину сообщил, что на Западе сложилась «тревожная» обстановка, «идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного командования могут потребоваться большие решения». Британский премьер-министр интересовался перспективой советского наступления в январе 1945 года, пытаясь любой ценой снизить градус напряженности арденнского кризиса. В ответе на данный запрос советское руководство подчеркивало: «Учитывая положение наших союзников на Западном фронте, Ставка Верховного главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему Центральному фронту не позже второй половины января». Для спасения западных союзников начало наступления (было запланировано на 20 января) советское командование перенесло на 12 января, пожертвовав тем самым до какой-то степени уровнем готовности. «9 января, – вспоминает в мемуарах Маршал Советского Союза И.С. Конев, – мне позвонил по ВЧ исполнявший обязанности начальника Генерального штаба А.И. Антонов и сообщил, что в связи с тяжелым положением, сложившимся у союзников на западном фронте в Арденнах, они обратились к нам с просьбой по возможности ускорить начало нашего наступления; после этого обращения Ставка Верховного главнокомандования пересмотрела сроки начала наступательной операции. 1-й Украинский фронт должен начать наступление не 20-го, а 12 января. Антонов говорил от имени Сталина» [2].
Перед началом Висло-Одерской операции советское командование было вынуждено интенсифицировать предбоевую подготовку вновь прибывших пополнений, а также решать другие организационные задачи. Приоритет отдавался верности союзническому долгу, желанию оказать помощь англо-американским войскам, оказавшимся под ударом германских бронетанковых частей.
Советское наступление оттянуло на себя с западного фронта элитную 6-ю танковую армию СС и еще 16 дивизий. Благодарность Эйзенхауэра в адрес советского командования была выражена в столь теплом послании, что начальник штаба американской армии генерал Маршалл даже посоветовал ему в будущем выбирать «более приземленный и грубоватый тона» в контактах с советской стороной [11].