Операция «Булгаков»
Шрифт:
7. Семейное положение (близкие родственники, их имена, фамилии, адреса, род занятий до революции и последнее время). – Женат первым браком. Фамилия жены – Суздальцева Нина Власьевна, дом. хоз.
8. Имущественное положение (до и после революции допрашиваемого и родственников). – Не имею.
9. Образовательный ценз (первонач. образование, средняя школа, высшая, специальн., где, когда и т. д.) – ц.-п. школа в деревне Томилино Подольского уезда, затем реальное училище, которое не закончил, коммунистические курсы при Промышленной академии в 1924 г., истфак МГУ 1934 г.
10. Партийность
11. Где жил, служил и чем занимался:
а) до войны 1914 г. был молод. Принимал участие в работе пролетарского поэтического кружка в Подольске. На правах слушателя;
б) где был, что делал в Февральскую революцию 17 г., принимал ли активное участие и в чем оно выразилось – в Февральской революции активного участия не принимал. С Февральской революции 17 г. до Октябрьской революции 17 г. работал на заводе Зингера;
в) где был, что делал в Октябрьскую революцию 17 г. – активно поддерживал установление советской власти. С Октябрьской революции 17 г. по настоящий день – с конца 1919 г. проживаю в Москве.
12. Сведения о прежней судимости (до Октябр. революции и после нее). – Не имею.
Записано с моих слов верно: записанное мне прочитано
Иван Понырев (см. лист 2-й).
Показания по существу дела:
Литературным трудом начал заниматься с осени 1919 г. после приезда в гор. Москву. Вступил в группу пролетарских поэтов «Кузница». Своих убеждений не изменил, только усугубил с помощью учебы и самовоспитания в духе пролетарского интернационализма и требований истории.
Знакомство с гражданином Булгаковым М. А. подтверждаю.
Насчет поджога Писательского клуба, заявляю – это наглая клевета!
За черным котом гонялся, не отрицаю. И кто бы, особенно в подпитии, прошел мимо этой буржуазной морды! Кто бы не попытался пнуть его ногой, когда он нагло перебегает вам дорогу! Но жечь дворцы, этого, извините, не было. Заверяю вас, гражданин следователь, честным коммунистическим приветом.
Записано с моих слов верно.
И. Понырев
Следователь: Вы утверждаете, что познакомились с Булгаковым в бильярдной Писательского дома на Тверском бульваре?
Понырев: Да, подтверждаю.
Следователь: Укажите фамилии лиц, бывающих в этой биллиардной?
Понырев: Отказываюсь по соображениям этического порядка.
Следователь: Велись ли в биллиардной разговоры на политические темы, если да, укажите, кто и в каком разрезе высказывался?
Понырев: При мне такие разговоры не велись, разве что я запамятовал. Только раз товарищ Маяковский упрекнул товарища Булгакова в низкопоклонстве перед мещанством, но это была шутка, гражданин следователь. Они любили пошутить. Когда Маяковский и Булгаков играли в бильярд, туда набивалась масса народу. Все ждали скандала.
Следователь: Осветите эту шутку подробней.
Понырев: Ну-у… Булгаков заказал удар от двух бортов в середину. Ударил и промахнулся. Маяковский посочувствовал – бывает. Потом успокоил – разбогатеете
на своих тётях манях и дядях ванях, выстроите загородный дом с огромным собственным бильярдом. Непременно навещу и потренирую.…Булгаков развел руками.
– Благодарствую. Какой уж там дом!
– А почему бы?
– О, Владимир Владимирович, но и вам, смею уверить, клопомор не поможет. Загородный дом с собственным бильярдом выстроит на наших с вами костях ваш Присыпкин.
Маяковский выкатил лошадиный глаз – они у него действительно были как у коня – и, зажав папиросу в углу рта, мотнул головой:
– Абсолютно согласен.
Вот, в общем, и все. Все, кто ждал скандала, разошлись разочарованные…
Далее следовал отрывок, написанный рукой самого допрашиваемого.
«…точную дату не помню, но не позже двадцать третьего года. Что отложилось в памяти, так это день, весенний, ветреный. Признаю, я навязался в попутчики гражданину Булгакову. Играя с Михаилом Афанасьевичем в бильярд, Маяковский обозвал меня «бездомным».
Я почувствовал в его словах насмешку, и невзирая на то, что партия нарекла Маяковского лучшим поэтом революционной эпохи, моя обида великому пролетарскому поэту была что с гуся вода.
Великий поэт постарался развить тему.
– А что, Ванюха, неплохой псевдоним! Иван Бездомный! Отлично звучит. На всю жизнь запомни, кто тебя так по-царски окрестил. А то Понырев! Что это за обозначение для пролетарского поэта – Понырев! Никакой сладкозвучности. Как считаете, господин Булгаков?
Булгаков пожал плечами.
– Непонятно, чем вам фамилия Понырев не нравится?
– Нет революционного задора, – объяснил Владимир Владимирович. – Нет пролетарского разворота плеч! Что-то вроде Поныряев Тимирзяй или Тимирзяев Поныряй. Лучше бы, ты, Иван, назывался Безъязыким, чем Поныревым. Или Безлюдным… А то еще хлеще – Безыменским. Я вот сейчас шестой в дальнюю лузу. Как относитесь к моему предложению, господин Булгаков?
– Нет уж, лучше как родители нарекли. И, заметьте, революционности у Вани от этого не убудет…
Маяковский допекал меня до того самого момента, пока я от обиды не выскочил из бильярдной.
Устроился на скамейке в скверике при Писательском доме.
Закурил…
Конечно, гражданин следователь, если революция потребует назваться Поныряевым да еще Тимирзяем, пусть даже Вислохуилом или Балдаебом, Максимилаином или Всюдукакием, я выполню приказ, но ведь революция этого не требует! Она требует следить за чистотой мыслей, за боевым духом, за сохранением и преумножением бдительности, а с этим у меня все в порядке.
Следователь: Вы, товарищ Понырев, на Вислохуилов и Максимилаинов не отвлекайтесь. Расскажите о разговоре с Булгаковым.
Понырев: Так я уже все написал!..»
«… – Если вы интересуетесь насчет поджога Писательского клуба на Тверском бульваре, по существу дела могу сообщить – этим занимались члены преступной группы Воланда. Их было двое: один по кличке Фагот (Коровьев) – на редкость отвратительная личность, – и уже упоминавшийся мною небезызвестный черный котяра, умевший настолько ловко пускать пыль в глаза, что даже я, сознательный пролетарий, воочию наблюдавший его преступные деяния, докатился до такого мракобесия, что принял махрового реакционера за кошачье животное.