Операция «Копье»

— …Или вот такой случай. Я ведь в училище по направлению пришёл, а до того срочную оттрубил — от звонка до звонка. Служил я в московском округе. После «учебки» попал в гвардейскую часть — авиация ПВО. Специальность у меня тогда была радиомеханик, взвод связи при КДП. Месяц стажировки, и заступаю на первое самостоятельное дежурство. Ну, значит, принял по смене станцию, средства пожаротушения и ящик с ракетницей «для подачи визуальных сигналов аэродромным службам в случае отсутствия радиосвязи». Сел обеспечивать связь — корпус станции протёр, кабели подёргал, произвёл пылеудаление… Ночь, в общем, прошла спокойно, а утром — в семь часов — в бункер влетает старший смены и орёт: «Ты, козёл!!! Тут сидишь, а на ВПП чёрте что происходит!!! А ну бегом, и чтоб через три минуты…». Я думаю: «Ни фига себе, это что же там такое?» Выбегаю на поле. А там — мать-мать-мать — всё поле усеяно… коровами! — Слушатели улыбаются, легко представив себе картинку. — Немаленькое такое стадо, я вам скажу. Голов на пятьдесят-шестьдесят. Прогуливаются себе, травку щиплют… Бегу назад — к старшему смены: мол, что делать-то? И откуда это зверьё на полосе? «А они, — говорит, — сквозь нашу поломанную ограду проходят. Из совхоза соседнего. Их там на голодном пайке держат, а у нас, блин, травка зелёная, керосином политая. Эти рогатые как накушаются, так и… срyт прямо на ВПП. А вдруг боевая тревога? А если самолёт с нашим лётчиком по этой уделанной полосе взлетать начнёт? Движки ведь всё с бетонки всасывают. Как ты думаешь, далеко ли улетит наш гвардейский перехватчик, если у него двигатели дерьмом забиты? Бери, короче, ракетницу, записывай расход боеприпасов в журнал и иди их пугать, пока с полосы не уберутся. Стреляй прямо по рогам — не бойся». Беру, пишу и бегу «стрелять коров». Влетаю, значит, в середину стада и пытаюсь матами уговорить коров уйти по-хорошему. А они смотрят на меня такими печальными красивыми глазами… А рядом с ближайшем коровой такой умильный телёночек с чёрным пятном на полморды — ну не могу я прямо в них стрелять! Ну, короче, пальнул не по рогам, а над рогами. Грохнуло так, что у меня у самого уши заложило. А уж коровы! Вы бы только видели. Как подпрыгнут все разом, разворот на сто восемьдесят градусов с одновременным опорожнением кишечника. И сразу — на максимальную скорость… А ошмётки этого горячего так и полетели в меня — еле, блин, увернулся! Но самое интересное было потом: сигнальная ракета опередила стадо и плавно так повисла у них перед мордами метрах в трёх от земли. При этом — вой, свист, чад. Ну, бурёнки разом офигевают от этого жуткого зрелища, разворачиваются, и теперь все рога несутся прямо на меня! Ну, думаю, финиш — отстрелялся… В общем, бежал я так, как никогда потом не бегал. И на ходу пытался выковырять гильзу из ракетницы — первый раз в жизни, понимаешь, выстрелил из ракетницы, а гильзу взяло и распёрло… А сзади топочет стадо из шестидесяти голов крупного рогатого скота. Расшвыривает при этом свеженаваленный навоз… Во-от… А второй выстрел я сделал уже на бегу — через плечо и в сторону. Как, блин, натуральный ковбой из вестерна. Рогатые шyганyлись в сторону и встали… Стоим, значит, смотрим друг на друга с ужасом, дыхание переводим… А тут вдруг слышу — дикое ржание. Со стороны КДП. Поворачиваюсь, а там… весь личный состав дежурной смены — вповалку на крыше! Морды красные, животы надрывают. Потом-то я узнал, что через такое вот «посвящение» проводили всех новеньких на объекте…

Сергей Золотарёв был основным рассказчиком, любившим и умевшим завладевать вниманием публики. Другие офицеры выступали в этой роли гораздо реже, но и их отдельные истории пользовались успехом у слушателей.

Однажды и Лукашевич рассказал эпизод из своей молодости. Любопытно, что его друзья — Стуколин с Громовым — до последнего времени не знали об этой подробности биографии Алексея, настолько тот умело её скрывал. А тут — видимо, под влиянием момента — вдруг взял и «раскололся».

— Курсанты, как вы знаете, в караулы на заступают, — начал рассказ Лукашевич, когда слушатели расселись по своим местам. — Разве что по праздникам или выходным — чтобы роте охраны дать отдохнуть. В дневной караул курсантов ставят только к знамени полка, да одного человека отправляют на ДСП — дежурным по стоянке подразделения, самолёты своей эскадрильи охранять. Не знаю, как у кого, но у нас дежурство на стоянке было из разряда «не бей лежачего». Так что туда уходили в основном для того, чтобы спокойненько письмо домой черкануть, почитать книжку, уединиться. Причём, желательно в выходной нелётный день, потому что когда идут полёты и по рулёжке тащат то один самолёт, то другой — бумажная волокита и доклады по начальству отнимают всё свободное время… И вот как-то одним тёплым июльским воскресеньем напросился я в этот наряд. Взял автомат и попёрся на стоянку. Пересчитал машины, проверил сохранность чехлов, принял, приступил. Написал письмо, почитал книжку, повалялся на травке, разомлел. Решил в холодке посидеть, перебрался в тенёк под крыло и от скуки начал щёлкать затвором, выбрасывать патроны. Выщелкну все, заново набиваю и так по кругу. После ужина пришел караул — какой-то узбек с разводящим — и я засобирался домой. Вот тут-то и выяснилось, что у меня в магазине не хватает одного патрона! Я, честно говоря, чуть не рехнулся от ужаса. Времена тогда были строгие. За один патрон и под трибунал можно было загреметь. Кинулись мы втроем с часовым и разводящим искать этот проклятый боеприпас. А тут уже темнеть начало. ДСП других эскадрилий давно ушли, а мы всё травку руками прочёсываем. Чего только я не придумывал: уж и босиком по ней топтался, и руками чуть не гектар прошарил. Нету патрона. Как в воду канул. А самое ужасное в том, что я не помню, под каким самолетом сидел, а их на стоянке полка под сотню стояло. В казарму вернешься, но ведь там прежде, чем автомат в «оружейку» сдать, магазин старшине предъявить нужно. Что я ему предъявлю? И как объясню недостачу? В общем, нечего тут думать — искать надо. Я уже зубами от страха клацать начал. Видел себя разжалованным, отчисленным и посаженным. Так патрон и не нашли. Тут узбек подумал и насоветовал, как «оружейку» обмануть. Говорит, щепку вместо патрона в середину магазина сунь — никто проверять не будет. Так и поступили. Пришел, поставил автомат, сдал магазин — он у нас, к слову говоря, «расхожий» был, специально для ДСП, прямо на сейфе лежал — а утром ни свет ни заря опять на стоянку побежал. Тот же самый часовой был — хоть в этом мне повезло, узнал он меня, не застрелил. Опять ползаем, ищем. И нашли-таки! Под колесо основной стойки он, зараза такая, закатился. И не видно его, и не слышно, пока мордой на бетон не ляжешь. Назад я даже не бежал, а летел окрылённый. Патрон в карман «хабэшки» положил, поближе к сердцу, пуговицу застегнул и еще рукой придерживал для верности. Душа поёт! Вот вспомнишь это дело и подумаешь: как, в сущности, мало нужно курсанту для счастья…

Попытка уговорить знаменитого рассказчика Громова выдать какую-нибудь байку из его «эзотерической» серии не увенчалась успехом.

«Повода нет, — отвечал он на просьбы друзей. — Будет повод — будет история».

В замен эзотерики опять же по многочисленным просьбам Константин как-то поведал офицерам подробности малоизвестной, но по-настоящему страшной катастрофы, в результате которой он лишился сразу четверых своих сослуживцев по пилотажной группе «Русские Витязи». Случилось это 12 декабря 1995 года. Группа из двух «спарок» и трёх «боевых» «Су-27» возвращались с авиационной выставки «ЛИМА-95», проводившейся на аэродроме Лангкави, что в Малайзии. В те времена на самолёты пилотажных групп ещё не устанавливалось аэронавигационное оборудование, соответствующее международным стандартам, а потому в качестве ведомого использовался транспортник-тяжеловес «Ил-76». Истребители, следовавшие за ним, были фактически слепы и глухи. Это и сыграло роковую роль. При подлёте к вьетнамской авиабазе Камрань, служившей перевалочным пунктом, группа попала в густую облачность. Командир экипажа «Ила» генерал-майор Гребенников растерялся и дал неверную наводку. Три истребителя из пяти, до последнего державшиеся ведомого, врезались в сопку. Погибла элита пилотажной группы — полковник Борис Григорьев, подполковники Николай Гречанов, Николай Кордюков и Александр Сыровой. Этот день стал самым чёрным в истории «Русских Витязей», и до сих пор память о страшной гибели товарищей бередила душу Громова сильнее, чем собственный горький опыт.

— Эх, — вздохнул Сергей Золотарёв, когда Громов закончил рассказ, — жизнь наша… Даже помянуть ребят нечем.

Помянуть погибших «витязей» действительно было нечем: на «Нитке» царил суровый сухой закон, о чём офицеры были заранее предупреждены.

— А почему ты, подполковник, из «Витязей» ушёл? — спросил Золотарёв Громова.

— Да так, — неохотно ответил Громов, — было одно дело…

(Стуколин потом в индивидуальном порядке рассказал Золотарёву, что это было за «дело»:

— Он в Ле-Бурже выступал. Вроде как с французом воздушный бой разыгрывали. Ну и врезались друг в друга. Костя катапультировался, а француз — всмятку.

— Ишь ты, — Золотарёв присвистнул. — А почему? Их же натаскивают.

— Натаскивают, — согласно кивнул Стуколин, — но там чего-то не сходится. Француз флаттер [78] на крыло словил и выйти не успел. С другой стороны, «Мираж» — машина надёжная, и пилот был опытный. Потом в нашей прессе версия мелькала, будто бы с французом приступ случился — журналюги что-то про наследственную болезнь раскопали. А автоматическая система управления, сам понимаешь, не справилась. «Мираж», говорят, прямо в воздухе разваливаться начал. А крайним оказался Костя…)

78

Флаттер — незатухающие упругие колебания частей самолёта, возникающие при достижении определённой скорости, зависящей от характеристик данного летательного аппарата; способен привести к разрушению конструкции самолёта.

Среди других развлечений имелась хорошая семиструнная гитара. Оказалось, что многие из пилотов владеют этим инструментом. Даже Громов не отказывал себе в удовольствии исполнить пару-другую песен из репертуара туристов-альпинистов-спелеологов. Пел и специфические песни лётчиков, лучшие из которых сочинены были, разумеется, не офицерами, а вполне гражданскими и приземлёнными людьми, умеющими не стесняться своих чувств.

"Пошёл на взлёт наш самолёт,

Прижал к земле тоскливый вереск,

Махнул рукой второй пилот

На этот неуютный берег.

Ночной полёт — тяжелая работа, Ночной полёт — не видно ничего, Ночной полёт — не время для полётов, Ночной полёт — полночный разговор.

А на земле — не то чтоб лес, А просто редкие березы, Лежат на штурманском столе Ещё не пройденные грозы.

Летим всю ночь по курсу «ноль», Давным-давно нам надоело Смотреть на жизнь через окно И делать дело между делом.

А я не сплю, благодарю Свою судьбу за эту муку, За то, что жизнь я подарю Ночным полётам и разлукам.

Ночной полёт — тяжелая работа,

Ночной полёт — не видно ничего,

Ночной полёт — не время для полётов,

Ночной полёт — полночный разговор" [79] .

Что касается «полночных разговоров», то они в основном были посвящены одной и главной теме — внезапной предновогодней отставке Бориса Ельцина и близящимся выборам Президента Российской Федерации. В этом вопросе между пилотами наметился очевидный раскол. Большинству нравился премьер-министр Путин, исполняющий обязанности президента до начала выборов.

79

Стихи Юрия Визбора.

«Наш человек, — говорили они. — Нормальный, смелый, за свои слова отвечает делом. Не то что эти старые продажные пердуны. И полковник к тому же — знает, почём солдатская лямка».

Им импонировали его решительные заявления, очевидный патриотизм и простой, доходчивый юморок. Особенно сильное впечатление на офицеров произвёли перелёт премьера на спарке [80] «Су-27УБ» и его похвала в адрес этой и без того выдающейся машины.

«Наш Президент! — твердили сторонники. — Наконец-то по-человечески заговорил. Армия теперь поднимется, и авиация».

80

Спарка — двухместная модификация истребителя, используемая для обучения молодых пилотов.

Данную точку зрения на фаворита «президентской гонки» разделял и Алексей Стуколин. Поэтому он был сильно удивлён, когда двое его друзей — Алексей Лукашевич и Сергей Золотарёв — вдруг выступили против.

Оппоненты аргументировали свою позицию так.

— Ну ты подумай, Алексей, — говорил, к примеру, Лукашевич, — этих старых пердунов мы хотя бы знаем. Нам известно, кто они, чего каждый из них стоит и чего предложит, когда к власти придёт. А что мы знаем об этом полковнике? Только то, что он полковник КГБ, а КГБ — это далеко не армия и не флот. А то, что он на спарке летал, — так это чистой воды реклама.

— Мы о нём многое знаем! — горячился Стуколин. — Он наконец-то чеченов прижал, а то замотали в конец. И это… задолженности погашает.

— Ельцин четыре года назад тоже погашал, а толку?

Тут уже встревал Золотарёв:

— А ты в Чечне был?! — с яростью наседал он на Стуколина. — Видел, что там делается? Ах, не был? Ну тогда и не выступай! С чеченами он, блин, «разобрался», как же! Как в первую войну не знали толком, ради чего всё это, так и во вторую.

— Вы что, за коммунистов голосовать собираетесь? — заходил с другого конца Стуколин. — Они вам построят коммунизм… лет через семьдесят.