Операция «Ледокол»
Шрифт:
— Ведь это на тебя не похоже, Ривка. — Он присел на кровать к ней лицом, пытаясь найти в этом привлекательном личике хоть какой-нибудь намек на правду.
— Я понимаю, — очень быстро проговорила она, — понимаю. Но я не могла оставаться одна в своем номере. Я никак не думала, что он такой…
— Ривка, ты ведь не робкий, завядший цветочек и просто так не станешь бегать за помощью к ближайшему мужику. Это штучки из каменного века, и такие как ты их ненавидят и презирают.
— Ну извини! — Она захотела встать, еле сдерживая свой гнев. — Тогда я уйду! Не буду тебе мешать. Я нуждалась в теплой компании. Остальные из нашей команды вообще не в состоянии кому-либо составить компанию!
Протянув
— Останься, Ривка. Но только, прошу тебя, не держи меня за идиота. Ты бы могла справиться с Брэдом Тирпицем — будь он пьяный или трезвый — в одно мгновение, стоило лишь тебе моргнуть своими ресницами…
— Но ведь это совсем не так.
«План, который впервые применили еще в Эдемовском саду», — подумал Бонд. Но кто бы стал спорить? Когда к тебе в номер посреди ночи приходит красивая девушка и просит о защите — пускай даже если она сама может постоять за себя, — она поступает так только по одной причине. Да, но так бывает в реальном мире, а не том в лабиринте из секретов и подлогов, в котором жили и работали Бонд и Ривка. Секс до сих пор считался существенным фактором в секретных операциях, только теперь он использовался не для шантажа, как это было в прежние времена, а для более утонченных интриг, построенных на доверии, хитрости и обмане. И насколько припоминал Бонд, подобную ситуацию он всегда мог обернуть на пользу себе.
После очередной глубокой затяжки Бонд принял окончательное решение. Он был с Ривкой Ингбер наедине и знал, кто она на самом деле. Бонд решил раскрыть перед девушкой все свои карты до того, как она что-либо предпримет.
— Ривка, пару недель назад, а может и меньше. я что-то уже потерял счет дням. что ты сделала, когда Пола Вакер сказала тебе, что я в Хельсинки?
— Пола? — Она искренне удивилась. — Джеймс, я и не знала…
— Послушай, Ривка. — Бонд наклонился к девушке и взял ее за руки. — Порой наша работа порождает странных друзей, а иногда таких же странных врагов. Лично мне не хочется становиться твоим врагом. Но тебе, моя дорогая, нужны друзья. Видишь ли, дело в том, что я знаю, кто ты.
Девушка нахмурила лоб, в глазах появилась настороженность.
— Конечно, знаешь. Я Ривка Ингбер. Агент Моссада и гражданка Израиля.
— И ты не знаешь Полу Вакер?
Ответ последовал незамедлительно:
— Да, я встречалась с ней. И когда-то очень хорошо ее знала. Но мы не виделись уже… у-у. должно быть, года четыре.
— А в последнее время ты не контактировала с ней? — Бонд услышал в собственном голосе нотки легкой надменности. — Ты не работаешь вместе с ней в Хельсинки? Вы не должны были встретиться за деловым ужином, который Пола потом отменила, перед твоим выездом на Мадейру?
— Нет. — Четко, ясно, прямо.
— А как насчет твоего настоящего имени? Анни Тудеер?
Девушка глубоко вдохнула и выдохнула так, словно хотела выпустить из своего тела весь воздух.
— Это имя, которое я хочу забыть.
— Не сомневаюсь.
Ривка одернула от него свои руки.
— Ладно, Джеймс. Я все-таки закурю.
Бонд угостил ее сигаретой и дал прикурить. Ривка глубоко затянулась и резко выпустила изо рта струю дыма.
— Как я погляжу, ты многое про меня знаешь. Тогда, может, ты сам все расскажешь, за меня? — ее голос похолодел, и даже соблазнительные нотки куда — то исчезли.
Бонд пожал плечами:
— Я только знаю кто ты. Еще я знаю Полу Вакер. Она призналась, что посекретничала с тобой о том, что должна была встретиться со мной в Хельсинки. Дело в том, что недавно я заезжал к Поле в гости и наткнулся там на пару профессиональных головорезов, которые хотели порезать меня в мелкий винегрет.
— Я же сказала, что не говорила с Полой уже несколько лет. А что
ты еще знаешь, кроме моего прежнего имени и, наверное, того факта, что я дочь бывшего офицера СС?Бонд улыбнулся:
— Только лишь то, что ты очень красива. И все. Разве что твое, как ты говоришь, «прежнее имя».
Она кивнула с натянутым, словно маска, лицом.
— Я так и думала. Ладно, мистер Джеймс Бонд, я расскажу тебе всю историю, чтобы ты сам убедился, что правда, а что ложь. А после, как мне кажется, для нас обоих будет лучшим попытаться выяснить, что же все-таки происходит. я хотела сказать, что произошло у Полы… В общем, мне самой интересно, где и как Пола Вакер оказалась замешенной в этом.
— Вся квартира Полы была перевернута. Я вчера заскочил к ней, перед тем как выехать из Хельсинки. А по дороге сюда мне пришлось разобраться с ребятами на трех, а может, и на четырех снегоочистителях. Парни выявили желание немного подправить корпус моего «Сааба» со мною внутри. Кто-то очень не хотел, чтобы я добрался сюда живым. Вот так, Анни Тудеер, или Ривка Ингбер, как бы тебя там не звали по-настоящему.
Ривка нахмурилась.
— Моего отца звали, зовут Аарнэ Тудеер. Это правда. Ты знаешь его биографию?
— Я знаю, что он служил в штабе Маннергейма, а потом перебрался к нацистам, когда ему предложили стать офицером СС. Храбрый, безжалостный военный преступник, в розыске.
Девушка кивнула.
— Я не знала этого, пока мне не исполнилось около двенадцати лет. — Ривка говорила очень тихо, убедительным тоном и, как показалось Бонду, искренне. — Когда мой отец уезжал из Финляндии, он захватил с собой несколько боевых товарищей и группу добровольцев. В те дни, как известно, был богатый выбор парней, готовых вступить в подобные гарнизоны. В день отъезда из Лапландии мой отец сделал предложение одной молодой вдове. У нее была хорошая родословная и обширные земельные владения в Лапландии. Моя мать была наполовину лопаркой. Она дала согласие и добровольно поехала с ним, вступив тем самым в его гарнизон. Она прошла через такие ужасы, которые даже трудно представить! — Ривка покачала головой, словно до сих пор не веря в то, чего натерпелась ее мать.
Тудеер расписался с ней на следующий день после отъезда Финляндии. Жена была рядом с ним до последних минут крушения Третьего рейха, после чего они вместе бежали.
— Первым домом для меня стал Парагвай, — продолжала Ривка. — И, конечно же, я ни о чем тогда не догадывалась. Так продолжалось, пока я не осознала для себя, что почти с раннего детства говорю на четырех языках: на финском, испанском, немецком и английском. Мы жили в лагере, расположенном в джунглях. И жили, надо сказать, с большим комфортом. Однако о моем отце у меня сохранились неприятные воспоминания.
— И все же расскажи мне, — попросил Бонд. И по капле он выдавил из девушки ее прошлое. Оказалась вся та же старая история: Тудеер был жестоким тираном с садистскими наклонностями, вдобавок любил выпить.
— Мне было всего десять, когда мы сбежали — мама и я. Для меня это было что-то вроде игры: для побега мне пришлось даже переодеться в индианку! Мы улизнули на каное, а потом местные гварани (Южноамериканские индейцы) помогли нам добраться до Асунсьона. Моя мама была очень несчастной женщиной. Уж не знаю как, но она все же умудрилась достать нам паспорта. шведские паспорта и разрешение на въезд в страну. Мы вылетели в Стокгольм и пробыли там шесть месяцев. Мама каждый день ходила в финское посольство и в итоге получила-таки финские паспорта. Почти весь первый год в Хельсинки мама добивалась развода и выплаты компенсаций за земляные владения, которых ее лишили. Там же в Хельсинки я наконец узнала, что такое школа. Там-то я и познакомилась с Полой. Мы стали очень верными подругами. Вот собственно и вся история.