Операция «Лохмы» и другие неправдивые истории

Уверившись, что собрано все до волоска, Валентин Николаевич убрал пакет на антресоли, сел и задумался: так, хорошо, пусть и ничего хорошего, и что теперь? На ум приходили всякие несуразности, к примеру, намазать голову клеем и соорудить какую-никакую прическу из имевшегося в пакете богатства. Бред! Или взять носовой платок, завязать уголки в узелки… Он представил себя в таком головном уборе и его чуть не стошнило. Убожество! Дедуля с шести соток. А тут город… Пусть не велик Кремнегорск, но это по сравнению с Москвой или Питером невелик, а с какой-нибудь деревней рядом поставишь – махина. Цивилизация!

Необходимость отправляться на службу висела над Кизяковым дамокловым мечом. И ведь не отвертеться – Прохоров ждет, встречу назначил. Сказаться больным? Не пройдет. Похоже, по намекам похоже, по ухмылочкам, что-то прознало начальство про его… э–э… операцию. Вот же пакость: само химичит и с других долю требует. Все ему мало! В общем, кровь из носа, а явиться пред светлые очи ненасытного руководства надо. Коли поджидают неприятности или того хуже – траты, лучше узнать об этом пораньше, упредить по возможности первые, сгладить, отвести события в ему, Кизякову, удобное русло. Уж это он сумеет! Есть опыт. Богатый. А траты… Так он еще поторгуется!

Валентин Николаевич поежился. Сидеть было неудобно. Кололо. За внешним он позабыл о сокровенном. Волосы выпали везде, на всем теле, в том числе в паху. Он вздохнул и отправился под душ.

Упругие струи смыли с груди остатки волосяного покрова – косвенное свидетельство принадлежности к сильному полу. Хорошо, другие доказательства на лицо, в смысле – остались, не отвалились. Кизяков оглядел себя. В сохраности… Но ни волосинки. Дите! Младенчик!

Настроение стремительно катилось вниз, и не было этому склону конца.

Валентин Николаевич прошлепал в комнату, оставляя на полу мокрые следы, и стал готовиться к выходу в люди. Носки, рубашка, костюм, галстук. Подержав в руках ушанку, он выругался непечатно и запулил ее в угол, вымещая на невинном пыжике кипящую злость. Снова подошел к зеркалу, взглянул и застонал. Привычный ему и многим образ исчез. Никакой солидности! О привлекательности и говорить не приходится, поскольку сказать нечего, плюнуть только. Какая-то подозрительная личность, от такой держаться подальше – самое верное. Не зек ли, только-только откинувшийся с зоны? Даже не оброс еще!

Валентин Николаевич в изнеможении закрыл глаза. Минуту спустя сбившееся с ритма сердце заработало ровнее. И вновь вернулся вопрос: «За что?». Ответа не было, и вопрос трансформировался в «как?».

Кизяков перебирал версии, отметая одни – самые безумные, и тут же выдвигая другие – безумные чуть менее. Может, он болен? Какой-нибудь вирус? Атипичная пневмония? Но при чем тут пневмония, особенно если атипичная? Да и победили ее. Даже в Китае победили. И волосы от нее не выпадают. Сам коньки отбросишь – это запросто. Но волосы на месте. Они, волосы, говорят, даже после смерти растут. Как и ногти. И зубы.

Перед глазами встала картина разверстой могилы, и он сам – в гробу, белых тапках и с блестящим зубастым черепом. Валентин Николаевич издал еще один стон, громче прежнего.

Вирус… Какой-нибудь новый, официальной медицине неизвестный, а военные, сволочи, никогда не признаются, что упустили из своих хранилищ. И как лечить не скажут. Военная тайна!

Но где он мог его подхватить, этот вирус? Да на улице. Вон, во всех газетах пишут, по телевизору талдычат: воздух кишмя кишит всякой гадостью! И военным, опять же, платят скудно. Сидят в своих бункерах и думать о службе не думают. О заразе всякой рукотворной, о безопасности, о людях…

Кизяков прислушался к своему организму: нигде не сбоит, не хрипит, не клокочет? Жар? Пот? Дрожь? Озноб? Исследование завершилось выводом: чувствует он себя вполне сносно, а если честно, то абсолютно здоровым, но это, вероятно, пока.

И тут его осенило, будто ударило. Неужто Людка? Нет, чепуха, быть не может. Сколько спят – ничего такого. Да и было-то у них в последний раз, припомнить, месяца два как. Или все-таки она? Стерва, где шаталась, с кем валялась – подцепила!

– Убью! – пообещал Кизяков, и ему полегчало. Своей определенностью, исключающей варианты, решение воздать любовнице по заслугам разметало иные намерения и мысли, роившиеся в голове.

Твердым шагом он приблизился к двери, глянул в глазок – на площадке пусто, только после этого отомкнул замок и вышел.

– Вот вечером и убью!

– Валентин Николаевич, вы, никак, сами с собой разговариваете?

Кизяков остановился. Соседка! Принесла нелегкая. Сейчас появится. И верно, вслед за шарканьем ног по ступеням на лестничный марш выплыла тетка в цветастом халате, еще не пожилая, но уже раздобревшая, с отечным лицом и всклокоченными патлами. Валентин Николаевич скрипнул зубами: во всяком случае, они у нее есть, патлы!

– Ой, что это с вами?

Соседка, должно быть, собиралась всплеснуть руками, да помешало ведро, которое она только что опорожнила в мусоропровод. Потому и оказалась пролетом ниже, загораживая дорогу.

– А что со мной? – призывая на помощь всю свою выдержку, бесцветным голосом поинтересовался Кизяков. Вот же, лохудра, в магазине каждую копейку считает, а ведро выносит по три раза на день.

– Ну, это… – Соседка коснулась виска – обидеть не хотела, показывала.

– Мода такая, Эдита Федоровна, – наставительно заметил Валентин Николаевич, бочком-бочком протискиваясь мимо. – Телевизор смотрите? Значит, знаете, видели. Сейчас многие голову бреют. Певцы, артисты всякие.

– Вы же не певец.

– Не певец, – вынужден был согласиться Кизяков. – А чем мы хуже? Им можно – и нам не в грех. Кстати, здравствуйте!

– Доброе утро, доброе, доброе… – закивала толстуха, со всей возможной бестактностью разглядывая соседа, представшего перед ней в столь экзотическом виде.

– И до свидания! – сказал Кизяков. Одолев неожиданную преграду, он запрыгал по ступенькам, что в его сорок четыре было уже не просто, но еще позволительно.

– С волосами было лучше, – нагнал его голос соседки.

Кизяков, получив такой удар ниже пояса, причем сзади, вылетел на улицу. Под козырьком подъезда притормозил, остановился, достал из нагрудного кармана солнцезащитные очки и приладил их на мясистом носу. Бровей и ресниц у него тоже не было! А так какой–никакой камуфляж, да и глаза уводить-прятать за темными стеклами сподручнее

Вдохнув поглубже, Валентин Николаевич досчитал до десяти и вышел во свет божий.

Мягко пригревало солнце. Шелестели желтой, подсохшей и оттого звонкой листвой деревья. Важно разгуливали по асфальту голуби. Со стен домов, увешанных предвыборными плакатами, улыбался народу нынешний мэр Кремнегорска Владимир Никифорович Рваков, которому очень хотелось остаться в этой должности еще на четыре года. Его соперник господин Дубовский, президент Ассоциации представителей малого бизнеса, улыбался с плакатов куда реже. Потому что малого… Короче, мир и покой царствовали вокруг.