Операция «Людоед»
Шрифт:
– Вы бы не убежали, – ответил Ватутин.
Яков убрал правую руку со стола, опустил ее вниз, будто хотел почесать ногу. Он наклонился ближе к столу, кончиками пальцев дотянулся до топорища. Ватутин усмехнулся, разоблачив эту простенькую хитрость. Под полой куртки он держал пистолет. Под столешницей он направил ствол в живот Якова. И дважды нажал на спусковой крючок. Выстрелы прозвучали так громко, что в ушах зашумело. Стреляные гильзы отлетели в угол. Яков свалился с табурета. Перевернулся со спины на бок, обхватив живот ладонями, и протяжно застонал. Ватутин вытащил из кармана пачку курева, чиркнул спичкой. Не торопясь, дотянул сигарету до фильтра, пуская изо рта мелкие колечки дыма. Бросил окурок в недопитую чашку с кипятком. Яков был еще жив, когда Ватутин поднялся со стула, встал над ним, широко расставив ноги, и добил жертву двумя выстрелами в шею. Через минуту вернулся Стерн. Он, ухватив мертвого Тараса за кисти рук, волочил его за собой. Лицо рабочего было в крови, кепка потерялась где-то в грязи строительного двора. Стерн бросил тело прямо в тесном предбаннике возле двери. Зашел в комнату, долго копался в карманах рабочих спецовок и штанов, брошенных на лавке, но не нашел, чего искал. Тогда вытащил из дальнего угла объемистый туго набитый рюкзак, сел на корточки посередине комнаты под лампой. Развязал веревку, расстегнул клапаны карманов. Молдавские
– Мое имя, Заславский Юрий Анатольевич, с недавнего времени знают все чекисты и менты, – Стерн сунул паспорта в карман. – Возможность достать новые документы еще не скоро появится. Значит, пока сойдут и эти корочки.
– Но ведь нет никакого внешнего сходства, – удивился Ватутин.
– Это еще как посмотреть, – ответил Стерн. – Если мент, который спросит у меня документы, глянет на фотографию сквозь купюру в сто баксов, глядишь, оно и появится. Внешнее-то сходство. Даже молдавский паспорт не плох, если в нем есть зеленый вкладыш. Ватутин засмеялся, вышел из бытовки, прикурил новую сигарету. И стал смотреть в высокое небо, беззвучно шевеля губами, словно звезды считал или шептал любимые стихи. Стерн погасил в бытовке свет, запер дверь на массивный навесной замок.
Через минуту сели за стол в соседнем вагончике. Стерн позволил Ватутину махнуть двести пятьдесят водки, сам пить не стал.
– Ну, когда начинаем? – после выпитого лицо Ватутина налилось красками, порозовело. – Когда дело?
– Завтра, – Стерн стукнул по столу кулаком. – Завтра все и обтяпаем. Время не ждет, нельзя терять ни одного дня, ни часа. Проснемся в четыре. Закатим бочки в кузов. Ровно в шесть тронемся со двора. В это время «пробок» на дорогах нет. Примерно через сорок минут будем на месте. А дальше по программе. Быстро все закончим, оглянуться не успеешь.
– Здорово. Клево, – улыбнулся Ватутин. – Уже завтра.
Стерн посмотрел на наручные часы.
– Виноват, – сказал он. – Не завтра. Уже сегодня.
Стамбул, район Длинного рынка. 20 августа.
В половине четвертого утра Стамбул еще не проснулся. Колчин и Сурков оставили старенький синий «Рено Лагуна» за квартал от гостиницы «Аксарай». Вылезая из салона, Сурков похлопал водителя по плечу.
– Ничего не забыл? – спросил Сурков и скороговоркой повторил уже сто раз говоренное. – Без пяти четыре заезжай во внутренний двор гостиницы, останавливайся вплотную к служебному входу. Открывай заднюю дверцу.
– Все помню, – поморщился водитель. Это был смуглолицый парень с темными почти черными глазами, по отцу украинец, по матери калмык. Он прошел спецподготовку в Москве, хорошо себя зарекомендовал и уже четыре года работал на российскую разведку здесь, в Стамбуле. В серьезных делах пока не участвовал, выполнял мелкие разовые поручения, не связанные с риском для жизни. Сегодня – первое большое дело Ткачука.
– Хорошо, – кивнул Сурков. – Тогда с Богом.
Он вылез с заднего сиденья, прихватив плоский «дипломат» захлопнул дверцу. Колчин повесил на плечо ремень спортивной сумки, сжал зубами фильтр сигареты, отступил на тротуар. Не хотелось выкуривать эту, возможно, последнюю сигарету в жизни как-то наспех, на ходу. Сурков остановился в двух шагах от Колчина. Жара на город еще не опустилась, солнце не вылезло из-за низких домов, небо медленно меняло пепельно-серый цвет на голубой. А Сурков уже вспотел так, будто провел последние два часа в турецкой бане. Он поставил чемоданчик на мостовую. Беспокойными руками пошарил по карманам легкого в мелкую клеточку пиджака, нашел платок и вытер мокрый лоб. Во рту было сухо, язык Суркова сделался шершавым, едва ворочался. Колчин втягивал в себя табачный дым и думал о том, что человеческий мир устроен не так уж плохо. Можно жить в этом мире, даже быть в ладах с законом и самим собой. Вот только вспоминаешь эту истину почему-то в минуту опасности. Сурков тронул Колчина за рукав, растопырив пальцы, выставил вперед руку. Ладонь мелко вибрировала, пальцы дрожали. Всем своим видом Сурков показывал, что именно сегодня, как назло, он не готов к антиалкогольному броску.
– Можно? – спросил он. Колчин вопросительно посмотрел на Суркова.
– Только пятьдесят грамм?
– Пей, – кивнул Колчин. – Что с тобой делать?
Сурков залез во внутренний карман, вытащил плоскую бутылочку, отвинтил крышку. И жадно присосавшись к горлышку, влил в себя добрые сто пятьдесят все той же «Пшеничной». Блаженно вздохнул, крепко завинтил пробку, спрятал бутылочку. Колчин только головой покачал, бросил окурок на выложенную камнем мостовую, припечатал его каблуком.
Последний отрезок пути прошли пешком. Колчин, одетый в темно серый костюм и черную рубашку, шагал первым. Поотстав на полтораста метров, помахивая чемоданчиком, плелся Сурков. Через узкие улицы на уровне второго этажа протянули веревки со стираным бельем. Простыни трепетали над головой, словно белые флаги, выброшенные противником перед полной и безоговорочной капитуляцией. Соленый ветер, дувший из бухты, гнал по бумажный мусор. За всю дорогу навстречу попался один пожилой усатый турок. С мрачным видом, глядя себе под ноги, турок на ходу он перебирал пальцами голубые четки. И еще в ста метрах от гостиницы встретилась двухколесная арба, запряженная тихоходным ослом с провисшей от старости спиной и облезлыми боками. Возничий шел впереди и вел осла под уздцы. На арбе лежала плоские круглые лепешки и ситные булки, только что испеченные в пекарне и смазанные маслом, чтобы блестела корочка.
Колчин остановился, оглядевшись по сторонам, свернул в узкую арку. Сурков сбавил шаг, миновал арку и потопал дальше. Последние десять метров до гостиницы он прошел черепашьим шагом. Потянул на себя застекленную дверь, на которую с задней стороны прикрепили табличку на двух языках, английском и русском: «Простите, но временно мест нет». Сурков переступил порог «Аксарая», над головой звякнул колокольчик. За конторкой встрепенулся, за мгновение поборол сладкий сон Руслан Мусаев. Сурков осмотрелся: в холле никого, если не считать портье. Прямо перед входной дверью наверх поднимается деревянная лестница с истертыми перилами, застеленная вытертой ковровой дорожкой. Слева стойка портье, справа несколько кресел и пара картин на стене. Местный художник выписал маслом Султанский дворец и храм Софии. На золоченых рамках слой пыли, холст засижен мухами.
Сурков подошел к низкой конторке, положил на нее свой кейс, замками к себе. Поздоровался по-английски, достал платок и промокнул лоб.
– Я заказывал номер, – Сурков говорил по-английски медленно, коверкая простые слова. – Одноместный номер. Душ и завтрак включены в оплату.
Мусаев встал с кресла, зевнул, прикрывая пасть искалеченной рукой, на которую была натянута серая нитяная перчатка.
Он был удивлен появлением раннего гостя, но вида не показал.– Мы не принимаем заказов, – ответил он на ломанном английском. – И не подаем завтраки в номера. К сожалению, все места заняты.
– Я говорил по телефону, – Сурков пощелкал пальцами. – Мне сказали, что номера есть. Вот, я все записал.
Он открыл замки кейса, поднял крышку. В чемоданчике, завернутый в тряпку и прикрытый вчерашней газетой лежал испанский пистолет «Астра» с глушителем и пара снаряженных обойм. Сурков вытащил из дипломата кусок бумаги, протянул Мусаеву. Тот долго читал написанные по-английски слова, название отеля. Колчин в это время уже открыл первый навесной замок на задней двери. И теперь начинал возню с врезным замком. Он присел на корточки, капнул в замочную скважину машинного масла, вытащил из сумки отмычку, похожую на гнутый кусок проволоки и что-то заостренную металлическую пластинку, вроде пилочки для ногтей. Колчин работал спокойно. Здесь, возле задней двери гостиницы, он был закрыт от любопытных глаз развешанным на веревках стираным бельем. Частные дома, образующие квадрат двора крепко спали, внешние ставни на окнах закрыты. Колчин справился со вторым замком за минуту. Бросил инструмент в сумку, крутанул круглую латунную ручку, потянул дверь на себя. Через пару секунд он оказался в жарком тамбуре, вторая дверь, ведущая на служебную лестницу, оказалась не запертой. Колчин поправил на плече ремень сумки, остановился и прислушался. Стало слышно, как жирные мухи бьются в стекло и еще сюда долетают тихие голоса: это Сурков и Мусаев объяснялись в гостиничном холле. Колчин шагнул на ступеньку, собираясь медленно подняться на второй этаж. Сухое дерево громко заскрипело под башмаком. Колчин выругался про себя. Поставил ногу на вторую ступеньку, та заскрипела еще громче. У конторки портье продолжался бестолковое выяснение отношений.
– Тут у вас написано, – Мусаев тыкал пальцем в бумажку, – что гостиница называется «Араста». А наш отель – «Аксарай».
– Я приехал на такси, – ответил Сурков. – Таксист сказал, что мне нужно сюда.
– Он ошибся, – терпеливо объяснил Мусаев. – Названия похожи, вот он и ошибся. Вам нужно в район Султанахмет, ваша гостиница там. Это недалеко от храма Софии. Это хороший отель. Поняли?
– Не понял, – покачал головой Сурков.
Мусаев, начиная терять терпение, глубоко вздохнул. Турист ему активно не нравился: не поймешь, что за гусь. По-английски говорит через пень колоду, ищет дорогую гостиницу, а водкой пахнет, как от загулявшего грузчика. Портье хотел по второму разу объяснить тупому иностранцу, что он не туда попал, заблудился. Но вдруг Мусаев, обладавший отменным острым слухом, уловил какое-то движение на дальней служебной лестнице. То ли скрип ступеней, то ли ржавых петель на входной двери. Мусаев замер, насторожился, выставив вперед ухо. Служебной лестницей не пользуется никто из постояльцев. Двух пожилых горничных портье отпустил еще вчера вечером, строго наказав явиться поутру, не позже семи часов. Ключи от служебного входа есть только у Мусаева и хозяина «Аксарая» Самбулатова. Может, почудилось? И тут портье услышал новые скрипы. Нет, на этот раз он не ошибся. Забыв об иностранце, Мусаев повернулся через плечо, подскочил к стене, на которой висело помповое ружье. Поднял руки, чтобы снять ремень с гвоздя. Сурков выхватил из кейса пистолет, сбросил с него тряпку. И трижды выстрелил в затылок портье. Две пули попали в цель, третья застряла в отштукатуренных досках стены. Мусаев, уже мертвый, повалился под стойку. Падая, задел рукой провод. Телефонный аппарат с грохотом упал с конторки на пол, его пластмассовый корпус разломился надвое. Слишком много шума. Сурков поморщился, вытащил из кейса запасные обоймы, сунул их в брючный карман. Он взял с конторки ключ от входной двери. Вернулся, запер дверь, оставив ключ в замке. И стал подниматься вверх по парадной лестнице. Преодолев один марш, он остановился, прижался спиной к стене, свободной рукой вытащил из кармана недопитую фляжку с водкой. Отвинтил крышку, запрокинул голову, влил в себя водку. Осторожно, чтобы не зазвенела, положил фляжку в одноногую плевательницу. Похлопал себя по второму карману. Там, нагретая горячим человеческим телом, ждала своей минуты вторая полная фляжка водки.
В коридоре на втором этаже царил интимный полумрак. Слабый утренний свет проникал сюда через едиственное окно в дальней торцевой стене. На полу коридора вытертая дорожка цвета заплесневелой морской капусты. В прежние времена на ней можно было разглядеть желтый орнамент, вязь арабских слов, но рисунок быстро исчез, стертый башмаками постояльцев. В коридоре стояла нестерпимая духота. Откуда-то, кажется, с первого этажа доносилось жужжание вентилятора, чей-то храп и жужжание потревоженных мух. Двери в номера деревянные, довольно хлипкие, замки дешевые, простые. Колчин, дошагав до середины коридора, остановился перед одиннадцатым номером. Колчин сбросил с плеча ремень сумки, присел на корточки, вытащил отмычку. Из другого конца коридора появился Сурков. Ступая на цыпочки, он подошел к Колчину, выставил вперед руку с пистолетом. Колчин уже открыл замок, оставалось повернуть по часовой стрелке круглую ручку. Он вытащил из сумки пистолет. Поднявшись на ноги, прижался плечом к косяку, повернул ручку и толкнул дверь. Сурков сделал несколько шагов вперед, переступил порог, остановился, взяв на мушку узкую односпальную кровать в углу. Номер оказался очень тесным, с низким потолком. Единственное окно, закрытое горизонтальными жалюзи, почти не давало света. Колчин вошел в номер, закрыл за собой дверь. Язычок замка громко щелкнул. Человек, лежавший на кровати, натянул простынку выше, на голову, заворочался. Отвернулся к стене, сладострастно застонал и зачмокал губами. Видимо, последний сон, который видел Зураб, был переполнен эротическими образами. Колчин шагнул к кровати, двумя пальцами взял край простынки и дернул ее на себя. Человек, на котором из одежды были лишь длинные спортивные трусы, проснулся мгновенно. Зураб, он самый… Хозяин номера встрепенулся, сел на кровати. Дико осмотрелся по сторонам, почему-то прикрывая волосатую грудь ладонями. За короткую секунду он понял все. Глянул на Суркова, перевел взгляд на Колчина. Открыл рот, чтобы криком предупредить Смыра об опасности. А, может, Зураб хотел что-то сказать своим убийцам. Но не успел набрать в легкие воздуха. Сурков дважды выстрелил ему в лицо. Первая пуля попала в верхнюю челюсть, ниже правого глаза. Вторая пробила лоб над бровью. Зураб повалился спиной на кровать, широко открыл рот. Под глазами расплылась синева, рот открылся. Правая нога Зураба, мелко дергалась. Сейчас, в эту секунду, Колчин подумал, что при подготовке акции не следовало стрелять в Зураба из пистолета, нужно было воспользоваться ножом. Глушитель на пушке Суркова, патроны с дозвуковой скоростью пули снижали звук выстрела. Тем не менее «Астра» издавала довольно громкие хлопки, словно били из мощного духового ружья. К тому же дело портил лязг пистолетного затвора. И с этим ничего нельзя было сделать. Колчин посмотрел на Суркова, показал пальцем на стену. Там, в двенадцатом номере Смыр и Людович, могли услышать пистолетные хлопки, возню. Услышать и проснуться.