Операция «Миф»

Риббентроп при создавшемся положении вещей не может зондировать почву ни на Западе, ни на Востоке. Это достойно сожаления, но это так. Это он узнает сам. Мы должны иметь такого министра иностранных дел, который сочетал бы ясное представление цели и упорство с высокой интеллигентностью и гибкостью. Он должен получить от вас, мой фюрер, четкие директивы для проведения военной политики империи и тогда уже приниматься за работу. Он должен углубить вскрывшиеся во вражеском лагере противоречия, использовать их, извлечь из тсс выгоду и неотступно и упорно стремиться к тому, чтобы внести раскол во вражескую коалицию. Не удается это ему сегодня — удастся завтра. Он должен иметь время, чтобы двигать фигуры на шахматной доске военной политики. Он должен окружить себя рядом лучших сотрудников, которые могут говорить и убеждать. Он должен очистить министерство иностранных дел от пораженцев и тем самым снова создать твердую почву для германской внешней политики. Было бы чудом, если бы при этих условиях он не достиг всех наших целей.

Мой фюрер! Я долго медлил представить вам письменно свои соображения. Нет необходимости специально подчеркивать, что в основе их лежат самые чистые намерения. Я не преследую при этом никаких корыстных целей. Теперь не может идти речь о крошечных самолюбиях отдельных ваших сотрудников. Если мы эту войну когда-нибудь успешно закончим, я буду желать только одного — жить на собственной земле, посвятить себя своей семье и детям и каждые два года писать по книге — лучше всего о вас, мой фюрер, и о титанической борьбе, которую вы ведете всю свою жизнь и в которой я мог стоять рядом с вами верно и бескорыстно. Но сегодня я должен исполнить свой долг перед вами и вашим делом. Ни на один момент я не сомневаюсь в том, что вашей гениальности, вашему мужеству и настойчивости удастся довести до победы эту величайшую в нашей истории войну и обеспечить нашему народу счастливую будущность. Я считаю почти неприличным приходить к вам со своими советами; но ведь вы это все поймете. Они являются результатом бесчисленных одиноких вечеров и бессонных мучительных ночей. Если при этом я ничего другого не достиг, кроме того, что облегчил свое собственное сердце, то по крайней мере для меня достаточно и этого.

Я очень сожалею, мой фюрер, что доставил вам этим заботы, но я думаю, что они и без того лежат на вас угнетающей тяжестью. Нелишне подчеркивать, что эти мои рассуждения со столь деликатным содержанием я ни с кем не согласовывал и не обсуждал и никого не знакомил с этим письмом. Я не хочу становиться в позу и еще менее разыгрывать роль пророка, а хочу лишь сослужить хорошую службу вам, мой фюрер, и нашему делу, которое должно победить и которое победит…

Хайль, мой фюрер!»

Не только Геббельс приходил к таким еретическим мыслям. Например, в архиве Гиммлера сохранилось письмо его верного сподвижника, обергруппенфюрера СС Готтлоба Бергера, начальника Главного управления СС. Аргументация Бергера в его письме Гиммлеру от 28 сентябра 1944 года была такой: положение на фронтах тяжелое, дивизии обескровлены. Солдаты верят только Гитлеру, Гиммлеру и Геббельсу, в то время как Геринг — национальное несчастье. «Постарайтесь, — советовал Бергер, — освободить свои руки на Востоке на рубеже Карпат, а лишь следующий удар нанести на Востоке. Я по-другому отношусь к большевизму. Он не выдержит 1 — 2 поколений и сам сойдет на нет. Если англо-американцы ворвутся в Германию, то для Сталина будет бесспорно, что он должен вступить с нами в переговоры». И далее: «Если мы в переговорах с Россией достигнем успеха и заключим соглашение с Россией, это окажет воздействие на Англию: Черчилль сразу исчезнет, а победа Рузвельта на выборах станет сомнительной» [33] .

33

bundesarchiv Koblenz. MS 19/3292.

Сова Минервы вылетает поздно. Руководителям рейха не мешало бы пораньше задуматься о бесперспективности войны Гитлера против Советского Союза. Но, как говорится, когда боги хотят кого-либо наказать, то…

Военные преступления германского режима, уничтожение целых стран и народов невидимым грузом давили на Германию и ее тогдашних руководителей. Именно эти преступления объясняли панический страх Адольфа Гитлера перед встречей с победоносными армиями Иосифа Сталина, которые приближались к немецкой столице.

Гитлер в клетке?

Безусловно, отношение Сталина к Гитлеру менялось, как менялся и сам Сталин. В 45-м он уже превозмог психологическую травму, нанесенную ему Гитлером в году 41-м. Для оценки состояния Сталина в дни победы — в те дни, когда он действительно победил Гитлера, но не смог его заполучить, — у нас мало аутентичных свидетельств. Но вот одно из них, принадлежащее Молотову, который рассказал о любопытном эпизоде. На дачу к Сталину привезли карту Советского Союза, и он стал ее рассматривать со следующими комментариями:

«Посмотрим, что у нас получилось… На Севере у нас все в порядке, нормально. Финляндия перед нами очень провинилась, и мы отодвинули границу от Ленинграда. Прибалтика — это исконно русские земли! — снова наша, белорусы у нас теперь все вместе живут, украинцы — вместе, молдаване — вместе. На Западе нормально. — И сразу перешел к восточным границам. — Что у нас здесь?.. Курильские острова наши теперь, Сахалин полностью наш, смотрите, как хорошо! И Порт-Артур наш, и Дальний наш, — Сталин провел трубкой по Китаю, — и КВЖД наша. Китай, Монголия — все в порядке… Вот здесь мне наша граница не нравится!» — сказал Сталин и показал южнее Кавказа» [34] .

34

Цит. По Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. —М., 1991.
– С. 14.

Победитель, властитель минимум половины мира? Конечно, такого рода эмоции нельзя вменять Сталину в вину. Другое дело, что эту победу принесли ему народы Советского Союза, к которым он относился со смесью пренебрежения и даже презрения. С которыми мог поступать и поступал, как хотел. Еще в 1937 году после очередной ноябрьской праздничной демонстрации на обеде в весьма узком кругу он произнес такую речь, которую после обеда записал в своем личном дневнике Георгий Димитров, руководитель Коминтерна [35] :

35

Архив Комиссии 1-го съезда.., д. 11, л. 24,

«Стал.: Хочу сказать несколько слов, может быть, не праздничных. Русские цари сделали много плохого. Они грабили и порабощали народ. Они вели войны и захватывали территории в интересах помещиков. Но они сделали одно хорошее дело — сколотили огромное государство, до Камчатки. Мы получили в наследство это государство. И впервые мы, большевики, сплотили и укрепили это государство как единое, неделимое государство не в интересах помещиков и капиталистов, а в пользу трудящихся, всех народов, составляющих это государство. Мы объединили государство таким образом, что каждая часть, которая была бы оторвана от общего социалистического государства, не только нанесла бы ущерб последнему, но и не могла бы существовать самостоятельно и неизбежно попала бы в Чужую кабалу. Поэтому каждый, кто пытается разрушить это единство социалистического государства, кто стремится к отделению от него отд. части и национальности, он враг, заклятый враг государства народов СССР. И мы будем уничтожать каждого такого врага, был бы он и старым большевиком, мы будем уничтожать весь его род, его семью. Каждого, кто своими действиями и мыслями, да, и мыслями, покушается на единство социалистического государства, беспощадно будем уничтожать. За уничтожение всех врагов до конца, их самих, их рода!».

Кому тогда были адресованы эти угрозы — нетрудно понять, если учесть, что из 26 присутствовавших не менее 8 были вскоре уничтожены. Но тогда они дружно пили за здоровье великого вождя. Внимание руководителя «штаба мировой революции» Димитрова должно было привлечь другое: неожиданное обращение Сталина к «хорошему делу» русских царей. На первый взгляд, оно не могло не покоробить Димитрова. Но вскоре тому пришлось выслушать больше: рекомендацию Сталина… распустить Коминтерн. 20 апреля 1941 года Димитров записал такие слова Сталина:

«Интернационал был создан при Марксе в ожидании близкой международной революции. Коминтерн был создан при Ленине также в такой период. Теперь на первый план выступают национальные задачи для каждой страны» [36] .

Сталин напрямик сказал раболепно подчинявшемуся ему болгарину, что Коминтерн «является помехой». Правда, начавшаяся через два месяца война помешала осуществлению плана Сталина. Коминтерн был распущен лишь в 1943 году. Но уже в годы войны тот же Димитров фиксировал в дневнике очередное обращение Сталина к идеям монархии. Беседуя с болгарскими гостями в январе 1945 года, Сталин стал рассуждать о судьбах панславизма, обращение к которому он счел полезным для создания «великого» блока славянских государств в Европе в составе Болгарии, Югославии и СССР (о Польше и Чехословакии речи не шло). И вдруг Сталин стал размышлять:

36

Там же, запись от 20.4.1941.

«Может, мы делаем ошибку, когда думаем, что советская форма единственная, которая ведет к социализму. Оказывается на деле, что сов. форма лучшая, но совсем не единственная. Могут быть и другие формы — демократическая республика и даже в известных условиях — конституционная монархия…» [37] .

Многие исследователи послевоенного советского периода склоняются к тому, что Сталин вел дело к провозглашению себя монархом. Его явная склонность к возвращению старых царских мундиров и иерархических форм, введение раздельного обучения в школах говорили о многом — ведь описал же замечательный белорусский писатель Алесь Адамович Сталина в виде государя! Кто бы посмел возразить Сталину, если бы он возложил на себя корону императора всероссийского и всесоветского?..

37

Там же, д. 11, л. 16,