Операция «Моджахед»

— Как толстого видишь? — прошептал Петрушин.

— Нормально, — Вася чуть сместился влево и поудобнее приложился к прицелу.

— Левое плечо. Я — правое. Серый, брось камеру. Правое плечо Алихана. Я подключусь. Потом — перенос на водилу Алихана. На снос. Вася — сразу перенос на водилу толстого. На снос. Я бабой займусь. Понятно?

— Понятно, — мы с Васей синхронно кивнули.

— Толстый — нужен, — подчеркнул Петрушин. — А то полковник нас на куски порвёт. Алихан и баба — так, если получится...

Женщина показалась в секторе — выпрямилась и села на левое колено.

— Понеслась, — буркнул Петрушин.

Наши «ВАЛы» вразнобой плюнули свинцом. Коренастый мужик сильно дёрнул плечами и попятился назад. Мой «объект» — Алихан, тоже дёрнул плечиком, его отбросило на машину. А Васин «объект», водила коренастого, сразу не умер: рухнул в траву, и, привалившись к борту машины, судорожным движением достал что-то из кармана...

— Твою мать... — всхлипнул сумевший что-то рассмотреть Вася. — Вспышка с фронта!

Мы мгновенно ткнулись носами в землю и водрузили руки на голову. Въелось в кровь — так учили.

Бу-бух-ххх!!!

Рвануло так, словно авиабомба сдетонировала. Мне больно тюкнуло в левое предплечье, в рукаве стало горячо. Спустя секунду на голову посыпались срезанные осколками ветки.

— Что там? Что?! — захрипели рации страдающим от неизвестности Ивановым. — Да подайте голос кто-нибудь!

— По-по-по... — пробормотал Петрушин, вскакивая и бросаясь к месту встречи.

— Был взрыв, мы все живы, — на бегу сообщил я в рацию. — Подтягивайтесь сюда...

Сосредоточившись на коренастом, мы упустили его водилу. Вася не попал в голову, и на последнем издыхании этот мерзавец привёл в действие пояс, видимо, пульт был у него. Впрочем, сейчас это уже было неважно, кто неправильно стрельнул и на ком неверно сосредоточился...

Все четверо были мертвы — от троих вообще мало что осталось. Бензобаки, видимо, рванули одновременно — сейчас остовы машин горели жирным пламенем.

Женщина не умерла, но даже дилетанту было ясно — это ненадолго. А мы не дилетанты. Мы знаем, что с такими ранами люди живут пару десятков минут — при условии, если сразу и обильно вкатить обезболивающее.

Я достал из нарукавного кармана сразу два шприц-тюбика с промедолом и склонился над окровавленным телом, бьющимся в конвульсиях. Женщина пристально смотрела на меня, шевеля губами, зрачки её глаз были сильно расширены [1] . Петрушин, направивший было ствол в голову женщины, дико вытаращился и пожал плечами. В глазах своею боевого брата я прочёл безразмерное удивление.

— Источник, — пояснил я, вкалывая промедол в плечо женщины.

— Ты сдурел. Серый?

1

Личное наблюдение. Не обязательно, что она была под воздействием наркотиков. Перед смертью зрачки человека, как правило, расширяются. Почему так — понятия не имею. Надо посмотреть, наверняка есть научное объяснение...

— Больше никого не осталось, — я вколол второй шприц-тюбик. — Минут двадцать будет жить.

— Ну ты садюга, Серый, — Петрушин покачал головой и убрал ствол. — Я посмотрю, что она тебе скажет...

Я не садюга. Я офицер-аналитик ГРУ. У меня работа такая. Все «источники» мертвы, остался один и ненадолго. Вернее — одна. Умирающая женщина в пограничном состоянии. Все сдерживающие факторы на нуле, осознание неотвратимости смерти может повлечь нередко встречающийся парадокс «последнего покаяния». Особенно, если удалить из поля зрения все враждебные объекты и поместить рядом какое-то подобие родственной души. У нас такое подобие имеется...

Минут через пять подтянулись наши. Я наскоро объяснил ситуацию. Костя тут же стал составлять вопросник. Лиза сбросила камуфляжную куртку, оставшись в футболке, накинула на плечи то самое покрывало, на котором молилась шахидка, и на миг стала штатской дамой. Была наша штатская дама бледна как смерть, старалась не смотреть на развороченные трупы и вообще трепетала ноздрями. Я предложил ей нюхнуть нашатырю, но она дёрнула плечиком — справлюсь, мол, и не такое видывала. А то, что покрывало в пятнах крови, даже не заметила...

Ещё через пару минут вопросник был готов. Костя — мастер, в пиковой ситуации мозги у него соображают на порядок быстрее. Лиза включила диктофон, взяла вопросник и присела рядом с умирающей. Мы отошли подальше и тоже присели, чтобы нас не было видно.

— Виноваты, — покаянно склонил голову Петрушин. — Хотели как лучше. А получилось...

— Да ладно, — отмахнулся Иванов. — Живы — и на том спасибо. Кто ж знал... Перевяжи пока Сергея, весь рукав мокрый.

Петрушин деловито забинтовал мне предплечье. Рана, слава богу, оказалась совсем пустяковой...

Некоторое время мы молчали, прислушиваясь к беседе. Лиза общалась с женщиной на чеченском, та ей что-то отвечала — порой были слышны членораздельные фразы...

— Чего говорят? — шёпотом спросил взъерошенный Вася.

— Потом, — буркнул я. — Запись послушаем. Невнятно как-то...

Голос умирающей звучал низко и протяжно. Говорила она медленно, выстанывая каждое слово, и временами повторяла, как заклинание:

— Проклинаю... Проклинаю... Проклинаю...

Лица Лизы я не видел, она сидела к нам спиной. Но плечи нашей «штатской» дамы как-то подозрительно вздрагивали, а её левая рука всё время находилась у лица. Похоже, дама едва сдерживала рыдания. Всё-таки надо было нюхнуть нашатыря, зря отказалась. Кровищи вокруг, как в убойном цехе, обезображенные трупы валяются, у тебя на глазах тяжко умирает молодая женщина, по сути, ещё совсем девчонка... А ты сиди, как пень, и пытайся вытащить из неё последние крохи информации. Потому что так пожелали большие и сильные мужики, которые сами сделать это не в состоянии. Тут поневоле напрашивается сравнение: эту несчастную, которая очень скоро умрёт, на дело направили такие же сильные и бессердечные мужики...

Вот такие, братцы, дела. Мы, конечно, занимаемся важным и очень нужным делом... Но бывают такие моменты, когда я просто ненавижу свою работу...

Глава вторая МОДЖАХЕД Право первой ночи

Просторная комната. Стены чисто выбелены, оба окна занавешены шторами. В комнате нет мебели, как и положено, только большой зелёный ковёр на полу, с высоким ворсом. Посреди ковра лежит полуторный матрац, застеленный белоснежной простынёй, две атласные подушки, два скатанных одеяла. В углу кассетный магнитофон на батарейках играет приятную восточную мелодию. Рядом в медной чашке курятся благовония и стоят два бронзовых канделябра, каждый на три свечи. Канделябры местные — забрали у каких-то гяуров, ещё в первую войну.

Свечи горят. Сейчас уже лето, вечерами светло, но окна специально занавешены, потому что здесь происходит таинство. Да и уютнее так, это Халил придумал.

В комнате находятся двое. Наш моджахед Халил и юная чеченская девушка Эльза, которой на прошлой неделе исполнилось шестнадцать лет. Это молодожёны, у них первая брачная ночь. Или первый брачный вечер. Сейчас половина девятого вечера, нам, вообще-то, скоро надо по делам ехать... Но, чувствую, сегодня мы здесь задержимся.

Халил приступает к раздеванию новобрачной. В углу комнаты, примерно на высоте человеческого роста, замаскирована камера. Провод выведен сюда, к нам, в соседнюю комнату. Мы сидим перед монитором и любуемся тем, что происходит у молодожёнов. Эльза, естественно, об этом не знает. Качество записи не очень — надо бы света побольше. Но всё равно, это лучше любого кино. Потому что мы все знаем, какое у этого кино будет продолжение.