Операция «Прикрытие»

— Ну и где ваша роженица? — оглянулся Хохлов на немца, не увидев кошки.

Пауль оказался крепким, еще не достигшим тридцатилетия мужчиной, в звании унтершарфюрера.

— В шкафу… — словно в недоумении пожал плечами тот. — Уж что я ни делал, чтоб примостить ее в другом месте. Собственным одеялом и подушкой пожертвовал. А не успеешь отвернуться, глянь — а она уже опять в шкафу гнездится.

— Это нормально… — кивнул Хохлов, открывая дверцу. — Кошки любят такие укромные места… О! А мы уже с прибытком! — заметил напополам с удивлением и с возмущением в голосе, увидев меленькое тельце, которое пушистая молодая мама самозабвенно вылизывала. При этом довольно урча и жмуря глаза.

— Ну и стоило из-за этого поднимать такую панику?

— Родила? — облегченно перевел дыхание Пауль, словно в изнеможении прислоняясь к дверям. — Слава тебе Господи.

— Эй, ты чего! — удивился Хохлов, видя, что лицо солдата покрыто легкой испариной. — На-ка, хлебни чуток, — протянул флягу. — Впервые вижу, чтоб так волновались из-за кошки. Это же не корова и не кобыла.

— Шнапс? — потянулся было к фляге немец, но в последний момент удержался. — Спасибо, но если господин подполковник учует…

— Глупости, — отмахнулся Хохлов. — Мы же роды принимаем. Ты что! Как можно соваться к роженице, не продезинфицировав руки и рот. Мало ли какая там инфекция. Да и дело это не быстрое. Она только-только первенца произвела. Так что можешь успокоить хозяина, но понаблюдать пациентку еще надо. И без помощника мне тут никак не управиться… — военврач многозначительно поболтал флягой. — Смекаешь?

— Яволь… — чуток приободрился тот. — Один момент…

Пауль скрылся за дверью, а Хохлов опустился на стул. Как бы он ни хорохорился, а нервы у человека не железные. Артисты на сцене за вечер как устают? Так им максимум не поаплодируют за фальшь…

Немец обернулся и в самом деле быстро. Неся банку тушенки, луковицу и полбуханки хлеба.

— Соображаешь, — похвалил его Хохлов.

— Оберштурмбанфюрер велел, если все пройдет как надо, наградить тебя недельным пайком. Вот я и прихватил немного, авансом…

Пауль проворно вскрыл банку, нарезал лук и хлеб. Вынул из буфета пару рюмок и наполнил их с такой же завидной сноровкой.

— За победу! — торопливо произнес Хохлов, опасаясь, как бы ему не пришлось пить за здоровье Гитлера.

— Прозит… — кивнул Пауль и поспешно опрокинул рюмку. Потом вытаращил глаза и побагровел.

«Черт! — выругался мысленно военврач. — Забыл предупредить, что это спирт…»

— Нюхни… — сунул немцу под нос хлеб.

Тот сделал усилие и таки смог втянуть в себя воздух.

— Теперь ложку тушенки. Она жирная, смажет пищевод… Извини. Я как-то уже свыкся с крепостью своего шнапса. Мне же для дезинфекции всегда первач отбирают. Почти как спирт… Да ты присядь, — Хохлов только теперь обратил внимание, что Пауль все время стоит.

— Не могу, — отдышался тот. — Ух, забористый… Чирей у меня…

— На заднице? — улыбнулся Хохлов, наливая по второй.

— Тебе смешно, — поморщился немец. — А я как подумаю, что в любую минуту тревогу объявят, дрожь пробирает.

— Неужто боишься? Ни за что не поверю.

— Ты не понял, — отмахнулся тот. — Мне, по тревоге, за руль садиться. А как?

— Вот оно что… Ну так сходил бы к фельдшеру. Чирей вскрыть особого ума не надо. Секунда боли — и все. Чего мучиться?

— Если бы все было так просто.

Пауль от огорчения махнул вторую рюмку даже без тоста. И — без неприятных последствий. Только покраснел и вспотел еще больше.

— Господин Штейнглиц чрезвычайно брезглив. Если узнает, что у меня чирей на заднице… Как пить дать отстранит от себя.

— Еще лучше. Отдохнешь… — Хохлов только теперь понял, кто с ним рядом. — Небось у денщика служба-то нелегкая.

— И не говори… — вздохнул тот, наливая по третьей. — Зато верная. Куда он, туда и я. А подполковника СС, небось, в окопы не отправят.

— Тоже верно.

Выпили, закусили, закурили.

— Тут ты прав, Пауль. Твой офицер, видать, большая шишка.

— А то… — согласился денщик. — Сейчас — особенно важно рядом быть.

— В смысле.

— Его отсюда в любом случае эвакуируют. Вот и я, если рядом окажусь — уцелею. А тут такая пакость… — У немца даже слезы на глаза навернулись.

— Перестань, — Хохлов легонько хлопнул его по плечу. — Ты не забыл, с кем разговариваешь? Сейчас мы твою проблему — чик и все.

— Ты… ты серьезно?

— Нет, шучу. Снимай штаны, страдалец… Небось, не сложнее, чем роды принимать…

* * *

Минут через пятнадцать довольно улыбающийся Пауль вполне комфортно сидел на стуле. Правда, соблюдая при этом некую осторожность и скупость движений, а еще — время от времени недоверчиво посматривая под себя. Но все это уже относилось скорее к вымышленным страхам, чем к реальной боли.

— Спасибо, Йоган, — в который раз восторженно повторял немец. — Ты настоящий волшебник.

Вовремя сообразив, что имя Иосиф фашисту может не очень понравиться, Хохлов назвался Иоганном.

— Ты меня просто спас. О майн Гот, как же хорошо! Твои пациенты, наверно, души в тебе не чают…

— Это как понимать? — удивился Хохлов, рассеянно слушая пациента и думая о том, что не приведи господь, кто-то об этой «операции» узнает. Засмеют…

— Рука у тебя легкая. Это ж не первый чирей в моей жизни… Но так быстро и совсем без боли меня еще ни разу не резали. Вот я и говорю…

— А чтоб ты знал… — Хохлов скорчил самодовольную мину. — Животные гораздо чувствительнее человека. Просто они ругаться не умеют, вот и кажутся нам бесчувственными.

— Наверно… — равнодушно пожал плечами Пауль, который хоть и вырос на ферме, но особой любви к живности не испытывал. Напоить, накормить, почистить. А потом — подоить или зарезать, вот и весь нехитрый набор действий в общении с животными, которым он руководствовался с детства и до призыва в армию. — Вот… я тут… тебе… — он полез рукой в нагрудный карман.