Операция "Рагнарёк"

— Кого ждем? – спросил Фьялар, оглядывая собравшихся, — Кадира или Войцеха?

— Правильная постановка вопроса, — кивнул Крис, — с Шеметом надо что-то делать.

— Если не мы, то Ал-Асмай, — согласился Норвик.

— Жаль девочку, — кивнул Вэйнврайт, обнимая Тильду за плечи, — но она сама напросилась.

— Кто ему скажет? – спросила Делия.

— Я, — Крис тряхнул непослушными кудрями, — меня ему придется выслушать. За ним долг.

***

Войцех встретил ее у подъезда, ослепительный в черном смокинге и белой бабочке. С темно-пурпурной, почти черной розой в руке. На ней снова было то белое вязаное платье, в котором она была, как невеста, на их первом настоящем свидании.

— Поедем сегодня ко мне? – он почти не спрашивал, зная ее ответ заранее.

Мелисента улыбнулась ему, засияв счастьем.

— До утра? – тихо спросила она.

— И дольше, если захочешь, — ответил Войцех, протягивая ей розу.

— Я уже хочу, — она поцеловала его, привстав на цыпочки, — очень.

Виллис ждал их за углом. Войцех решил не оставлять ни малейших следов, полагаясь на стертую память водителей. Крис, сидевший за рулем, опустил темное стекло, отделявшее водительскую кабинку от салона, и они устроились на заднем сиденье, тесно прижавшись друг к другу. Мелисента, свернувшаяся котенком на его груди, чуть не мурлыкала от удовольствия, и не торопилась с поцелуями, предвкушая долгую и нежную ночь.

На этот раз в прихожей горел мягкий свет, ожидая ее. Войцех прошел в спальню, зажег свечи на прикроватном столике, где уже стояла бутылка «Пино Нуар» и два тонких бокала на высоких ножках. И возле хрустальной вазы, стоявшей у стены на резной подставке. В вазе была белая, как молоко, роза, и Мелисента присоединила к ней черную, доверчиво прильнувшую к соседке бархатистыми лепестками. В гостиной, запертой на ключ, спал зачарованный вампирским взглядом мужчина. Его имени Войцех не знал, но это не имело значения. Для первого голода после обращения, страшного и болезненного, медицинские пакетики подходили мало.

Мелисента забралась на кровать, скинув туфельки, швырнув сумочку в угол, и молча смотрела, как Войцех разливает по бокалам вино. До половины, чтобы дать возможность вдохнуть букет, прежде чем прокатить густое вино по языку, наслаждаясь вкусом. Сегодня все его движения, обычно порывистые, были точны и аккуратны, как будто продуманы заранее. Но от этого еще изящнее и грациознее, чем всегда.

— За тебя, принцесса, — он вручил ей бокал и коснулся его своим, чуть ниже края, — за нас.

— За нас, — она вдохнула сладкий запах вина, пригубила его и поставила бокал на столик, — это что-то значит?

— Да, — ответил он, отставляя свой бокал нетронутым и слизывая вино с ее губ, — но еще не время об этом.

Мелисента раскрылась навстречу его жадному, требовательному поцелую.

Войцех касался ее, собирая по капле воспоминания о мягком тепле ее кожи, матово-кремовой в неверном свечном свете, тихом, все учащающемся, дыхании, синеве поблескивающий в полумраке глаз под длинными тенями ресниц, горьковатой сладости губ, горячей влаге, призывно ожидающей его. Он с упорством безумца пытался сломить барьер, который смерть поставила между послушно повинующимся телом и бушующим пламенем страсти, неподвластной разуму. Но только понапрасну тратил драгоценную кровь – единственным доступным ему желанием плоти был голод. Запах крови под кожей, острый и терпкий. Ожидающий той минуты, когда он сделает последний шаг, после которого для обоих не будет возврата. Это была ее последняя ночь, и Войцех хотел, чтобы она осталась в ее памяти на долгие века холодной тьмы. Единственная вечность, которая была у него в запасе.

О проклятии и душе он думал с горьким смехом. Еще при жизни поручик Шемет славился выходящим за пределы общепринятой среди светской молодежи моды вольтерьянством и вольнодумием. Смерть не изменила его взглядов. Свой Ад и Рай каждый носит с собой. На выбор. Но этой ночью он выбрал за нее, не в силах заставить себя спросить ее согласия. Ее отказ, после всего случившегося, был для нее верной смертью – слишком многие знали о ней. Слишком многие пристально следили за малейшим нарушением Маскарада. Он не Вэйнврайт, за которым стоит Капелла, а Мелисента не Тильда и не Маша, чьи жизни Камарилья могла признать ценными для дальнейших магических экспериментов.

Мелисента отвечала ему, разгораясь ярким пламенем, предугадывая любое желание, которое могло бы у него быть. Если бы он был жив. Но ее пылкость и без того находила отклик в его душе – гордостью мужчины, первым пробудившего в ней этот огонь, безраздельно владеющего им, наслаждающегося ее восторгами. И он раздувал это пламя до самых небес, зная, что к рассвету погасит его навсегда.

Больше у них не останется ничего. Только вечность.

Войцех знал и пары, ставшие любовниками будучи Сородичами, и те, где один обратил другого. Кто-то пытался делать вид, что гимнастика в постели все еще имеет значение. Кто-то превозносил преимущества платонической любви. Но все они, рано или поздно, заканчивали одним – два вампира, без различия пола, получающих и доставляющих друг другу единственное доступное им наслаждение. Две пиявки, слившиеся в кровавом поцелуе. Два трупа, захлебывающиеся кровью.

У него все еще хватало безумия надеяться, что у них получится по-другому.

Утомленная Мелисента прислонилась к его плечу, и он снова налил ей вина.

— Ты прекрасна как сон, Принцесса, — шепнул он, — я бы хотел не просыпаться никогда.

— Сон без пробуждений – это смерть, — ответила Мелисента, задумчиво глядя на пламя свечи, — а я хочу жить для тебя.

Войцех зарылся лицом в ее волосы.

— Я бы за тебя умер. Но уже не получится, — тихо прошептал он. Очень тихо.

Он дал ей недолгий отдых, убаюкав на своем плече, и снова разбудил поцелуем. Часы на стене, резное чудовище с литыми чугунными стрелками и тяжелыми гирями неумолимо отсчитывали время.

Четыре часа. Два часа до рассвета. Последняя точка, когда он еще успел бы отвезти ее домой и вернуться сюда, в безопасность своего убежища, пройдена. Войцех смотрел на нее, разгоряченную, с влажной челкой, прилипшей ко лбу, припухшими от поцелуев губами и сияющими глазами. Это был последний раз, когда он видел ее такой. И никогда ему не увидеть, как сменится женственной силой эта хрупкая нежность, не узнать, как ее стремительная походка наберет уверенность и плавность, взгляд станет призывно-лукавым, горячим, обещающим открыть все тайны зрелой чувственности. Не целовать первые седые волоски в темном шелке ее волос, не восхищаться тонкими лучиками морщинок, делающими взгляд мудрым и добрым…

В последний раз она почти кричала, и ее пальцы до боли сжимали его плечи, она закусила свою руку, чтобы не впиться зубами ему в плечо. Войцех в последний раз коснулся поцелуем ее лона, посылая прощальную волну экстаза. Скоро рассвет. У них остался всего час до того, как они провалятся в дневное небытие, рядом, словно два холодных трупа.

Его губы коснулись ее шеи, как в первую ночь. Там, где билась голубая жилка, там, где он боялся с тех пор ее коснуться. Запах крови ударил ему в голову. Клыки рванулись из десен.

Медвежьи лапы, обхватившие хрупкую шейку, встали перед его взглядом. Он с ужасом оторвался от нее, взглянув на свои тонкие пальцы. Лейтенант Шемет с портрета на стене ухмыльнулся медвежьим оскалом.

— Я не могу, — он зарылся лицом в ее колени, — я не могу этого сделать. Уезжай, умоляю тебя. Пожалуйста, уезжай и ни о чем не спрашивай.

Она молча кивнула и потянулась к разбросанной по ковру одежде.

37. Манхэттен, Нью-Йорк. Фьялар. Войцех

— Ну, и где Войцех? – недовольно спросил Фьялар, глядя на входящего в студию в одиночестве Бобби.