Операция Снегопад (Пираты XXI века - 2)

– Но по крайней мере, - обратился к ней Лукашевич с примирительной интонацией,- вы не испытываете ко мне неприязни.

Зоя остановилась и с удивлением посмотрела на старшего лейтенанта:

– Нет. А почему я должна испытывать к вам неприязнь?

– Тогда, может быть, встретимся? Когда всё закончится?..

Момент был щекотливый. Зоя могла обидно рассмеяться, съязвить... Не произошло ни того, ни другого. Она тихо улыбнулась чему-то своему и ответила так:

– Почему бы нет? Если вы пригласите меня на киносеанс, я буду очень вам благодарна. Сто лет не была в кино.

– Приглашаю, - быстро сказал Лукашевич. Зоя постояла еще, придерживаясь за стенку, потом добавила к уже сказанному:

– Смешно" И всё не как у людей. Сначала трахнулись, теперь вот в кино собрались... Имейте в виду, старший лейтенант: чтобы повторить сегодняшнее, вам придется сильно потрудиться.

– А трюк с переохлаждением второй раз не пройдет?
– поинтересовался Лукашевич с самым невинным видом.

– Не пройдет, - откликнулась Зоя, - я предпочитаю самостоятельных мужчин.

Уходя, она наклонилась над Лукашевичем и поцеловала его в щеку.

(Баренцево море, декабрь 1998 года)

Когда Зоя ушла, Лукашевич погрузился в приятную полудрему. Он был разбужен через полчаса характерным шумом. Сторожевик сбавил ход, по металлу настилов застучали тяжелые башмаки матросов. Дверь открылась, и в каюту шагнул невысокий и очень грузный морской офицер. Лукашевич сонно посчитал звезды и нашивки и пришел к выводу, что перед ним капитан третьего ранга, то бишь майор по общевойсковому табелю о рангах. Оказалось, что это судовой врач и зашел он, во-первых, чтобы осмотреть Алексея, во-вторых, закрепить его в койке на случай "внезапных маневров". Лукашевич возмутился и заявил, что он взрослый человек и способен удержаться в койке, даже если "тридцать пятка" встанет на дыбы. Судовой врач ответил, что это приказ капитана Коломейцева. "Милейший Сергей Афанасьевич",- тепло подумал Алексей о капитане "тридцать пятки" и разрешил себя пристегнуть.

– Передавайте капитану привет, - попросил он, когда судовой врач собрался уходить.

Тот обещал передать. Только когда он вышел, Алексей спохватился, что забыл спросить, какие такие "внезапные маневры" собирается совершать корабль и с чем это связано.

Минуло еще несколько часов. Лукашевич то проваливался в беспокойный сон, то просыпался, прислушиваясь к тому, что происходит на корабле. Впоследствии он не смог отделить сон от яви. Мысли упорно возвращались к воздушной схватке (Как там Стуколин?), к бомбардировке родной части и к более ранним событиям, связанным с операцией "Испаньола" - захватом двух норвежских транспортных самолетов и стрельбе у КПП. Засыпая, Лукашевич заново переживал все эти эпизоды, а что-то мозг домысливал по рассказам друзей. Просыпаясь, он слышал приглушенный переборками вой сирен, шум силовой установки и вроде бы... крики... вроде бы... взрывы... Сторожевой корабль то ускорял, то замедлял ход; несколько раз он менял курс. Порой наклон корпуса - моряк и пилот сказали бы: угол крена - достигал запредельных величин. К счастью, в каюте всё было закреплено и привинчено (в том числе и старший лейтенант Лукашевич), а потому летающих в пространстве предметов не наблюдалось. Но потом Алексей снова засыпал, и ему казалось, что это не сторожевик Коломейцева кренится набок, а его, Лукашевича, истребитель закладывает вираж, выходя на цель, а потом еще ухнуло, грохнуло и взвыло, и Лукашевичу привиделось, что в него попала ракета и он падает вместе с потерявшим управление истребителем, тянется рукой к держкам катапульты, тянется, тянется, но не может дотянуться...

Когда через несколько часов ход сторожевика выровнялся, к Лукашевичу снова пришел судовой врач. Осмотрел, ощупал, велел открыть рот и сказать; "А-а".

– Удивительно, - бормотал он при этом.
– Я тоже слышал об опытах Рашера, но каков эффект! Лукашевич покраснел.

– Скажите, доктор, - обратился он к врачу, чтобы скрыть смущение и развеять сомнения в реальности или нереальности того, что он слышал на границе между сном и явью,- скажите, корабль вел какие-то боевые действия?

– Господь с вами, - отмахнулся доктор.
– Какие тут боевые действия? Баренцево море - издавна наша территория.

– Но мне показалось, будто кто-то стрелял...

– Ну постреляли, - отвечал судовой врач уклончиво.
– От широты душевной.

Лукашевич хмыкнул. У Сергея Афанасьевича, конечно, душа была широка, как Атлантика, но чтобы из-за нее растрачивать боекомплект... Так и не удалось выяснить, имел ли место бой или богатое воображение Лукашевича сыграло с ним дурную шутку.

– Куда мы направляемся?
– поинтересовался Алексей.

– В Мурманск, куда же еще.

– Когда придем?

– Часов через шесть-семь.

– Я хотел бы переговорить с капитаном. И с Зоей.

– Я передам вашу просьбу, товарищ старший лейтенант.

Лукашевич не сомневался, что врач выполнил свое обещание, но только ни Коломейцев, ни Зоя так и не появились до самого Мурманска.

(Кольский залив, декабрь 1998 года)

Старший лейтенант Лукашевич считал себя более-менее уравновешенным и дисциплинированным человеком. Однако и он начал терять терпение, когда вместо капитана и Зои к нему приходил для очередной проверки самочувствия судовой врач, или гремящий посудой из нержавейки кок с камбуза, или какой-то хмурый и молчаливый моряк-подросток, делавший уборку помещения. Ни у первого, ни у второго, ни у третьего ничего выпытать не удалось. Вымуштровал их Коломейцев, нечего сказать.

Лукашевич ворочался и ругался. Одежды при нем не было никакой, а выйти на палубу завернутым в одеяло он считал ниже своего достоинства. Приходилось терпеть.

Наконец период ожидания кончился, и в каюте появилась Зоя с большим свертком в руках. Она положила сверток на край койки:

– Одевайтесь, старший лейтенант.

Лукашевич посмотрел, что ему принесли. Это был полный комплект матросского обмундирования, включая белье.

– Я отвернусь, - пообещала Зоя.

– Ну зачем же так официально, Зоя?
– спросил Лукашевич не без укоризны. "Старший лейтенант", "отвернусь", "вы"...

– Я уже говорила, старший лейтенант, для того, чтобы наши отношения стали более близкими, чем сейчас, вам придется потрудиться. Но если вы считаете, что...

– Хорошо, хорошо, - быстро сдался Алексей.
– Пусть будет по... э-э-э... вашему.

Он быстро оделся. Потом они с Зоей вышли на верхнюю палубу. Там их уже дожидался капитан Коломейцев.

– Э-э... прибыли, - сообщил Сергей Афанасьевич после того, как они с Лукашевичем обменялись рукопожатиями.
– Хм-м... в Мурманск, - как и любой северный моряк, название города-порта Коломейцев произносил с ударением на вторую гласную.

Лукашевич огляделся. Сторожевик стоял у пирса в военно-морском порту Мурманска. Справа по борту был пришвартован катер, слева - малый ракетный корабль класса "Буря". Пирс был ярко освещен. В свете прожекторов кружились редкие снежинки.

– Спасибо вам, капитан, - поблагодарил Лукашевич с чувством.
– Вы спасли мне жизнь. Можно сказать, я заново родился.

"Какие банальности я леплю, - подумал он при этом.
– Господи, нас совершенно не учат говорить. Всему учат, а этому нет".

Впрочем, на то, чтобы пропустить Зою на сходни впереди себя, его образования хватило. Напоследок, уже оказавшись на причале, он оглянулся, чтобы обозреть "тридцать пятку" целиком. И увидел: многочисленные вмятины в корпусе катера над ватерлинией, черные языки копоти и отверстия пробоин там, где в надстройку попадали снаряды противника. Значит, не пригрезилось, и дело не в широте души. "Тридцать пятку" атаковали. Война в Заполярье продолжалась...

Глава седьмая. МЕТЕОСТАНЦИЯ "МЕДОВАЯ".