Операция "Трест". Советская разведка против русской эмиграции. 1921-1937 гг.
Шрифт:
Произведенный Деникиным в генералы, Кутепов со своей дивизией взял Новороссийск и на некоторое время остался в городе генерал-губернатором. В Советском Союзе было принято обвинять Александра Павловича в жесточайших репрессиях против пролетариата, его даже называли «березовым» генералом. Молва приписывала ему такое высказывание. Когда привели пойманного большевистского агитатора, Кутепов сказал своим офицерам: «Если бы здесь росла береза, я бы приказал его повесить. А так — придется расстреливать, можно прямо здесь». Но жестокость Кутепова сильно преувеличена. К примеру, в эмиграции считали, что зачастую генерал, наоборот, был мягок. Поводом для этих разговоров послужил такой случай. Начальник штаба новороссийского гарнизона полковник де Роберти был осужден за взятку. И хотя Кутепов за такие преступления расстреливал (с бюрократами по-другому не справиться, говорил генерал), в тот раз он ограничился лишь заключением чиновника
В конце января 1919 года Александр Павлович снова был вызван на фронт, где принял командование 1-м армейским корпусом. Именно под его руководством Добровольческая армия, не обладая численным превосходством, взяла Харьков, Курск и
Орел. Уже в эмиграции бывшие белые офицеры считали, что это стало возможным только благодаря действиям Кутепова. Его спокойствие и выдержка даже в самые тяжелые минуты были хорошо известны всем добровольцам. Но особенно отчетливо эти качества Александра Павловича проявились уже в Галлиполи, куда русская армия эвакуировалась из Крыма. Барон Врангель был изолирован французами. Поддержанием духа офицеров занимался генерал Кутепов. Было сделано главное — потерпевшая поражение армия продолжала верить в свою правду. Были сохранены дух и воля к дальнейшему сопротивлению. Кто-то из бывших офицеров вспоминал уже в эмиграции: «В один из самых страшных моментов нашей белой жизни, в момент, казалось бы, предельного провала, на пустынной и суровой земле, в далекой чужбине вновь завеяли наши старые военные знамена. В «голом поле» день и ночь, беспрерывной сменой молчаливых русских часовых совершалась литургия Великой России!»
С самого утра, как рачительный хозяин, генерал Кутепов обходил своим неутомимым шагом весь городок и лагерь. Он всегда был тщательно одет, бодр и весел духом, словно окружающая обстановка самая обычная. Задерживался около тех, кто выполнял наиболее трудную и грязную работу. Со всеми здоровался. «У меня руки грязные, Ваше Высокопревосходительство», — говорил кто-нибудь из офицеров. «Руки грязнятся не от работы, — отвечал Александр Павлович и крепко пожимал руку.
«Галлиполийское сидение» продолжалось до конца 1921 года, после чего части армии генерала Врангеля были переведены в Болгарию и Югославию. Покидая турецкий полуостров, Кутепов сказал: «Уверен, что каждый из нас, вернувшись на Родину, будет с гордостью говорить: «Я был в Галлиполи».Тогда все верили в продолжение борьбы с большевиками, ждали начала нового кубанского похода, не желали признавать краха белой идеи. Уже через несколько лет бывшие добровольцы, по меткому выраже-
нию генерала Деникина, оказались рассеяны по всему миру. Но даже в эмиграции они надеялись услышать хорошо знакомый им приказ Кутепова: «Господа офицеры, вперед!»
Многим был памятен такой случай. Однажды Кутепов узнал, что Пражский университет открывает свои двери для русских студентов-эмигрантов. Ему удалось отправить в Прагу своих гал-липолийцев. «Помните, —говорил Александр Павлович, — вы сыны великой России, и вам на чужбине теперь более нем когда-либо, надо с достоинством нести русское имя и представитель-ство своей нации».В домашней библиотеке Кутепова хранились диссертации всех его студентов. Они, часто навещавшие своего командира, спрашивали, что им делать после получения образования. «Вам, молодым силам, придется строить Россию. Копите знания, вбирайте в себя все лучшее, что видите за границей, и не бойтесь никакого труда»,— неизменно отвечал Александр Павлович.
Кутепову удалось невозможное. Весной 1923 года он уговорил великого князя. Для этого потребовались две встречи. Первая беседа, состоявшаяся в марте, была лапидарной. Николай Николаевич даже не пожелал говорить о своем возможном участии в антибольшевистской борьбе. Но твердый и решительный генерал от инфантерии добился второй аудиенции. Почти два часа он доказывал, что Николай Николаевич не может, не имеет права уклониться от своего долга перед Россией. И великий князь согласился: «В течение первых дней, последовавших за его торжеством, большевизм пользовался известной популярностью среди масс, население ему верило, но это время уже прошло. Главные русские вопросы, я вас прошу особенно обратить внимание на мои слова, могут обсуждаться и разрешаться только на русской земле и в соответствии с желаниями русского народа. Сам русский народ должен разрешить свою судьбу и выбрать режим. Будущая организация России должна быть основана на законности, порядке и личной свободе. Я не претендент и не эмигрант в том смысле, который придали этим словам во время революции. Я гражданин и солдат, желающий только вернуться домой, чтобы помочь Родине и согражданам. Когда по воле Божьей восторжествует наше дело, сам русский народ решит, какая форма правления ему нужна...»
Шестнадцать крупнейших эмигрантских организаций с восторгом встретили это известие. Строились планы, намечались руководители. Но прежде всего нужен был тот, кто возглавит тайную борьбу с большевиками. Выбор Николая Николаевича пал на Кутепова. Он вызвал генерала в Париж и предложил ему возглавить Боевую организацию. Александр Павлович был озадачен. Он прекрасно понимал, что к такой работе абсолютно не готов. Участник трех войн, он никогда не имел дело с контрразведкой. Кутепов долго колебался. И все же принял решение: он отдает себя в распоряжение великого князя. В тот же день Александр Павлович сообщил об этом генералу Врангелю.
Председатель Русского общевоинского союза себя иллюзиями не тешил. Он понимал, что, скорее всего, Боевая организация никакого грандиозного успеха не добьется, а люди погибнут. В худшем случае никаких успехов не будет вообще, ведь ЧК не дремлет и наверняка уже прорабатывает возможность внедрения в ряды кутегювцев нового Азефа. Не скрывая огорчения от решения своего друга и ближайшего помощника, 21 марта 1924 года Петр Николаевич Врангель отдал приказ об освобождении Кутепова от всех его обязанностей. В этом документе есть весьма интересный момент: «Дорогой Александр Павлович!Ныне общее руководство национальным делом ведется уже не мною. Ты выходишь из моего непосредственного подчинения и не будешь руководить теми, кого неизменно водил в бой и закаливал их в Галлиполи».Иначе говоря, председатель РОВС показывал: ничего общего с Боевой организацией Кутепова его союз не имеет.
Врангель вообще всячески пытался оградить «Русский общевоинский союз» от политических интриг. Особенно от монархистов. Ведь распавшиеся на легитимистов и сторонников Николая Николаевича группы постоянно апеллировали к армии. В этой ситуации главнокомандующий издал знаменитый приказ, запрещавший чинам РОВС вступать в политические организации: «При существующей политической борьбе против армии, несомненно, некоторые политические группы сделают все возможное, чтобы извратить значение этого приказа и отыскать какой-то тайный смысл в нем, дабы бороться против его осуществления.
Ввиду этого считаю нужным указать следующее:
Образование Русского общевоинского союза венчает упорную четырехлетнюю работу по объединению русского зарубежного офицерства с русской армией и подготавливает возможность на случай необходимости под давлением общей политической обстановки принять русской армии новую форму бытия в виде воинских союзов, подчинениях председателям отделов Русского общевоинского союза.
Это последнее соображение— дать возможность армии продолжить свое существование при всякой политической обстановке в виде воинского союза.
Никаких других целей образование Русского общевоинского союза» не преследует, что и надлежит иметь в виду в случае борьбы за проведение его в жизнь».
Этот приказ вызвал бурное недовольство всех «истинных» монархистов. И прежде всего — Маркова Второго. В письме к заместителю Врангеля генералу Миллеру он отмечал: «Не подлежит сомнению, что выступление великого князя обусловливается его убеждением в том, что действительно народ как в России, так и за рубежом желает и просит великого князя спасти Россию. Отсюда логически вытекает, что без получения доказательств поддержки со стороны армии и общественности этих важнейших составных элементов народа, великий князь и не выступит. Значит, все благомыслящие люди должны влиять и на армию, и на общественность, вообще на всех, чтобы все другие поддерживали великого князя. Усматривать в сем недопустимую политику я никак не могу.
Сообщаемые Вами слова великого князя о том, что армия должна быть вне политики, я понимаю как выражение общего принципа, а не как запрещение военным людям выражать свою преданность и беззаветную готовность идти за своим природным вождем на спасение гибнущего отечества.
Я обращаюсь к Вам как к истинно русскому патриоту с горячей просьбой:употребить Ваше влияние на генерала барона Врангеля и убедить его не становиться из-за весьма спорных формальных побуждений против стихийного устремления русских сердец. Военная дисциплина только выиграет, если командир армии не только не воспрепятствует, но сам разрешит и посоветует частям заявить им преданность великому князю».