Оперативный розыск

— Одному с такой махиной трудновато справиться, а в то же время… Что-то, Геннадий Федорович, мне рецидивист Зубенин вспомнился, который в нашем Доме культуры такой же вот металлический ящик вскрыл…

Моисеев отрицательно повел головой:

— Нет, Валентин Петрович, здесь другой «почерк», по-своему оригинальный… Знаешь, что… Посмотри в отделе кадров личные дела работников комбината, поинтересуйся прошлыми судимостями, у кого они есть, — Моисеев повернулся к молчаливо слушающим Ницаку и Шехватову. — А вы берите сейчас всех свободных из опергруппы и организуйте поиск орудия взлома.

— Мы уже всю территорию комбината обшарили, — сказал Шехватов. — Кругом пусто.

— Еще раз, как говорится, снова да ладом пройдитесь. Рано складывать руки, — Моисеев на несколько секунд задумался. — Понимаете, не может такого быть, чтобы преступники, уходя с крупной суммой денег, понесли с собой орудие взлома. Здесь где-то они этот ломик или… выдергу спрятали. Ищите, обязательно ищите.

6

Получив от подполковника задание — искать орудие взлома, Ницак и Шехватов разделили между собой участки. Шехватову предстояло обследовать территорию, прилегающую к пристройке под окнами красного уголка, и с противоположной от проходной стороны конторы, куда выходили окна лаборатории.

Щедрое июльское солнце, миновав зенит, отчаянно палило с безоблачного неба, оставив от прохладного, свежего утра одно лишь воспоминание. Жара не только угнетала физически, но и давила на психику. Усилием воли заставив себя сосредоточиться, Шехватов зашел под навес, где лежали пустые баллоны из-под углекислоты. В тени было легче. Издали пристройка под окнами красного уголка казалась совсем низкой. Рослый человек мог на нее взобраться с земли без особого труда. Для этого надо было чуть подпрыгнуть и ухватиться за кромку крыши.

«На стене при этом должны остаться следы ног», — подумал Шехватов и, подойдя к пристройке, принялся внимательно осматривать стены. Ливший ночью дождь оставил на них грязные потеки, однако ни малейших признаков следов не было. Шехватов вернулся под навес и теперь уже стал осматривать издали двухэтажное здание конторы в целом. Справа от пристройки дымила высокая труба котельной, чуть левее которой по стене тянулась узкая пожарная лестница, ведущая на крышу здания. Ни в одно из окон второго этажа, как прикинул Шехватов, с этой лестницы попасть было невозможно.

Неожиданно за спиной Шехватова что-то скрипнуло. Он резко обернулся — прямо перед ним стоял щуплый пожилой мужчина с запекшимися, как от ожога, коростинами на левой щеке.

— Откуда вы взялись? — удивленно спросил Шехватов.

Мужчина растерянно показал на раздвинутые доски забора:

— Оттуда.

— Здесь что, проходная?

— Работаю я здесь, вот что, — нахмурился мужичок.

— Кем?

— Кочегаром.

— Фамилия как?

— Сверчков.

«На ловца и зверь бежит», — мелькнула у Шехватова мысль, и он как можно миролюбивее спросил:

— Чего ж на работу через забор ходите?

— Живу на Демьяновской. До проходной весь комбинат надо обходить, а здесь напрямую в кочегарку попадаю, — как ни в чем не бывало ответил Сверчков.

Шехватов показал на лежащие баллоны:

— Присядем, минутку побеседуем.

— Минутку можно, — согласился Сверчков. Оказался он, в общем-то, разговорчивым человеком.

Осторожно задавая вопросы, Шехватову быстро удалось получить почти полное подтверждение показаний охранника Пушкова. Оказывается, вчерашним вечером Сверчков действительно находился в кочегарке не в свою смену. Приходил на хлебокомбинат, чтобы получить зарплату, но не успел — касса уже закрылась. На территории встретил слесаря Сергея Дударева, у того была бутылка вина. Зашли в кочегарку. Дежурил там кочегар Обручев — рыжий, в очках. Втроем выпили. Дударев сбегал еще за парой бутылок. Их «уговорили» вдвоем, с Дударевым. Обручев пить больше не стал, дежурить ему надо было до двенадцати ночи.

— Во сколько вы ушли домой? — спросил Шехватов.

— Не помню, закосели мы с Серегой крепко, — смущенно проговорил Сверчков.

— Охранник Пушков при вас заходил в кочегарку?

— Кажется, заглядывал, когда выпивка кончилась.

— Почему сказали ему, будто пришли не в свою смену из-за того, что механик вас не предупредил?

На лице Сверчкова появилось неподдельное удивление:

— А чо я должен был сказать, что кирять пришел?..

Усмехнувшись в душе своеобразной «логике» Сверчкова, Шехватов снова задал вопрос:

— Ушли с территории хлебокомбината вместе с Дударевым?

— Нет, не вместе, — Сверчков показал на дыру в заборе. — Я своим путем двинул, а Серега, кажись, к проходной направился. Он в другой стороне живет.

— Что за человек Дударев?

— Ничего, компанейский мужик. Иной раз, как перепьет, в пузырь лезет, с начальством цапается, а так, вообще, нормальный.

— А Обручев?

— Псих придурковатый.

— Почему?

— Потому, что мама таким родила, — Сверчков повернулся к Шехватову левой щекой. — Вот это видишь? Его работа… Кастрюлю горячего супа дурак дерьмом писаный на меня выплеснул, чуть калекой не сделал. И, думаешь, за что?.. Не побоялся в глаза ему сказать, кто он есть на самом деле.

— Кто же он есть?

— Крохобор.

Сверчков презрительно сплюнул себе под ноги и принялся рассказывать историю своего конфликта с Обручевым. «История», честно говоря, была примитивной. На прошлой неделе Сверчков сварил во время дежурства суп. Когда он со своим напарником по смене слесарем Артамоновым собрался ужинать, в кочегарку зашел Обручев. Нахально взяв ложку, хлебнул из кастрюли и брезгливо сказал: «Баланда». Сверчкова такая оценка его кулинарных способностей оскорбила до глубины души: «Катись отсюда, крохобор!» В ответ, ни слова не говоря, Обручев схватил кастрюлю и выплеснул варево в лицо Сверчкову. По этому поводу Сверчков обратился с заявлением в народный суд, но там после медицинской экспертизы признали телесные повреждения потерпевшего незначительными и предложили рассмотреть возникший конфликт в товарищеском суде, а этот суд на хлебокомбинате собирается «раз в году и то не всегда».

Шехватов улыбнулся:

— Пока суд соберется, помириться можно?

— До гроба я с крохобором не помирюсь! — вспылил Сверчков.

— Вчера ведь вместе выпивали.

— Это Серега Дударев придурка угощал. Что касается меня, то помирать, гад, будет с похмелья — стопки не налью!

— Часто пьет?

— Когда подадут. У самого-то, крохобора, больше тридцати копеек в карманах не бывает. Выгребет в ладошку медяки и трясет ими: кто добавит?

— К работе как относится?

— Бык здоровый, тридцати годов еще нет. Чего в такие годы не работать, — уклончиво ответил Сверчков и тут же торопливо спросил: — Который час, а?..

Шехватов глянул на часы:

— Третий уже начался.

Сверчкова словно ужалило:

— Елки-моталки! Опять зарплату прохлопаю!

Смутное беспокойное чувство осталось у Шехватова от разговора со Сверчковым. Казалось, задиристый кочегар-выпивоха ради того только и вынырнул внезапно из-за забора, чтобы с глазу на глаз встретиться с сотрудником уголовного розыска и как бы между делом сообщить, что ни сном ни духом не ведает о краже денег из хлебокомбинатовской кассы.

Анализируя различные предположения, Шехватов обошел здание конторы хлебокомбината и остановился на пустыре перед окнами лаборатории. Среднее окно с выставленной наружной рамой по-прежнему было открыто. В полуметре над ним нависал небольшой карниз пологой крыши, спуститься с которой в окно вроде бы было невозможно. Отойдя на десяток шагов, Шехватов стал осматривать крышу издали. После ночного ливня она выглядела чистой и однотонной. Внимание привлекла толстая металлическая труба электроввода. Она возвышалась на самом коньке крыши по прямой линии над раскрытым окном лаборатории. Стоило к этой трубе привязать веревку и тогда… невозможное становилось возможным.