Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами)

Чтобы проявить свое лукавство, обманы и надругательство по отношению к ближним, на которых они злы или которых ненавидят, они, между прочим, поступают таким образом: так как кража у них считается пороком серьезно караемым, то они стараются того или иного обвинить в ней. Они идут и занимают деньги у своих знакомых, оставляя взамен одежду, утварь или другие предметы. При этом они иногда тайно подкидывают что-либо в дом или суют в сапоги, в которых они обыкновенно носят свои письма, ножи, деньги и другие мелкие вещи, — а затем обвиняют и доносят, будто эти вещи тайно украдены. Как только вещи найдены и узнаны, обвиняемый должен быть привлечен к ответственности. Так как, однако, подобные обманы и лживость сильно стали распространяться и стали всем известны, то великий князь в наше время, в 1634 г., в день Нового года, велел публично возвестить новый указ свой: «Чтобы никто, ни даже отец с сыном, не занимали денег, не давали друг другу залогов или вступали в иные обязательства без записей за собственными руками с обеих сторон; в противном случае все выступающие с требованиями признаются подозрительными и могут лишиться своих прав на требуемое». Имеются и лживые судьи, которые сами подстрекают своих близких к подобным злоупотреблениям, надеясь получить отсюда выгод. Ниже мы узнаем подробности об этом деле.

Вероломство и лживость у них столь велики, что опасность от этих свойств угрожает не только чужим людям и соседям, но и брату от брата или одному супругу от другого. Этому известны примеры.

Во времена великого князя Бориса Годунова (как рассказывал нам нарвский пастор господин Мартин Бэр, в то время живший в Москве) как-то случилось, что великий князь однажды, испытывая большие страдания от подагры, воскликнул: «Не найдется ли кто-нибудь, кто сумел бы его освободить от этой болезни? Пусть таковой скажется, и, не взирая на состояние и веру его, ему будут даны в награду за лечение большие милости и богатства».

Когда об этом узнала жена одного боярина, испытывавшая суровое обхождение со стороны своего мужа, она предположила, что представляется удобный случай отомстить мужу. Поэтому она пошла и донесла о своем муже, будто ему известно хорошее средство для помощи великому князю, но он будто не желает сделать князю угодное. Боярина позвали к великому князю и спросили его. Когда он сказал, что совершенно несведущ в лечебной науке, его безжалостно высекли и удержали в заточении. Когда он сказал, «то жена его устроила ему эту баню из мести и что он намерен ей это напомнить, то его еще сильнее избили и пригрозили даже смертною казнью; ему обещали немедленно же приступить к таковой, если он не спасет великого князя от болезни. Добрый боярин со страха не знал, что начать; тем не менее, он попросил отсрочки на 14 дней, чтобы собрать некоторые травы, при помощи которых он думал испробовать свое спасение. Он хотел хоть немного дней еще прожить, полагая, что тем временем случится что-либо новое. Когда ему дана была эта отсрочка, он послал в Серпухов, лежащий в 2 днях пути от Москвы на реке Оке, и велел привезти оттуда целую телегу смешанных всевозможных трав, растущих там в изобилии и весьма пышно. Из них он сделал великому князю ванну. К великому счастью боярина, у больного боль прошла, может быть — не столько от ванны, сколько сама по себе. После этого боярина еще сильнее высекли за то, что он, обладая таким искусством, все-таки отрицал его и не хотел помочь великому князю, но в то же время ему подарили новое платье и 200 рублей или 400 рейхсталеров и 18 крестьян в вечное и потомственное владение, со строгим предупреждением, чтобы он не смел мстить жене. Говорят, после этого супруги жили мирно.

Раньше при подобных враждебных и злостных доносах, особенно в случаях, касавшихся оскорбления величества, обвиняемый, без допроса, улик и выслушания, подвергался наказанию, доводился до нищеты или казнился смертью. Страдали при этом не только низко поставленные, но и высокого звания персоны, как иностранные, так и туземные. Среди русских такие примеры бесчисленны.

При этом не щадились и послы иностранных государей. Подобного рода быстрый процесс совершен был с римским императорским послом, который был заточен и сослан в далекие края, а затем, из отчаяния и в надежде добиться лучшего обращения, принял русскую веру. Он в наше время находился в Москве. Нечто подобное случилось и с послом короля французского Шарлем Таллераном, принцем де-Шаль, который испытал тайный, по русскому обычаю, донос со стороны своею злого коллеги Якова Русселя.

Когда, однако, увидели, что многие не стыдились из одной ненависти и вражды, безо всякого основания доносить на других и клеветать, то решено было поступать более осторожно в подобных случаях и было указано, что отныне в уголовных делах жалобщик и доносчик сам также должен идти на пытку и подтвердить свою жалобу вынесенною мукою. Если пытаемый остается при своем первом показании и доносе, то очередь [пытки] за обвиняемым, а иногда, когда дело очень ясное, наказание назначается без дальнейшего процесса. Так, например, в наши дни на конюха показала его злая жена, будто он собирался великокняжеских лошадей, а если будет возможность, и самого великого князя, отравить ядом. Жену пытали по поводу этого доноса, но так как она выдержала пытки, не изменив своего показания, то муж был признан виновным и сослан бедствовать в Сибирь. Жена же осталась в Москве и получала на свое содержание половину ежегодного жалованья, полагавшегося ее мужу.

Так как русские применяют свою хитрость и вероломство во многих случаях и сами друг другу не держат веры, то понятно, как они относятся к иностранцам и как трудно на них полагаться. Если они предлагают дружбу, то делают это не из любви к добродетели (которую они не почитают, хотя философ и говорит, что она должна быть нашей путеводною звездою и целью), но ради выгоды и пользы. Поэтому именно о них и можно сказать:

Vulgus amicitiam utilitate probat. Там только чернь с тобой дружна, Где выгод ждет себе она.

Все они, в особенности же те, кто счастьем и богатством, должностями или почестями возвышаются над положением простонародья, очень высокомерны и горды, чего они, по отношению к чужим, не скрывают, но открыто показывают своим выражением лица, своими словами и поступками. Подобно тому, как они не придают никакого значения иностранцу сравнительно с людьми собственной своей страны, так же точно полагают они, что ни один государь в мире не может равняться с их главою своим богатством, властью, величием, знатностью и достоинствами. Они и не принимают никакого письма на имя его царского величества, в котором какая-либо мелочь в титуле опущена или неизвестна для них.

Было смешно, как год тому назад ^[126] два русские посла в Голштинии, посланные к: тамошнему правительству, не захотели принять его светлости письмо на имя его царского величества, так как там применено было надписание («дяде и свойственнику»), согласно с обыкновением подобного же обращения к прежним великим князьям; пришлось поэтому удалить эти слова. Они говорили: за это им придется отвечать жизнью; по их мнению, его царское величество слишком высок, чтобы иностранный государь мог называть его свойственником. Тщетно им сообщали и доказывали про герцога Магнуса голштинского, господина двоюродного брата моего милостивейшего государя, дружбу с предками нынешнего царя и на иное, в оправдание того, что слова эти помещены правильно. Все это почти походило на мнение персов об Али, их великом святом и патроне, про которого говорят, что он «хотя и не Бог, но в очень близком родстве с Богом».

126

год тому назад — vorm Jahre в подлиннике во всех изданиях с 1656 г. Слова: «дядя» и «свойственный» (т. е. свояку) встречаются во многих сохранившихся обращениях голштинского герцога к царю (в русских переводах грамот XVII в.).

Они грубо честолюбивы и готовы заявлять об этом, если их почитают или с ними обращаются не по их воле.

Приставы, которых его царское величество посылает, как служителей своих, для приема иностранных послов, не стыдятся открыто требовать, чтобы послы снимали шляпы раньше русских и раньше их сходили с лошадей. Насильно протискиваются они вперед, чтобы ехать и идти выше послов, и совершают еще много иных грубых нарушений вежливости. Они полагают, что нанесли бы большой ущерб своему государю и всей нации, если бы они по отношению к иностранным гостям и послам великих государей (а эти послы, по словам Фредерика Деерзелера в его соч. «Legatus», «являются изображением государей и должны считаться достойными чести государей») вели себя с приятною вежливостью и почтительностью.

Даже знатнейшие из русских в письмах своих к иностранцам пользуются довольно жесткими и неуважительными словами, но зато допускают, чтобы мы отвечали тем же и писали им в том же роде. Мы, тем не менее, видели некоторых из них, хотя и немногих, которые обращались с нами очень вежливо и доброжелательно. Говорят, что раньше они были еще невежливее, но несколько исправились вследствие общения и сношений с иностранцами. Вышеназванный Никита [Романов], пожалуй, по уму, честности и обходительности превосходит их всех и является самым полезным [деятелем] и красою всех русских, что вскоре станет более ясным из нижеследующих рассказов.

Из высокомерия они и сами между собою не уступают друг другу, стремятся к высшему месту и часто из-за этого вступают в сильные ссоры. Нечто подобное случилось однажды в Нижнем Новгороде в нашем присутствии. 14 июля гофмейстер государственного канцлера из Москвы, человек знатный, явился сюда, чтобы посмотреть вновь построенный корабль и приветствовать послов. Когда он приглашен был к столу вместе с приставом, то между ними начался рьяный спор о значении ^[127] : «бл. ин с… с. ин с… б т… м…рь» и другие гнусные слова были лучшими титулами, которыми они неистово приветствовали друг друга. Гофмейстер говорил: «Он — сын боярский, а тот из простого звания и поэтому ему надлежит сидеть выше». Пристав же говорил: «Он — великокняжеский слуга и потому, ради государя своего, должен по праву занимать высшее место». Нам это надоело и мы совестились даже слушать подобную брань и ругань, длившиеся почти полчаса, но они, не стесняясь, продолжали, пока послы не вмешались и сказали: «Думалось, что они, как друзья, принесут нам дружбу, а не хлопоты и не будут бесчестить друг друга в нашем присутствии». Они попросили их быть дружелюбнее и веселее, чтобы присутствие их стало тем более приятным для нас. После этого они успокоились и, хорошо напившись, стали даже весьма дружелюбны друг с другом.

127

спор о значении. После этого в подлиннике: Bledinsin, Sukkinsin, butzfui matir.