Опиумная война

— Спирцы обычно сжигали мертвых, — сказала она. — Они верили, что тела — только временное вместилище. Из праха мы пришли, в прах обратимся. Для спирцев смерть — это не конец, а лишь воссоединение. Алтан оставил нас, чтобы вернуться домой. Алтан вернулся на Спир.

Кара раскинула руки над водой и начала петь, не на спирском, а на ритмичном языке степняков. Ее птицы парили над головами, молчаливо отдавая дань Алтану. Даже ветер затих, как и волны, словно вся вселенная замерла из-за потери Алтана.

Цыке в одинаковых черных рубахах выстроились в шеренгу и молча смотрели на Кару. Рамса крепко прижал руки к тощей груди и ссутулился, словно пытаясь свернуться клубком. Бацзы положил руку ему на плечо.

Рин и Чахан стояли чуть дальше, в стороне от остальных.

Катай не появился.

— Нам нужен его прах, — с горечью сказал Чахан.

— Его прах уже в море, — ответила Рин.

Чахан взглянул на нее. Его глаза покраснели от горя, налились кровью. Бледная кожа так плотно обтягивала скулы, что он выглядел совсем как скелет. Словно не ел много дней. Как будто его унесет первое же дуновение ветра.

Рин гадала, долго ли еще он будет винить ее в смерти Алтана.

— Думаю, он получил, что хотел, — сказал Чахан, мотнув головой в сторону клубов пепла над тем, что осталось от Федерации Муген. — Тренсин все-таки отомстил.

— Нет, не отомстил.

Чахан окаменел.

— Что это значит?

— Муген его не предавал, — ответила Рин. — Не Муген затянул его в горы. Не Муген продал Спир. Это сделала императрица.

— Су Дацзы? — поразился Чахан. — Но зачем? Что она за это получила?

— Не знаю. Но собираюсь выяснить.

— Тенега, — выругался Чахан. Судя по выражению его лица, его только что осенило. Он скрестил руки на груди и что-то пробормотал на своем языке. — Ну конечно!

— Что?

— Ты получила гексаграмму Сеть. Сеть означает ловушку и предательство. Все детали вашего плана лежали прямо перед тобой. Наверное, императрица послала сообщение Федерации в ту минуту, когда Алтан решил отправиться к проклятой горе. Кто-то готов двигаться, но его следы пересекаются. Вы оба с самого начала были пешками в чужой игре.

— Мы не были пешками, — огрызнулась Рин. — И не делай вид, будто ты это предвидел. — Она разозлилась — не на менторский тон Чахана, его рассуждения, будто он все это предвидел и ожидал, будто все время понимал больше, чем Алтан. — Твои гексаграммы обретают смысл только после событий и вовсе не указывают путь. Они совершенно бесполезны.

Чахан застыл.

— Гексаграммы не бесполезны. Я видел форму мироздания. Я понимаю изменчивую природу реальности. Я прочитал множество гексаграмм для командиров цыке…

Рин фыркнула:

— А в тех гексаграммах, что ты прочитал для Алтана, ты видел его смерть?

К ее удивлению, Чахан задрожал.

Рин знала, что несправедливо обвинять Чахана, ведь он уж точно не виноват в смерти Алтана, но ей хотелось выплеснуть чувства, возложить вину на кого-нибудь еще.

Она не могла выносить, когда Чахан делал вид, будто все знал, предвидел трагедию. Потому что это не так. Рин и Алтан поехали в горы вслепую, и Чахан им это позволил.

— Я же говорил, — сказал Чахан. — Гексаграммы не предсказывают будущее. Они показывают мир в текущем состоянии, описывают его движущие силы. Боги Пантеона представляют шестьдесят четыре природные силы, и гексаграммы отражают их вибрации.

— И ни одна из этих вибраций не закричала: «Не ходи на гору, тебя убьют»?

— Я его предупреждал, — тихо ответил Чахан.

— Надо было настаивать, — ядовито произнесла Рин, хотя знала, что и это обвинение несправедливо, ей просто хотелось задеть Чахана. — Мог бы просто сказать ему, что он вот-вот погибнет.

— Все гексаграммы Алтана указывали на смерть, — сказал Чахан. — Я не ожидал, что последняя указала на его собственную.

Рин громко засмеялась:

— И ты называешь себя Провидцем? Ты когда-нибудь предсказал что-либо полезное?

— Я видел Голин-Ниис, разве нет? — огрызнулся Чахан.

Но как только эти слова слетели с его губ, Чахан захрипел, а его лицо перекосилось от горя.

Рин не высказала то, о чем они оба думали — если бы они не поехали в Голин-Ниис, Алтан мог бы остаться в живых.

Рин предпочла бы, чтобы они закончили сражаться в Хурдалейне. Она бы предпочла, чтобы они бросили империю на произвол судьбы и вернулись в Ночную крепость, и пока Федерация опустошает страну, переждали бы это бедствие в горах, целыми и невредимыми.

Чахан выглядел таким печальным, что гнев Рин растворился. Ведь все-таки Чахан пытался остановить Алтана. Но у него не вышло. Никто не сумел бы отговорить Алтана от его яростного похода навстречу смерти.

Чахан не мог предугадать будущее Алтана, потому что будущее не предначертано. Алтан сам сделал выбор — в Хурдалейне, в Голин-Ниисе и под конец на пирсе, никто бы его не остановил.

— Мне следовало знать, — наконец сказал Чахан. — Враг тот, кого мы любим.

— Что?!

— Я прочитал это в гексаграмме Алтана. Несколько месяцев назад.

— Это означало императрицу, — сказала Рин.

— Возможно, — отозвался он и посмотрел на море.

Они молча наблюдали за соколами Кары. Птицы летали над головой широкими кругами, как поводыри, словно сопровождая дух в небеса.

Рин вспомнила давнишний парад, марионеток в виде животных императорского зверинца. Вспомнила величавого цилиня, благородное животное с головой льва, которое появляется на небе, когда умирает великий лидер.

Появится ли цилинь ради Алтана?

Заслужил ли этого Алтан?

Рин поняла, что не знает ответа.

— Об императрице стоит беспокоиться меньше всего, — через некоторое время сказал Чахан. — Фейлен набирает силу. А он всегда был силен. Даже сильнее Алтана.

Рин вспомнила грозовую тучу, которую видела над горами. И эти злобные синие глаза.

— Чего он хочет?

— Кто знает? Бог Четырех ветров — один из самых непредсказуемых в Пантеоне. Его настроение постоянно меняется. Сегодня он будет легким ветерком, а завтра уничтожит целые деревни, затопит корабли и опустошит города. Он может покончить со страной.