Оплот добродетели
Шрифт:
Данияр кивнул, хотя мало что понял.
— Отец занимается грузоперевозками, — Алина, не дождавшись приглашения, опустилась на пол и скрестила ноги. Правда, оказалась она между Эррой и Некко которая разглядывала соседку с некоторой неприязнью. Впрочем, догадаться о ней мог лишь человек, хорошо знавший Некко. — От Арреи до Новы-Семь и назад. Один маршрут… годами один маршрут. И не только он.
Она легонько вздохнула.
А огоньки поднялись над водой, закружили, словно сплетаясь друг с другом.
— Красиво, — сказал Данияр в поддержание беседы. А заодно, чтобы не пробовать
— Что? А… да, наверное. Я привыкла. Я знаю, что теплое течение поднимает криль к поверхности… это белые и зеленые креветки. Самки флуорисцируют, привлекая самцов. Течение смешивает стаи, чтобы увеличить генетическое разнообразие в итоге. К рассвету они выбросят икру, и другое течение подхватит ее, утащив ко дну. Там открыты теплые источники, и температура воды такова, что икра вызреет… а вот красное — это хрыны. Рыбы. Вкусные. Вы ведь пробовали?
Данияр поспешно кивнул.
— Не понимаю, почему не наладить промышленный отлов. Популяция вполне устойчива. А отец говорит, что вкус у них весьма специфический, непривычный для многих. Но даже если и так, можно ведь экзотику экспортировать. Я как-то пробовала айорских песчаных червей. Еще та гадость.
Наверное, стоило обидеться, потому как песчаные черви при правильной их готовке гадостью не были. Напротив, мягкие, сочные, с хрустящей острой чешуей и сладким мясом, они нравились всем.
Или почти всем?
— Белое — это мурены. В отличие от хрынов они хищники, но поднимаются редко, не любят поверхность. Вам повезло, сейчас у них брачный сезон.
Сияющие ленты сплетались друг с другом.
— Мурены помогают контролировать популяцию хрынов. Если их становится слишком много, они начинают объедать каррозу. А хрыны сдерживают рост криля. Без них становится слишком много креветок и водорослей. Начинается эутрофикация…
Алина вздохнула.
— Это основная цепочка, но ее поддерживают две сотни малых. И человеческое участие не требуется. Моя задача — наблюдать, делать ручные замеры воды, проверять работу малых станций. И так всю жизнь.
— Уезжайте.
— Отец предлагал. Мама против. Маме кажется, что здесь хорошо. Спокойно. И ничего не случится. Вот ее правда, хорошо и спокойно, и ничего не случится. Иногда кажется, что, если вдруг остальное Созвездие исчезнет, мы не сразу заметим. А если и заметим… у нас есть все, чтобы жить.
Она положила руки на колени и уставилась на море.
— Не знаю, почему… раньше за мной не водилось такого, чтобы приставать к незнакомым людям. Но вы… вы так не похожи на всех, кого я знаю.
Светлые глаза подозрительно заблестели. А Данияр понял, что если девица заплачет, он сдастся. И сделает. Правда, она сам не знал, что именно сделает, но наверняка какую-нибудь глупость. А последняя глупость едва не стоила жизни.
— Я иногда думаю, что было бы, если бы я родилась в другом мире, — мечтательно произнесла Алина. — В таком, как ваш…
— Да ничего особенного, — Эрра позволила вилке упасть, чтобы поймать ее у самой земли. — Продали бы в гарем…
— Продали? — светлые бровки сошлись над переносицей.
— В лучшем случае.
— В лучшем? — кажется,
подобный подход в голове Алины не укладывался.— Если бы повезло родиться красивой. С некрасивыми сложнее. Их берут в жены те, кто на нормальный выкуп собрать не может. А значит, смотрят на здоровье. Чтобы жена могла и дом вести, и верблюдов смотреть, и работать. Хотя это позор, если женщина работает.
Во взгляде Алины читалось недоумение.
— Все равно часто бывает так, что первую жену берут именно для работы. И тогда уже заставляют на износ, что говорится. А потом, как выйдет поднакопить денег, дом отстроить и вообще, покупают вторую и третью, которые уже для удовольствия.
Ротик приоткрылся.
И Данияр поспешил уверить:
— Мы боремся с пагубной этой практикой, но, к сожалению, нелегко идти против вековых устоев.
Ротик закрылся.
Алина шмыгнула носом и сказала с мрачной решимостью:
— Я все равно отсюда уеду.
— Куда? — Эрра легла на живот, хотя на местных досках и сидеть-то жестковато было. Пусть пол и прикрыли толстым синтетическим ковром, но, во-первых, не таким уж толстым, а во-вторых, слишком уж синтетическим. Сквозь один пластик ощущался другой, и Данияр подумал, что не стал ли он чересчур изнежен? Помнится, отец любил ночевать в пустыне, и спал, раскинув поверх песков одно лишь покрывало верблюжьей шерсти.
И дед.
А прадеду вовсе пришлось больше года в пещерах провести.
— Не знаю пока.
Алина чихнула.
— Будьте здоровы, — вежливо сказала Некко и покачала головой. — Уехать легко. Вернуться сложнее.
— Было бы куда возвращаться, — отмахнулась Алина. — Тоска здесь смертная… за всю мою жизнь вы — первое происшествие. Точнее, второе. Но точку закроют, и снова станет тишь, благодать да карроза… всюду карроза. Ненавижу каррозу.
— А я пески, — неожиданно призналась Эрра. — У меня от них кожа чешется. От одного вида… но прежде чем куда-то ехать, надо понять, куда и зачем. Иначе всякое случиться может.
Алина не поверила.
Ничего не сказала, но не поверила. А Данияр понял, она и вправду уедет, если не на этом корабле, то на любом другом. Дождется случая и сбежит, оставив позади и дом, и родителей, и тихий этот мир, прелесть которого именно в постоянстве. Только ему ли не знать, какую тоску нагнетает постоянство.
Ей хочется движения.
Завоеваний. И побед. Вот только она, домашняя милая девочка, не знавшая бед, думает, будто мир добр, а люди в нем открыты, что точно так же, как здесь, дома, они всегда поддержат, помогут…
Он покачал головой.
И неожиданно предложил:
— Если хотите, я куплю вам билет.
— Я… — Алина густо покраснела. — У меня есть деньги.
— Пригодятся, — Эрра сказала это мрачно, а уж взгляд, которым она одарила Данияра, и вовсе заставил поежиться. Но ведь он не собирается изменять своему гарему. Он просто хочет помочь.
Все равно ведь уедет.
И хорошо, если просто купит билет до ближайшего мирка, чтобы от него перебраться на следующий и дальше по сети струн. Но ведь станется связаться с каким-нибудь отребьем, вроде тех, что попытались развернуться на родном Ах-Айоре.