Оползень (Сборник)
Шрифт:
— Каких? — невинно спросил Уокер.
— Ты отлично знаешь, о чем я говорю. Мы договорились не болтать о золоте.
— Должны же мы хоть иногда поговорить о нем, — возразил Уокер. — Как мы сможем продать золото, ни слова не говоря о нем? Я даже подумал, что нам повезло: мы сумели выяснить, как относится Аристид к золоту из неизвестного источника. Считаю, я неплохо справился с этим.
Пришлось его еще и похвалить, но все-таки я счел нужным сказать:
— Знаешь, ты бы поменьше валял дурака. Меня чуть удар не хватил, когда ты начал морочить голову Аристиду привидениями. На карту
— Знаю, — сказал он рассудительно. — Я понял это, когда мы находились в сейфе-хранилище. Я успел забыть, как выглядит золото и что при этом испытываешь.
Значит, и его задело за живое. Я успокоился и сказал:
— Ладно уж, но не забудь. И, Бога ради, не валяй дурака в присутствии Курце. Мне и так трудно сохранять мир, хотя бы такой, какой есть.
Когда мы встретились с Курце за ленчем, я сообщил:
— Сегодня утром мы видели чертовски много золота.
Он выпрямился.
— Где?
— У Аристида, в очень большом банковском сейфе, — ответил Уокер.
— Я полагаю… — начал заводиться Курце.
— Ничего не случилось, — сказал я, — все прошло очень спокойно. Мы посмотрели разные слитки золота. Существует два стандартных размера, которые с готовностью принимают здесь в Танжере: один весом в четыреста унций, второй — в один килограмм.
Курце нахмурился, и я поспешил объяснить:
— Это приблизительно два фунта с четвертью.
Он что-то буркнул и глотнул виски.
— Мы с Уокером обсудили все и пришли к заключению, что Аристид купит золото даже после того, как золотой рынок здесь прикроют, но, возможно, нам придется заранее обратиться к нему, чтобы он успел сделать необходимые приготовления.
— А я думаю, что нам следует заняться этим немедленно, — заявил Уокер.
Я покачал головой.
— Нет! Аристид — друг Меткафа. Это все равно что тигра приглашать на обед. Мы не должны вступать в переговоры до тех пор, пока не вернемся, а тогда уж придется рискнуть.
Уокер промолчал, поэтому я продолжил:
— Загвоздка вот в чем: вряд ли Аристид с радостью примет четырехтонную глыбу золота к себе в банк, поэтому нам все равно нужно будет переплавлять киль в слитки. Наверняка Аристиду придется как-то мухлевать с банковскими счетами, чтобы отчитаться за дополнительные четыре тонны, но тогда знать об этом он должен до того, как закроется рынок, следовательно, мы должны вернуться до девятнадцатого апреля.
— Не так много времени, — проворчал Курце.
— Я уже определил возможные сроки для каждого этапа операции, у нас в запасе остается месяц. Но возможны всякие непредвиденные обстоятельства, и нам этот месяц может понадобиться. Сейчас меня волнует совсем другое.
— Что именно?
— А вот что. Когда — и если — мы привезем сюда золото и начнем переплавлять его, то получим большое количество слитков, которые будут валяться у всех на виду. Не хочется сбывать их Аристиду маленькими партиями — это плохая политика, слишком велика опасность вмешательства посторонних лиц. Лучше переправить все золото разом, произвести с ним расчеты по всем правилам через швейцарский банк и удалиться со спокойной душой. Но вот тогда и получается, что
вся Каза Сета будет завалена грудами золотых слитков, а это никуда не годится.Я вздохнул.
— Где же нам хранить эти проклятые штуковины? Складывать в жилой комнате? И сколько этих чертовых слитков туда войдет? — добавил я с раздражением.
Уокер взглянул на Курце:
— Ты говорил, что там около четырех тонн, не так ли?
— Да, — ответил Курце, — но подсчет приблизительный.
Я спросил Курце:
— Ты же на своей работе имел дело с переплавкой золота в слитки. Вспомни, насколько точен тот подсчет?
Он задумался, мысленно вернувшись к событиям пятнадцатилетней давности, сравнивая то, что видел тогда, с тем, что узнал позже. Человеческий мозг — удивительное устройство. Наконец медленно произнес:
— Думаю, подсчет точный, очень точный.
— Ладно, — сказал я. — Значит, четыре тонны. Это составляет, девять тысяч фунтов. Точно, как в аптеке. В фунте шестнадцать унций и…
— Нет, — неожиданно вмешался Курце. — Золото измеряют в монетных унциях. В английском фунте 14,58333 в периоде монетных унций.
Он так уверенно оперировал этими цифрами, что я понял — он знает, о чем говорит. К тому же — ведь это его профессия.
— Давай не усложнять, — предложил я, — пусть будет четырнадцать с половиной унций на фунт. Вполне достаточно.
Я начал подсчитывать, делая массу ошибок, хотя скорее всего расчет был совсем простой. Математика в моем проектном деле не вызывает такого эмоционального подъема.
Наконец я получил результат.
— На большую точность я не способен, но если округлить, то выходит, что мы получим около трехсот тридцати слитков по четыреста унций в каждом.
— А сколько получится, если умножить количество слитков на пять тысяч фунтов стерлингов? — спросил Уокер.
Я снова стал марать бумагу и с изумлением уставился на результат моих усилий. В первый раз я представил все это в виде денег. До этого времени я был слишком занят организационными вопросами, а четыре тонны золота и без того казались мне достаточно кругленькой суммой, чтобы не забыть о ней.
В полной растерянности я произнес:
— По моим подсчетам получается один миллион шестьсот пятьдесят тысяч!
Курце удовлетворенно кивнул головой:
— Такая же сумма вышла и у меня. Но есть еще драгоценности. У меня были свои соображения насчет драгоценностей. Аристид был прав, когда говорил, что золото анонимно, а о драгоценностях такого не скажешь. Драгоценности несут на себе печать владельца, и их легко опознать. Мне казалось, что драгоценности лучше оставить в туннеле. Но к этому моих компаньонов надо было подвести постепенно.
Уокер сказал:
— Каждая безделушка по полмиллиона с лишним.
— Хорошо, допустим, полмиллиона каждая. Остающиеся сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов можно пустить на возмещение расходов. К тому времени, когда все завершится, мы потратим больше, чем вложили.
Я вернул разговор к тому, с чего начал:
— Так, значит, у нас триста тридцать слитков золота. Что с ними делать?
Уокер проговорил задумчиво:
— В доме есть подвал.
— Во всяком случае, это уже что-то.