Опойца и сушь

– Пошли уже, – позвал его Истимир. Когда угрюмый староста сделался ничего не значащей букашкой, застывшей на фоне опаленных солнцем домиков, косец накинулся на приятеля. – Совсем сдурел? А если он тебе в глотку сосновую шишку забьет и скажет, что так и было?

Лесьяр, абсолютно уверенный в своей счастливой звезде, изобразил растерянность:

– А я что, без шишки хожу?

Косец подавился заготовленной репликой и рассмеялся. Хохотнул и бондарь.

По бокам от выбеленной дороги потянулись поля картофеля. Зелень давно покинула стебли и листья, уступив отравленной солнечной желтизне. Почва шелушилась трещинами. Казалось, между грядками вбивали штыри, что использовались для строительства Чугунного Колесопровода, первой железной дороги Российской Империи. Фигурка вдалеке, не разгибая спины, собирала с умирающих листьев паразитов. Трещали одуревшие от жары цикады.

Вскоре разбитые солнцем поля сменились лесом, и приятели ступили в изумрудную духоту. Несмотря на вездесущую тень, образовываемую дубами и осинами, дышать было совершенно нечем. Словно сушь вытягивала из листьев жизнь, обращая ее в разлитое по теням раскаленное призрачное олово.

Лесные шелесты убаюкивали, и Лесьяр, желая сбросить подступавшую дремоту, спросил:

– Как думаешь, Третьяк действительно прикончил того сборщика?

– Если не лично, то кто-то из его дружков постарался. В память о былых деньках. – Истимир с трудом подавил зевок. С левой стороны челюсти щелкнуло. – Думаешь, Сивинь просто так всякие изуверы за версту обходят?

Конец ознакомительного фрагмента.