Опознание невозможно

— Да. Узкой. Он носил очки. Большие очки, мне кажется. — Художник подправил голову, придав ей правильную форму. Он трижды пририсовывал очки, пока Бен не сказал, что получилось так, как нужно. — Шляпа. Такая тянущаяся.

— Вязаная шапочка, — подсказал Болдт.

— Угу. И подбородок он прятал в высоком воротнике, по-моему. Или, может быть, это был шарф или такая штука, как у ребят на Западе.

— Бандана, цветной платок, — сказала Дафна.

Бена изумляло, с какой быстротой художник реагировал на каждую подсказку и как быстро менялся рисунок на листе. Руки его мелькали, рисуя и стирая, и, когда он отнял их, это было как проявляющаяся поляроидная фотография, когда изображение возникает из ничего.

— Джинсы? — уточнил Болдт.

— Я не видел его ног, — отозвался Бен, его больше интересовал художник, чем Болдт. — Нет, не так. Наверное, все-таки это был не воротник. — Мужчина стер его и стал рисовать шейный платок. — Нет. Тоже не то. — Мгновением позже голова мужчины изменилась совершенно. — О, ура! Точно. Это он. — Художник нарисовал на мужчине в больших очках свитер с капюшоном, завязки которого были плотно стянуты под подбородком, так что теперь его лицо оказалось почти полностью скрытым. — Точно так! — повторил Бен.

— Капюшон был поднят именно так? — спросил Болдт.

— Абсолютно, — ответил Бен.

— Какие-нибудь отметки на одежде? — поинтересовался Болдт. — Спортивная команда? Название компании? Название города?

— Можешь закрыть глаза, вдруг это поможет, — посоветовала Дафна.

Бен попытался закрыть глаза, и изображение, замершее на рисунке художника, внезапно ожило. Мальчик чувствовал выхлопные газы автомобилей, слышал рев моторов самолетов и шум машин; мужчина повернул голову влево-вправо, взглянув сначала на грузовичок, в котором прятался Бен, потом в сторону лифтов и Ника с рюкзаком. Во рту у него сверкнул свет. Бен решил упомянуть об этом.

— У него блестящие зубы.

— Скобки? — уточнил Болдт.

— Не знаю, — откликнулся Бен, по-прежнему не открывая глаз. — Не вижу. Не совсем.

— Золотой зуб? Серебряный? — вмешалась Дафна.

— Не знаю, — честно ответил Бен. — Не могу разглядеть.

— Что делает этот мужчина? — спросил Болдт.

Бен описал им сцену, когда мужчина в тени наблюдал за Ником и грузовиком.

— Он осторожен, понимаете? Он ждет, пока Ник войдет в лифт. А потом, когда Ник входит в него, этот парень идет ко мне, прямо на меня! — Он рассказал им о панике, которая охватила его, когда мужчина направился к грузовику, о том, как нырнул обратно под сиденье, о том, как замок со щелчком встал на место и какой ужас он испытал, оказавшись запертым во второй раз.

— Когда он шел к грузовику, — спокойно заметила Дафна, — он ведь стал ближе к тебе, не так ли, Бен? Может быть, он вышел из тени. Немного вышел на свет. Закрой глаза и попробуй описать эту сцену для меня, хорошо? Можешь вспомнить? Видишь его? — Ее голос звучал успокаивающе, это был тот же самый голос, который утешал его в машине, поэтому он закрыл глаза, как она просила, и действительно, темная зловещая фигура вышла из тени, и на мгновение Бену показалось, что он увидел лицо мужчины. Ощущение было очень странным, поскольку ничего из этого он не помнил. У него возникло ощущение, что это Дафна заставила его увидеть то, чего он никогда не видел.

— Я не… знаю, — пробормотал он.

— Ну же, постарайся, — подбодрила его Дафна.

— Я не уверен.

— Все в порядке, Бен. Здесь ты в безопасности. А тогда тебе было страшно, так?

— Еще бы.

— Ты был напуган. Он шел к тебе.

— Я не могу выбраться, — сообщил он ей. — Дверь не заперта, но я не смею выйти туда.

— Он идет к тебе.

— Но ведь света стало больше.

— Света от фар. Фары автомобиля, — сказал он, и перед глазами его встала картинка: она была черно-белой, не цветной, промелькнула очень быстро, и, как Бен ни старался, он не смог замедлить ее движение. — Этот мужчина носит маску, мне кажется. Пластиковую. Белая пластиковая маска. Блестящая, понимаете? Как у хоккейного вратаря, наверное.

— Он маскируется. — В голосе Болдта прозвучало разочарование. — Проклятье.

— Маска под опущенным капюшоном. Поверх маски — очки. Маскарад еще тот, — высказался художник.

Он протянул Бену набросок. На нем были видны только голова и плечи мужчины, а позади смазанными чертами проступала парковочная площадка. Капюшон свитера скрывал лицо, на нем были большие очки, а кожа походила на пластмассу. Довершала изображение шапочка. У Бена по коже побежали мурашки, так сильно рисунок напоминал картину из реальной жизни.

— Это он, — прошептал Бен. Ему не хотелось говорить громче. Рисунок казался таким настоящим, что он боялся, что мужчина услышит его.

Глава сорок третья

Болдт считал себя не хранителем общественного порядка, а, скорее, человеком, которому государство платит за то, чтобы он решал головоломки. Заключения судебно-медицинской экспертизы, опрос свидетелей, непредвиденные события — все это укладывалось в гигантскую головоломку, решать которую, как предполагалось, должен детектив, ведущий расследование. При расследовании серийных убийств ошибка в решении влекла за собой увеличение числа смертей, потерю жизни невинных людей. А это лишало детективов личной жизни, сна, служило постоянным источником укоров совести. Болдт ненавидел себя, ощущал себя неудачником — он даже не мог винить Лиз за ее роман на стороне, если таковой и в самом деле существовал; вот уже многие месяцы он жил только работой.

Когда после допроса Бена он добрался до своего отеля и клерк вручил ему пакет из коричневой бумаги — это не его белье вернулось из стирки, — Болдт ощутил приступ страха. Его первой мыслью было, что он получил бомбу. Он осторожно отнес пакет в свою комнату и провел долгих пять минут, внимательно изучая его. На лбу у сержанта выступил пот, но он все-таки собрался с духом и медленно приподнял клапан конверта, а потом столь же медленно открыл его. Внутри оказались записка от Ламойи и полудюжина вещичек, приобретенных в скобяной лавке, — вещи, купленные Мелиссой Хейфиц в день пожара и смерти.

Болдт переключил телевизор на Си-Эн-Эн и принялся изучать содержимое пакета: баллончик со сжатым воздухом, именуемый «Е-3 смывка», резиновые перчатки, губка для швабры.

Вещи, купленные Энрайт, лежали в нижнем выдвижном ящике комода. Он вытащил их и сравнил. Общими там и здесь были губка и перчатки. Бутылка растворителя «Драно» у Энрайт, «Э-3 смывка» у Хейфиц; баллончик со сжатым газом, используемым в качестве вантуза при промывке засорившегося стока. Болдт покрутил баллон в руках. На задней его части были нарисованы раковина и ванна. Перед глазами у него вдруг встала картина собственной ванной, из которой никак не желала стекать вода, и мгновением позже он вспомнил, что это случилось как раз в ночь эвакуации его семьи.

«Засорившиеся стоки!» — понял он. Это было как раз то общее, что объединяло Энрайт, Хейфиц и его самого.

Он позвонил домой Берни Лофгрину. В трубке раздался жизнерадостный голос главного эксперта. Болдт не стал представляться, зная, что Берни узнал его по голосу.

— Каковы шансы на то, что гиперголовое топливо, система воспламенения, имеет какое-то отношение к водопроводному делу, к домашнему водопроводному делу? К засорившимся стокам? — спросил он.

Воцарилась долгая тишина, потом Лофгрин сказал: