Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

В это же время Оппенгеймера повторно опросили в связи с показаниями Крауча о партийном собрании, которое якобы состоялось в июле 1941 года в доме Роберта на Кенилуорт-корт в Беркли. На этот раз вопросы в присутствии адвоката Герберта Маркса задавали два следователя юридического комитета сената. Оппенгеймер еще раз заявил, что незнаком с Краучами, никогда не встречался с офицером советской разведки в Сан-Франциско Григорием Хейфецем и что Нельсон не выходил на него с просьбой о передаче информации о проекте бомбы.

Опрос проводился в весьма недружественной манере. Заметив, что сенатские работники тщательно все записывают, Маркс вмешался и потребовал от них предоставить копию записей. Те отказались. Маркс пригрозил прекратить беседу, если только не получит письменную расшифровку сказанного. На это следователи холодно заявили, что осенью прошлого года Оппенгеймера вызывали по повестке и его адвокат Джо Вольпе предложил, чтобы Оппенгеймера интервьюировали в «неформальной обстановке». Сенатские сотрудники намекнули, что они пришли «поговорить по-доброму». После этого опрос, продолжавшийся всего двадцать две минуты, был прерван. Подобные встречи убедили Оппенгеймера и Маркса в том, что инсинуации Крауча не забыты.

Двадцатого мая 1952 года, за три дня до предъявления обвинения Вайнбергу, Оппенгеймера вызвали в Вашингтон на еще одно собеседование. Юристы, поддерживавшие обвинение против Вайнберга, решили, что было бы неплохо устроить очную ставку Оппенгеймера с обличителем. За четыре года до этого Ричард Никсон и следователи КРАД заманили ничего не подозревавшего Элджера Хисса в номер нью-йоркского отеля «Коммодор» и свели его лицом к лицу с его обвинителем Уиттакером Чемберсом. Хисс отправился в тюрьму отбывать срок за лжесвидетельство. Поэтому следователи министерства юстиции рассудили, что тактика Никсона могла бы сработать и в случае с Оппенгеймером.

Оппенгеймер в сопровождении адвокатов явился в министерство юстиции на беседу с юристами криминального управления. На вопрос о предполагаемом собрании в июле 1941 года он еще раз опроверг версию Крауча и заявил, что находился в это время в Нью-Мексико. Он сказал, что не знаком ни с Полом, ни с Сильвией Крауч и что в указанный период времени «никто похожий на них» не приходил к нему домой обсуждать коммунизм или вторжение в Россию. Роберт подтвердил, что читал показания Крауча комиссии по расследованию антиамериканской деятельности штата Калифорния (комиссии Тенни), но заявил, что не помнит встречу, о которой говорил Крауч. Он добавил, что спрашивал свою жену и Кеннета Мэя и «они также подтвердили, что встречи не было».

После этого заявления юристы департамента юстиции объявили адвокатам Оппенгеймера Герберту Марксу и Джо Вольпе, что Пол Крауч ждет в соседней комнате. Согласны ли они позвать свидетеля, чтобы «посмотреть, узнает ли он доктора Оппенгеймера и узнает ли доктор Оппенгеймер Крауча?». Маркс и Вольпе, посоветовавшись с клиентом, согласились. Дверь открылась, Крауч подошел к Оппенгеймеру, пожал его руку и спросил: «Как дела, доктор Оппенгеймер?» После чего картинно повернулся к юристам и заявил, что человек, с кем он только что поздоровался, тот самый, кто проводил собрание в июле 1941 года у себя дома по адресу Кенилуорт-корт, дом № 10. Крауч повторил, что Оппенгеймер якобы произнес речь о «пропагандистской линии Коммунистической партии в отношении вторжения Гитлера в Россию».

Если этот перформанс и обескуражил Оппенгеймера, то записи ФБР об этом умалчивают. Они лишь упоминают: Оппенгеймер быстро ответил, что незнаком с Краучем. На предложение подробнее описать собрание, происходившее в июле 1941 года, Крауч сказал, что после речи, длившейся около часа, Оппенгеймер задал ему несколько вопросов. Оппенгеймер вмешался и пожелал знать, о чем именно он якобы спрашивал Крауча. Крауч заявил, что речь шла о философской оценке вовлеченности России в войну с «точки зрения марксистской доктрины»: «Доктор Оппенгеймер выразил понимание, почему нам следует оказывать помощь России, но подвергал сомнению помощь Великобритании, которая могла вести двойную игру». По утверждению Крауча, Оппенгеймер также ставил вопрос о том, не породило ли вторжение Германии в Россию две войны — «британско-германскую империалистическую войну» и «русско-германскую народную войну». На это Оппенгеймер ответил, что «не мог ставить вопрос подобным образом, потому что никогда не выдвигал концепцию двух войн».

Маркс и Вольпе попытались поймать Крауча на описании внешности Оппенгеймера. Выглядит ли он так же, как в 1941 году? Крауч ответил утвердительно. «А как насчет его прически?» — спросил один из адвокатов. Крауч ответил, что Роберт, возможно, носит сейчас более короткую стрижку, но в то время он не обращал внимания на его прическу. На самом деле в 1941 году Оппенгеймер отрастил копну длинных волос, в то время как в 1952 году стригся очень коротко — «под бокс». Увы, такая разница не играла большой роли.

В целом Крауч продемонстрировал способность убедительно выступить в суде как свидетель против Оппенгеймера. Он помнил планировку дома Оппенгеймеров и правдоподобно описал поведение Оппенгеймера осенью 1941 года на новоселье у Кена Мэя. Эта улика могла оказаться важной, так как Крауч настаивал, что видел Оппенгеймера увлеченным беседой с Кеном Мэем, Джозефом Вайнбергом, Стивом Нельсоном и Кларенсом Хиски, еще одним аспирантом-физиком из Беркли.

После того как свидетель покинул помещение, Оппенгеймер еще раз заявил юристам министерства юстиции, что не помнит ни одной встречи с Краучем. На этом беседа закончилась. Маркс и Вольпе гадали, каким будет следующий шаг министерства юстиции.

Через три дня, 23 мая 1952 года, они узнали о предъявлении обвинения Вайнбергу. Обвинительный акт не упоминал Крауча, Оппенгеймера или собрание на Кенилуорт-корт. Адвокаты Оппенгеймера через председателя КАЭ Гордона Дина повлияли на министерство юстиции и вынудили его исключить эпизод с собранием на Кенилуорт-корт из акта. Оппенгеймер получил передышку — но ненадолго.

Судебный процесс над Вайнбергом по делу о лжесвидетельстве наконец стартовал осенью 1952 года. Оппенгеймер почти сразу же получил от государственных органов уведомление о том, что его могут вызвать свидетелем. Герберт Маркс вновь добился исключения Оппенгеймера из списка свидетелей. Среди прочего он убедил председателя КАЭ Гордона Дина написать президенту Трумэну письмо с просьбой отдать министерству юстиции распоряжение об исключении показаний Крауча из рассмотрения дела. «Показания Оппенгеймера столкнутся с показаниями Крауча, — написал Дин президенту. — Чем бы ни закончилось дело Вайнберга, доброе имя доктора Оппенгеймера сильно пострадает, его значение для страны будет уничтожено». Трумэн ответил на следующий день: «Меня очень интересует связь Вайнберга с Оппенгеймером. Я, как и вы, считаю Оппенгеймера честным человеком. В наше время низложения авторитетов и неоправданных приемов очернительства хорошие люди вынуждены страдать без надобности». При этом Трумэн ни словом не обмолвился о своих намерениях.

В начале осени министерство юстиции представило подробный перечень материалов по делу Вайнберга. Оппенгеймер в них не упоминался. Однако после избрания в начале ноября на пост президента Дуайта Эйзенхауэра отношение к судебным процессам по вопросам безопасности ужесточилось. 18 ноября 1952 года чиновник министерства юстиции позвонил Джо Вольпе и заявил: «Оппи придется привлечь к процессу». «Сан-Франциско кроникл» и другие газеты подхватили сообщения телеграфных агентств: «…государственные обвинители сегодня заявили, что доктор Джозеф Вайнберг присутствовал на собрании Коммунистической партии в Беркли, штат Калифорния, в “доме, который, как утверждается… занимал Дж. Роберт Оппенгеймер”». На следующий день адвокат Вайнберга прислал Оппенгеймеру вызов в суд в качестве свидетеля защиты. Оппи поделился своим негодованием с Рут Толмен, она написала в ответ: «Какое гнусное дело. Роберт, я представляю, как тебя тревожит эта перспектива».

Маркс и Вольпе понимали: на таком судебном процессе, где показания одного человека противостоят показаниям другого, может произойти что угодно. Если Вайнберга осудят за лжесвидетельство, то обвинение могут предъявить и самому Оппенгеймеру. Поэтому Маркс и Вольпе еще раз напрягли все силы, чтобы исключить присутствие Оппенгеймера на судебном процессе. На встрече с государственными обвинителями адвокаты доказывали, что «ввергать Оппенгеймера в смятение и скорбь — ужасная затея… и выразили надежду на то, что найдется способ не подвергать такому испытанию столь важного для страны человека. <…> Джо Сталин не мог бы придумать лучшего способа вести свою игру, чем нагнетание подозрений к таким людям, как Оппенгеймер».