Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– - Я люблю вас, люблю беспредельно, -- продолжал он голосом нежным и умоляющим.

– - Охотно верю,-- сказала Задумская, снова взглянув пристально в его лицо,-- ко скажу откровенно: я боюсь любви. Может быть, -- продолжала она с важностью профессора, опытного в своем деле,-- может быть, ваша привязанность, о которой вы говорите, есть только упрямство, свойственное мужчине, когда он стремится к своей цели. Когда же цель достигнута…

– - О нет, нет! клянусь вам! Не мучьте меня. Скажите, советует ли вам сердце ваше любить меня…

– - Любить вас? Да, я…

Она в третий раз взглянула на Зеницына и протянула

к нему руку.

– - О, решайте же скорей мою участь… Или умертвите презрением, или подарите любовию!
– - воскликнул Зеницын, покрывая поцелуями руку Задумской.

Вдруг лицо Александры Александровны страшно изменилось. Сперва ужас, потом изумление, досада, злость отразились в чертах ее. Она быстро оторвала свою руку от губ Зеницына, отскочила от него на середину комнаты и начала громко, неистово аплодировать.

Долго аплодировала она. Изумленный Зеницын тщетно искал в глазах ее разгадки странного поступка.

– - Браво, браво, мсье Зеницын!
– - наконец вскричала она голосом совершенно спокойным и твердым, стараясь скрыть свое замешательство.
– - Вы идете вперед: теперь сцена вышла у вас гораздо лучше, чем давеча; вы сделали быстрые успехи. Но мне кажется странною охота так долго рисоваться в театральном костюме; конечно, он к вам идет, вы играете прекрасно… вы прекрасный актер…

– - Актер?

– - Прекрасный актер! Нельзя не удивляться вашему таланту. Слух менее проницательный, менее опытный легко бы мог принять ваши слова за голос действительного чувства: так живо, так увлекательно говорите вы… Браво, браво! Но, вы видите, в таких случаях я сама актриса, недурная актриса. Притом сцена, которую вы разыграли, мне уже знакома, и она не могла произвесть надо мной такого действия, какого вы, может быть, ожидали. Как бы то ни было, вы прекрасный актер и вполне достойны законной награды, громких рукоплесканий…

Она опять принялась аплодировать, потом подошла к зеркалу, поправила свою прическу и тихими, спокойными шагами вышла из комнаты.

Зеницын был поражен до крайности. Лицо его было бледно и мрачно, глаза сверкали огнем бешенства…

– - Ай-ай! Вот куда я попал вместо двери!
– - раздался голос позади его. Он оглянулся: голова Петра Ивановича Хламиденко, вся измаранная, испещренная фаброй и румянами, усыпанная мушками, высовывалась из прорванной ею кулисы; ног его не было видно: они, вероятно, гостили на сцене.

– - Сова, сова… или нет -- филин… Нет, сова, которая похожа на филина!
– - безумно закричал Зеницын, бросаясь к кулисе…

– - Что, как?

– - Помилуйте, что вы наделали,-- вскричал вбежавший впопыхах Андрей Матвеевич, помогая Хламиденке подняться на ноги, -- это не годится. Вы разрушили очарование целой пьесы: действие на улице; тут был представлен горизонт… как же можно было прорвать небо?

– - Когда небо вздумает кувыркаться вниз, а земля займет место неба, что случится 54 ноября, то тут не будет ничего удивительного!
– - перебил Зеницын с важной миной безумствующего Гамлета.

– - Что такое?
– - воскликнул Хламиденко.

– - Что такое?
– - повторил Стригунов.

– - Ничего, ничего, ничего!
– - отвечал Зеницын.
– - Я только говорю вам: сено потому дорого, что на свете развелось ужасно много скотов…

Стригунов и Хламиденко значительно переглянулись между собою. Вошел Черницкий под руку с Верой Леонтьевной.

– -

Хламиденко упал, а прочие играли порядочно, -- закричал ои с обыкновенного своею веселостию.
– - Ты что так страшно смотришь?
– - продолжал Черницкий, обращаясь к Зеницыпу.-- Ты ужасно переменился.

– - В самом деле. Мне кажется, что я стал умнее. Ха-ха-ха!.. Оно так и должно… Когда человек сделает все глупости, которые ему суждено сделать на белом свете, он по необходимости становится умнее…. Торопитесь, господа; я сделал свое дело. Приходите ко мне завтра -- я прочту вам ученую лекцию… а теперь мне некогда: я пойду в тюрьму подышать свежим воздухом…

Зеницьш ушел.

– - Он с ума сошел!
– - шепнул Хламиденко Андрею Матвеевичу и побежал из комнаты, ворча про себя: -- Вот странная оказия!

Андрей Матвеевич не мот ничего сказать от крайнего изумления: он только пожимал плечами и нюхал табак, по временам щупая свою голову. Черницкий опрометью бросился за Зеницыным.

– - Он влюблен в меня, нет больше сомнения!
– - задумчиво прошептала Вера Леонтьевна.
– - Бедняжка, как он робок!.. Но я должна прекратить его мучения…

– - Что вы говорите?
– - спросил Андрей Матвеевич.

– - Ничего; меня удивило положение Зеницына.

– - Да, оно, признаться, и у меня из головы не выходит. Не принять ли каких мер, не нужен ли доктор?

– - О нет! я знаю его болезнь… Тут не поможет доктор… Не беспокойтесь, Андрей Матвеевич, ступайте к гостям, хлопочите об вашем празднике… Уверяю вас, что Зеницын будет сегодня же здоров.

– - Дай-то бог!

III

Бал был блестящий. В карты играли на восьми столах. Зала, при всей своей обширности, не могла в одно время вместить всех танцующих. Играющим подавали пунш, танцующим лимонад и оршад; то и другое было приготовлено прекрасно. Александра Александровна была очень весела и очаровательна, как всегда. Опытные наблюдатели замечали, что в ней с некоторого времени прибыло еще более важности и самонадеянности. Несмотря на то, находились смельчаки, которые неотвязно вертелись около нее, лестью и комплиментами надеясь победить ее холодную неприступность. Наскучив наконец приторными комплиментами привязчивых волокит, Задумская тихонько прокралась из танцевальной залы в соседнюю комнату, где, к счастию ее, в то время никого не было. Но и тут не спаслась она от преследований. Едва успела она избрать себе место, в котором надеялась быть незамеченного, вдруг откуда ни взялся Хламидеико, с довольным, по обыкновению, лицом, нежным взором и раскрасневшимися щеками. Появление его, казалось, было не совсем неприятно Александре Александровне. Она очень милостиво улыбнулась на какую-то пошлость вроде приветствия, сказанную Хламиденком. Разговор зашел о спектакле.

– - Да, вы были очаровательны в роли Париса, надо отдать вам справедливость…

– - Ах, -- отвечал скромно Хламиденко, -- если и было в игре моей что хорошее, то не себе обязан я… не своему искусству… тут есть другая причина…

– - Какая же?
– - кокетливо спросила Задумская.

– - Ах, боюсь и говорить…

– - Обыкновенная отговорка мужчин, когда они хотят что-нибудь скрыть.

– - Напротив, я ничего не хотел бы скрывать от вас… я бы хотел высказать вам всё, всё…

– - Полноте, пожалуйста; вы шутите…

Поделиться с друзьями: