Оракул мертвых
Шрифт:
— Ты скоро поймешь, — ответил Богданос. — А теперь погаси фонарь.
Через несколько минут подошел отряд полицейских с собаками. Ищейки начали скрестись в дверь дома, потом добрались до колодца, вернулись назад, снова растерянно побежали к колодцу, визжа и скуля.
— Кажется, они почуяли что-то тут, поблизости, — сказал один из агентов.
— Обыщите дом, — приказал командующий офицер. — А я проверю колодец. — Он заглянул вниз и осветил шахту ярким лучом фонаря. — Здесь ничего нет, — объявил он, внимательно все осмотрев. После чего вернулся в дом, ожидая, пока его люди закончат обыск.
— Ну так вот, — сказал Богданос, — если б я бросил цепь, полицейский
Они пошли по проходу, поросшему большими пучками венерина волоса, освещая себе путь фонариком, и через полчаса добрались до большого резервуара, castellum aquarium, древнего акведука.
Гениальная конструкция, — проговорил Богданос. — Когда из-за дождей или таяния снегов вода в колодцах поднималась, она устремлялась в этот резервуар, откуда поступала в другие колодцы, расположенные в более засушливых районах или испорченные соленой водой, а все отложения оставались здесь. — Он обошел резервуар кругом и выбрал один из отходящих из него коридоров. — В те времена уровень воды, разумеется, был гораздо выше. Как видишь, сейчас она повсюду стоит довольно низко.
Клаудио молча следовал за ним, сжимая в правой руке огромный лук. В какой-то момент венерин волос стал уменьшаться в размерах, а потом уступил место лишайникам. Судя по всему, коридор увел их далеко прочь от влажных окрестностей лагуны.
— Мы почти выбрались, — сказал Богданос, оборачиваясь. Через несколько минут он остановился у черного проема и знаком велел Клаудио подойти. — Иди вперед, сынок, здесь находится колодец, через который мы поднимемся. Он наполовину разрушен, но можно выбраться, цепляясь руками и ногами.
Клаудио выбрался наружу первым, Богданос вскоре присоединился к нему. Они очутились среди груды развалин недалеко от моря, в нескольких десятках метров на юг от шоссе на Комотини. Потом они двинулись дальше и шли, пока не достигли берега моря. Невдалеке горел свет — возможно, небольшая беседка на пляже, — и оттуда доносились звуки песни, смешивавшиеся с шумом прибоя. Богданос опустился на песок.
— Как ты чувствуешь себя? Садись тоже, садись.
— Адмирал, — сказал Клаудио, усаживаясь рядом, — почему на этот раз мы потерпели неудачу?
Богданос опустил голову:
— Мы действовали слишком дерзко, мальчик мой, но нам удалось уйти… А теперь, сам понимаешь, нам придется приостановить наши действия на какое-то время. Вся греческая полиция будет охотиться за нами, ведь мы хорошенько расшевелили осиное гнездо. Влассоса надолго окружат непроницаемой защитой, да и Караманлис не идиот: он не даст застать себя врасплох. Цель достигнута, третье послание тоже вручено. Вот увидишь, вскоре оно окажет свое действие…
— Я не понимаю, как вы можете быть столь уверены… Мне невыносима мысль о том, что эти двое ускользнут от меня. Я больше не человек и никогда уже им не буду — по их вине, только по их вине… Мы должны довести дело до конца, понимаете? С вами или без вас, но я должен довести дело до конца… И только потом, быть может, мне удастся снова начать вести какое-то подобие жизни…
Низко над горизонтом, в пелене туч и пара, заходила в это время большая красная луна, отбрасывавшая на море длинный шлейф кровавых отблесков. Богданос внезапно обернулся к нему:
— Ты должен дождаться подходящего момента, мальчик, должен, понимаешь меня? Выбора нет… Я помешал тебе расправиться с Влассосом, потому что с минуты на минуту
тебя обнаружил бы Караманлис. Все и так хорошо получилось. Ты нанес жестокий удар. Я видел его, когда помогал Караманлису уложить его в лодку. Он был в нескольких местах пронзен стрелами, одежда его насквозь пропиталась кровью… — Он протянул руку и погладил древко большого лука «Пирсон»: — Это по-прежнему лучшее оружие, — проговорил он, — точное, бесшумное, а современная техника делает столь совершенные жемчужины… Когда-то их нужно было смазывать, разогревать на огне…— Я хочу, чтоб он умер.
— Ты его получишь.
— Когда?
— Не сейчас.
— Когда?
— И не здесь.
— Так как же?
— Сначала мы должны собрать тех, кто остался, всех троих, и Влассоса тоже, если он выживет. Мы должны увести их далеко отсюда, очень далеко, туда, где они не найдут больше помощи и опоры, где они будут полностью в нашей власти… Доверься мне — в надлежащий момент каждый из них, сам того не сознавая, отправится по дороге, которая приведет его к смерти. Они погибнут все вместе, в один день, от твоей руки. Дни станут гораздо короче, бледное солнце будет стоять низко над горизонтом, настанут дни убийства и кровопролития, как те, когда они пролили слезы и кровь невинного создания, растоптали тело и душу.
Клаудио не отвечал, он смотрел, как край луны тонет на жидкой границе горизонта, и лил слезы, горше, чем волны, явившиеся умереть у его ног. Потом он нарушил молчание:
— Адмирал?
— Да, сынок.
— Кто был тот человек, которого я убил в Македонии?
— Ты разве не узнал его? Человека, говорившего по-английски, он работал вместе с Караманлисом в ту ночь.
— Да, я узнал его, но кто он такой?
— Ты действительно хочешь знать?
— Да.
— Это был Джеймс Генри Шилдс.
— Шилдс?.. Быть может, он…
— Да. Отец Нормана.
Клаудио опустил голову, спрятал ее в коленях:
— Это… Норман предал меня?
— Нет. Мишель.
Клаудио внезапно распрямил плечи, словно его ударили хлыстом, а потом снова согнулся и долго беззвучно плакал. Богданос протянул руку, собираясь погладить его по спине, но не осмелился прикоснуться. Потом поднялся:
— Я должен идти. Не хочу давать почву для подозрений Караманлису. Напротив, я должен доказать ему, что он может мне доверять.
Он достал из кармана платок и отер им кровь с небольшой ранки на руке Клаудио. Тот оцарапался, пока бежал через заросли кустарника.
— Мы еще много дней не увидимся, — сказал Богданос. — В ночь на 11 ноября ты должен оказаться в Эфире, на мысе Киммерий. Это будет годовщина сражения в Политехническом. А до того дня поостерегись и не допускай ошибок. Прежде чем окончится год, все будет завершено, но нас ждет долгий путь. Все произойдет далеко, очень далеко отсюда.
Клаудио поднял голову и посмотрел на него:
— Адмирал… если со мной что-нибудь случится, если я попаду в западню, если меня убьют… Вы доведете дело до конца?
Богданос пристально посмотрел на него взглядом, полным огня:
— Ты не должен даже говорить подобные вещи. Ты нанесешь удар, в нужный момент ты нанесешь удар твердой рукой, за Элени, за себя… и… и за меня тоже. Прощай, сынок.
— Прощайте, адмирал.
Богданос растворился в прибрежном мраке, и Клаудио остался наедине с морскими волнами и с растрепанными тучами на небе. Он отодвинулся под отрог скалы, укрывшей песок от дождя, и, под конец сраженный усталостью, заснул. Ему снилось, как взошло солнце; Элени, нагая, вышла из волн и побежала навстречу ему, сверкая, словно утренняя звезда.