Оракулы перекрестков

– Но, Вик, речь идет о всем мире.

– Срал я на мир!

– Тогда подумай о себе.

– Срал я на себя!

– А другие люди? – беспомощно спросил Бен. – Я даже не представляю, во что это выльется.

– Другие люди? – зловеще проговорил Виктор. – Возьмем, к примеру, тебя. Есть ли у тебя, Бенджамиль Мэй, что-нибудь такое, чего стоило бы держаться в этой гребаной жизни? Отвечай сразу и без раздумий. Молчишь? Молчишь, потому что тебе нечего возразить.

И хотя Бену очень хотелось закричать: «Все не так!» – он вдруг с ужасом сообразил, что не может назвать ни одной вещи, ради которой стоило бы жить. Он чувствовал, что это неправильно, что Виктор просто запутал его своими словами, перемешанными с «сатом» и сдобренными стимулятором «ши», но, хоть убей, не мог подобрать ни единого довода.

– Эти бешеные дегенераты не станут ждать, пока ты продашь технологию мандаринам, – сказал Бен мрачно, – они просто грохнут тебя в этой комнате и заберут твой аквариум.

– Хрен они заберут! – Виктор засмеялся. – Я сумею за себя постоять, а если не сумею – так туда мне и дорога… Только что-то эти дегенераты не торопятся, – добавил он задумчиво. – Оговоренный срок уж три недели как прошел, а от русских ни слуху ни духу. Ну ничего, я терпеливый, неделю еще подожду для ровного счета, а там посмотрим.

– Вик, на кой ты мне все это рассказал? – тихонько спросил Бен.

Виктор равнодушно пожал плечами, затем извлек из брючного кармана пакет с красными таблетками, бросил одну в рот, другую протянул Бенджамилю. Бен помотал головой. Виктор сунул таблетку обратно в пакет, поморщился и отхлебнул вина.

– Почему бы и нет? – сказал он после некоторого раздумья. – Мне захотелось, а ты оказался под рукой.

– Очень приятно, – пробормотал Бенджамиль.

Огромные солнечные часы на потолке необъятной гостиной показывали почти три ночи, но сна не было ни в одном глазу. Развалившись в широких креслах, приятели тянули вино и разговаривали. Длинная тень секундной стрелки беззвучно вращалась над их головами, словно лопасть гигантского вентилятора, то становясь четче, то совсем исчезая в тени. Потолочные светильники были почти погашены, и дальние концы зала тонули в сумраке, только крышка стола-вычислителя да основания колонн излучали прохладное сияние. Штерн курил.

Иногда, распространяя вокруг себя тихое гудение сервоприводов, появлялась Амаль, меняла тарелки с закуской и исчезала, как механическое привидение. Вялые завитки табачного дыма плыли в теплом стоячем воздухе.

– Возможно, ты прав, даже скорее всего прав, – сказал Виктор, отхлебывая из высокого бокала. – Вся моя жизнь, все мое отношение к жизни пропитано дрянной ненормальностью, я и сам, в сущности, ненормальный, но даже если ты прав, это все равно ничего не меняет.

– Почему это не меняет? – возмутился Бен. – Очень даже меняет! Если ты понимаешь, что действия и мысли твои ненормальны, то половина проблемы уже решена. А если вторую половину решить самому не под силу, то можно обратиться к психологу. А что тут такого?

Виктор невесело засмеялся:

– Чудак ты человек, Бенни Мэй! Оно, может, и здорово – поселиться в аутсайде, жениться на толстозадой глупой блондинке, коллекционировать пробки от крепких напитков, каких никогда и не нюхал, смотреть вечерами одобренные отделом культуры лонгливеры, да только мне это не поможет. Во мне проделана дыра, не дыра – дырища! Сквозь эту прореху из меня вытекает сама жизнь со всеми красками, радостями, восторгами! А ты советуешь заткнуть ее пробкой от пустой бутылки!

– Ты говоришь так потому, что обкурился и съел две таблетки! – неуверенно возразил Бен.

– Не понимаешь ты меня, – сокрушенно сказал Виктор. – Девяносто процентов своей жизни я делю между «скучно» и «тошно», девяносто процентов чертовой жизни, когда я не курю, не закидываюсь и не откалываю дикие коленца! Девяносто процентов! Представь себе, Бенни. А все остальное – пустота и скука.

«Он рисуется, – подумал Бен. – Не может быть такого, чтобы жил человек и не радовался тому, что живет. Это похоже на кощунство».

– А как же работа? – поинтересовался Бен. – Неужели ты изобрел этих твоих некробов в приступе скуки? Я бы на твоем месте до потолка прыгал от своей гениальности.

– Я и прыгал… – Виктор прикрыл глаза. – Минут десять прыгал, потом скучно стало… прыгать. Работа – это всего-навсего рефлекс творческой личности. К тому же я подумал, что ничего подобного никогда больше не сделаю. Я использовал свой шанс. Ура… Но теперь-то это деяние в прошлом.

– Нельзя так негативно ко всему относиться, – почти сердито сказал Бен. – Это похоже на кощунство!

– Пошел ты, Бенджамиль Мэй, – лениво отозвался Виктор. – Мне наплевать на все и на всех. Таким уж я уродился или стал в процессе эволюции.

– Ты выручил меня там, на улице, притащил сюда, четвертый час болтаешь со мной о своих делах, и все оттого, что тебе наплевать на меня?! Все пустота?! – Бенджамиль аж приподнялся с кресла

– Ну да! – Виктор пожал плечами. – Завтра, вернее, сегодня, я провожу тебя до трубы, посажу в таблетку и больше никогда не увижу. Ты появился из пустоты, в пустоту и канешь.

Бенджамиль возмущенно открыл рот.

– Ты и в школе всегда был задавакой! – сказал он наконец.

Штерн опять достал красные таблетки. Отправив одну в рот, он бросил остальные Бенджамилю. Бен машинально поймал пакетик возле своего живота.

– Закинься, – сказал Виктор, – сразу перестанешь задавать глупые вопросы.

– Ты уже третью глотаешь. – Бенджамиль неуверенно повертел пакет в пальцах. – Не боишься заработать зависимость?

– Херня! Никто не садится на стимуляторы! По крайней мере, не сразу! – заявил Виктор. – Я закидываюсь больше двух лет, и почти никакой привычки. – Он распалялся все больше и больше. – Если хочешь знать, я и тараканов придумал под стимулятором, и многое другое. Два десятка минут никакой пустоты, никакой скуки, сплошной полет фантазии, а потом можно всю ночь пахать, и две, и три ночи подряд, и десять ночей, и двадцать. В последнее время я сплю не больше часа в сутки, бывает, не сплю вовсе, а чтобы уснуть, надо покурить дряни. Зато никакой тоски!

– Употребление наркотиков ведет к смерти, – робко сказал Бен. – Это все знают, кроме бандитов из Сити. Общеизвестный факт!

– Ты тоже когда-нибудь умрешь, а я уж и подавно не собираюсь жить вечно. Ты говоришь, подсесть на стимуляторы? Ха-ха! – Виктор бухнул кулаком по столешнице. – Я точно умру не от таблеток.

– А от чего? – Бенджамиль уставился на собеседника, как зачарованный.

– У меня на балконе дюжина парашютов. – Виктор ткнул пальцем в сторону витражных стекол. – У одного перерезан вытяжной шнур. Раз в месяц я совершаю прыжок, наудачу выбираю ранец и сигаю вниз с сорокового этажа. Ни с чем не сравнимое ощущение настоящей жизни! Потом я собираю купол, укладываю его в ранец, а ранцы перемешиваю. И можно все начинать сначала.

– Зачем? – Бенджамиль никак не мог понять, шутит Штерн или говорит всерьез.

– Прыгать на исправном парашюте интересно только сначала, после десятого раза становится скучно. – Глаза Виктора сверкали от возбуждения. – Когда знаешь, что один из двенадцати куполов не раскроется, возникает изумительное, ни с чем не сравнимое ощущение, хотя и это постепенно приедается. Если русские меня не грохнут, обрежу шнур у второго парашюта! Ты опять спросишь меня: зачем? Я отвечу. Это хорошее лекарство от пустоты и скуки! Три раза я принимал участие в уличных перестрелках. Я трахал буферных шлюх без презервогеля. Я набивал десять капсул амфетамином и в одну клал стрихнин. Я прыгал в лифтовую шахту на самодельной подвеске из эластика. В одном подпольном тотклубе я играл в русскую рулетку на деньги!