Оранжерейный цветок

— Привет, Салли, — она улыбается шире. — Я сделала ему массаж задницы, спасибо, что спросил.

Я выхватываю у неё трубку, и Салли разражается хохотом на другом конце.

— Пожалуйста, заведите детей, — говорит он мне, не в силах сдержать смех. — Я должен посмотреть, будут ли они такими же веселыми, как она, или такими же угрюмыми, как ты.

— Отъебись, — легкомысленно говорю я ему.

— Обнимаю и целую из Венесуэлы. Увидимся через несколько месяцев? На связи.

— Да, — говорю я.

Мы вешаем трубку одновременно, и я смотрю, как Ло несет Лили на спине. Сейчас раннее утро, поэтому я не удивлен, но в последнее время она была более уставшей. Она прижимается головой к его плечу, засыпая.

— Что случилось, когда вам было двенадцать? — спрашивает Дэйзи, переплетая свои пальцы с моими.

Роуз и Коннор во главе со стюардессой открывают дверь в наш гейт. Они спускаются по лестнице на взлетную полосу, где нас ждет частный самолет. Дэйзи и я позволяем Ло догнать нас, так что мы выходим последними.

— Я, блять, бегал по летнему лагерю ночью, — говорю я ей.

Она смеется.

— Не может быть. Я делала то же самое, когда мне было четырнадцать, — она ахает. — Словно мы всегда были предназначены друг для друга.

Я провожу рукой по её волосам, а затем целую ее лоб. Если мы должны быть вместе, то почему возвращение домой кажется мне возвращением в черную гребаную бурю?

Ло проходит мимо нас и шепчет, чтобы не разбудить Лили: — Эй, вы двое, ваши ППЧ²⁰ пугают маленьких детей.

— Ты имеешь в виду себя? — отвечаю я, следуя за ним, пока он спускается по лестнице на улицу.

— Я имею в виду всех, кто когда-то был ребенком, — говорит Ло как умник. Он горько улыбается, и тут я чуть не натыкаюсь на спину Коннора, который встал как вкопанный на асфальте.

— В чем, блядь, дело? — спрашиваю я. Самолет здесь, но это не частный самолет Коннора, припаркованный впереди нас, толстый слой смога затуманивает небо.

Мое лицо мрачнеет.

Я узнаю массивный белый Boeing-787, показной, так, что в лицо, блять, бросается.

Прямо как мой отец.

Он спускается по трапу самолета, застегивая черный костюмный пиджак, его темно-каштановые волосы уже начали седеть по бокам.

Стюардесса говорит: — Самолет мистера Хэйла прибыл час назад. Как только заправят баки, мы отправимся в путь.

Роуз пишет смс, как сумасшедшая, а Коннор держит руку на её спине. Он приветливо улыбается стюардессе.

— А мистер Хэйл полетит с нами в Филадельфию?

Она кивает.

— Они приехали забрать вас.

Они?

А прямо за Джонатаном по трапу спускается ещё один мужчина, высокий, уверенный в себе и с правом голоса. Это лучший друг моего отца, его волосы светло-каштановые, ему за пятьдесят, лицо менее суровое и строгое, чем у отца.

Это отец Дэйзи. Мой желудок опускается. Еб твою мать. Я никогда не видел, чтобы Грэг Кэллоуэй делал что-то, кроме как улыбался и пожимал руки, но беспокойство покрывает его лицо, чувство отцовства и защиты проступали наружу сильнее, чем я когда-либо знал. Коннор говорит, что такой взгляд он носит часто. Я просто не был рядом с ним достаточно долго, чтобы увидеть это.

Взгляд Грэга сразу же останавливается на Дэйзи, но он остается рядом с самолетом, ожидая, пока мы подойдем, как и мой отец.

Я не думал, что ситуация может стать ещё хуже, но тут в дверном проеме появляется еще одна, блять, особа, спускающаяся по лестнице на каблуках, на шее жемчужные бусы, каштановые волосы собраны в пучок.

Саманта Кэллоуэй.

Её глаза, как и у Грэга, полны беспокойства, а взгляд устремлен на младшую дочь. Саманта прикладывает одну ладонь к груди, словно охваченная эмоциями при виде Дэйзи. Осознавая, что она в безопасности. Но потом её взгляд фокусируется на мне.

И она свирепо щурит свои глаза.

— Дерьмо, — говорит Ло под дых.

Мы вот-вот застрянем в самолете на пять часов с нашим отцом и родителями девочек.

Без возможности сбежать.

Это будет ебаный кошмар.

55. Дэйзи Кэллоуэй

Мама держит меня за руки, пока я сижу с ней на длинном кремовом диване, который охватывает заднюю кабину, еще один кожаный диван у другой стены, стеклянный журнальный столик между ними. Такое ощущение, будто мы находимся в компактной президентской гостиной, а не летим над облаками.

— Ты должна была позвонить мне сразу, как только очнулась в больнице, — говорит она, в четвертый раз с беспокойством сжимая мои руки. А затем её взгляд переходит на Роуз, сидящую на другом диване, которая выглядит раздраженной. — И я ещё даже не начала говорить про тебя.

— Мама, я…

— Ты знала, что Дэйзи стала жертвой бунта, и не сказала мне.

— Там много чего происходило, — говорит Роуз. Она еще не объявила о беременности нашим родителям, и я знаю, что Коннор хочет сделать это в ближайшее время. — Она была в хороших руках.

— Я её мать. Когда у тебя будут дети, ты поймешь, каково это — слышать, что один из твоих детей ранен через несколько недель после того, как это случилось… — она покачала головой.

Роуз поджимает губы.

— Наверное, поэтому ты так беспокоилась о Лили, когда узнала, что она заболела.

Наша мама вдыхает, и я думаю, что она собирается сказать: Лили сама навлекла на себя это. Зависимость — это не болезнь. Но вместо этого она говорит: — Давай не будем об этом, Роуз.

Лили спит в одной из спален. Я думаю, она прячется от нашей мамы, которая любит игнорировать Лили, когда та находится рядом. Ло с ней, так что не похоже, что она там совсем одна.

Я оглядываюсь на дверь в переднюю кабину. Это зона сигарного клуба с креслами и телевизором с плоским экраном. Я почувствовала запах сигарного дыма, как только вошла в самолет, впитавшийся в кремовую кожу.

Райк там.

Прямо через эти двери.

С моим отцом. И его отцом. И Коннором. Хотя я не уверена, что Коннор сможет быть миротворцем в этой ситуации.