Оранжерейный цветок

— Марджери, ведро, — быстро говорит Джанет.

Темноволосая медсестра подставляет мне под подбородок маленькое ведро, и меня выворачивает.

— Как тебя зовут, дорогой? — спрашивает Джанет, поглаживая мне спину.

Я вытираю рот о предплечье.

— Райк.

Она обменивается взглядом с Марджери, словно теперь они меня узнают из новостей и тв-шоу. К счастью, из этого они не устраивают большой сцены. Трясущимися руками я достаю телефон и набираю номер. Прикладываю его к уху, но на линии нет даже чертовых гудков. Телефон моего брата просто отключен.

Только не Ло ещё. Я не могу потерять обоих сегодня. Я могу выдержать много всякого дерьма, но только не это. Я не знаю, как справиться. Я вскакиваю с кресла, кладу руку на голову и снова набираю номер. Обе медсестры смотрят на меня с еще большим беспокойством.

— Я должен найти своего брата, — говорю я вслух. Мое сердце бешено колотится.

— Позвольте мне показать, где находится ванная, — говорит Марджери. — Вы можете помыть свои руки…

— Я должен найти своего младшего брата, — говорю я, качая головой. Я набираю снова. Нет ответа.

— Вы в шоковом состоянии, — медленно говорит Джанет, чтобы я понял. — Пожалуйста, вам необходимо успокоиться.

Я думаю, прямо сейчас я чертовски спокоен, учитывая ситуацию. Горячие слезы жгут мне глаза, и я игнорирую слова медсестер. Затем я звоню Коннору.

После второго гудка он отвечает.

— Где ты? — спрашивает он, в его голосе слышатся нотки страха. Страх — от парня, который сдержан в любой чертовой ситуации.

— В больнице. Где Ло?

— С ним все в порядке. Он со мной.

Пытаюсь привести в норму свое дыхание. Я пытаюсь переварить информацию, но она едва снимает тяжесть с моей груди.

— Почему, блять, он не отвечает?

— Кто-то наступил на его телефон. Теперь он не работает. Мы идём к тебе. Дэйзи с тобой в больнице?

— Да, — сдавленным голосом отвечаю я и сжимаю переносицу, чтобы не сломаться и не заплакать. Я редко, твою мать, плачу. По пальцам одной руки могу сосчитать, сколько раз из моих глаз пролилась хоть одна гребаная слеза.

После долгой паузы Коннор спрашивает: — Она жива?

От этого вопроса у меня подкашиваются ноги. Я тяжело дышу, никакие навыки дыхания не помогают унять мучительную агонию внутри меня. Я качаю головой и говорю: — Я не… Я не знаю.

Три мили я нес на своих руках девушку, у которой могло и не быть пульса. Я не проверял.

Я просто бежал.

26. Райк Мэдоуз

Прошло пять часов. Четыре из них Коннор спорил с врачами, пытаясь убедить их позволить нам увидеть Дэйзи. Но сейчас были часы посещения «только семьи», так что нам придется ждать до утра. Нам не сообщают, поврежден ли ее мозг. Все, что мы знаем: она в комнате и она дышит.

Даже Коннор Кобальт не может найти выход из этой плохой ситуации. И мне действительно блять хотелось бы, чтобы сегодня, наоборот, у него все получилось. Когда я попытался поговорить с доктором, я начал на него кричать, так что они вызвали охрану. Мне пришлось успокоиться и сесть на бордовое кожаное кресло в комнате ожидания. Я сидел и наблюдал, как стрелки на часах едва двигаются. По телевизору на новостном канале крутят кадры беспорядков, которые продолжаются в Париже, разрушенные улицы и местные магазины.

Я едва могу на это смотреть без накатывающего чувства тошноты.

Мой брат находится возле меня в отключке и багровым синяком под правым глазом. Он сказал лишь пару слов, когда приехал в больницу, но взгляд у него был такой же потерянный, как и у меня. Джанет дала мне чистую белую футболку, так что Ло не видел следы крови на мне.

Я нахожусь на новой стадии горя, мое тело онемело, мой разум начинает замедляться. Отчасти из-за того, что мне сделали укол в задницу и ввели чертово успокоительное. Нужно поблагодарить за это Джанет тоже.

Мой телефон звенит уже в седьмой раз. На экране написано: ОТЕЦ. Я несколько раз подумывал сменить имя на «Джонатан», но он все же мой отец. Неважно, как сильно я хотел бы это изменить.

Мне он не писал, так что, я думаю, своими раздражающими звонками он хотел, чтобы я взял трубку. Его план сработал. Я эмоционально слишком истощен, чтобы не отвечать ему и сейчас. Я прикладываю телефон к уху.

— Что тебе нужно?

Он выдыхает с облегчением.

— С таким успехом ты можешь довести меня и до гребанного сердечного приступа, Райк, — он бормочет себе ещё пару ругательств под нос, затем спрашивает: — С Лореном все в порядке? Его телефон отключается каждый раз, когда я звоню.

— Он в порядке, — я снова бросаю взгляд на брата, его грудь вздымается, он сейчас спит из-за количества выпитого им алкоголя.

Возможно, это худшая ночь в моей жизни. Я подвёл двух самых важных людей для меня.

— В новостях показывают ваши фотографии. Вы как раз в том месте, где начались беспорядки. Я подумал, возможно, вас могло тоже задеть, — слышу звук, словно бокал ударяется о другой, будто отец наливает себе выпивку.

— Мне пора, — отрывисто говорю я.

— Подожди гребаную секунду, — говорит он. — Я хочу узнать, как ты.

Как я? Я оцепенении, но эмоции так и хотят вырываться из меня. Я мог бы кричать до тех пор, пока не сорву голос. Я мог бы бежать, пока мои ноги не задрожат и не устанут. Я мог бы бить стену, пока усталость не одолеет меня. И мой гребаный отец спрашивает, как я. Я сглатываю ком в горле.

— Ты последний человек, с которым я вообще хочу сейчас разговаривать.

— Райк, нам нужно поговорить.

— Зачем? Ты собираешься, блять, обвинить меня в том, что я снова забираю у тебя Ло? — когда Ло первый раз отправился на реабилитацию, отец вел себя так, словно я промыл мозги моему брату. Словно реабилитация — чертовски ужасный выбор. Словно Ло вообще и не алкоголик.

— Это было очень давно, — отвечает отец. Наступает долгая пауза, и первая мысль у меня в голове — отец отпивает из своего бокала. Но он прочищает горло, словно ему трудно произносить слова.

— Слушай, моя… — я закрываю глаза. Я собирался сказать моя девушка. Делаю глубокий вздох. — Человек, о котором я чертовски переживаю, чувствует себя не очень хорошо, так что у меня нет времени обсуждать с тобой прошлое.

— Хорошо, — отвечает отец, отсыпая гораздо легче, чем я ожидал. — Будь осторожен, Райк. И на случай, если нам не удастся поговорить прежде, чем ты заберешься на эту дурацкую скалу, я просто хочу сказать… — он снова прочищает горло. — Я люблю тебя. И если ты в это не веришь, посмотри на имя в паспорте. Береги себя, — он отключается.