Оранжерейный цветок

— Я лягу на полу. Ничего страшного в этом нет.

— Конечно. На полу ты будешь чувствовать себя как дома, — говорит Коннор, улыбка появляется на его лице.

Ло никогда не заступается за меня, если это касается нападок со стороны Коннора. Если бы кто-то другой сказал подобное, то может быть. Но от Коннора приходится терпеть всякое дерьмо, потому что это Коннор.

— Отъебись, — говорю ему, не желая тратить время даже на нормальный ответ.

От этого Коннор ещё больше злорадствует.

Ло идет обратно в ванную, включая воду.

Я наблюдаю за Дэйзи. Она держит руку в кармане чертовой сумке, вынимая ее только для того, чтобы быстро положить таблетку в рот. Затем Дэйзи быстро застегивает молнию и встает.

Коннор замечает ее движения и с подозрением смотрит на нас.

— Что ты только что приняла? — спрашивает он ее тихим голосом. Это означает, что Коннор не хотел бы привлекать внимание моего брата.

— Адвил, — лжет она с легкостью, — У меня сильные боли.

Не говоря больше ни слова, она ложится на кровать. Могу сказать, что Коннор нисколько ей не поверил. Если кто и может видеть Дэйзи насквозь также хорошо как и я, так это он. Но он возвращается обратно к своей работе, не придавая большого значения ее словам. Но мой брат не такой. Я смотрю на дверь в ванную, он задерживается чуть дольше.

Нахожу ее Ambien в ящике прикроватной тумбочки, достаю две таблетки и протягиваю ей. Дэйзи бросает взгляд на Коннора, однако он занят, больше не интересуясь, чем мы занимаемся.

Я даю ей бутылку с водой, она нерешительно ее принимает. Ее параноидальный взгляд бросается к балконной двери.

— Я закрою, — шепчу я так, чтобы Коннор не услышал. — Но тебе необходимо будет поверить, что в ванной никто не спрячется. Я ничего не смогу сделать с дверью.

Она кивает: — Ладно.

Она приподнимается на локтях, ее взгляд прикован к моим губам.

Я не могу поцеловать ее прямо сейчас. Потому что я знаю, мы не сможем остановиться на одном чертовом поцелуе. Он будет длиться минимум пять минут, а пока мой брат здесь, этого мы допустить не можем.

Я удивляю ее, медленно проводя рукой по ее бедру к рёбрам и груди поверх тонкой ткани ее майки. Мои мышцы напрягаются, когда она застывает от возбуждения, особенно после того, как я провожу пальцем по ее твердому соску.

Я так долго сдерживал себя, чтобы не делать ничего подобного. Гребаный разворот в 180 градусов. От выброса адреналина у меня кружится чертова голова. Я смотрю как ее стройное тело на кровати оживает от моих прикосновений. От этого образа мой член твердеет, и прекратить все это становится ещё труднее.

Но я представляю брата.

Бьющего меня по лицу.

В некотором роде это помогает. Но я также представляю ее с другим парнем. И этот образ останавливает меня от мысли, что это так неправильно. Поворачивай назад, Райк.

Я никогда не поверну назад.

Она — все для меня. Я хочу приложить все усилия, чтобы наши отношения сработали.

Тяжело выдыхая, она приоткрывает рот. И затем Дэйзи одаряет меня яркой улыбкой.

Как только я чувствую, что мой брат возвращается в комнату, я убираю руку от неё. Дэйзи так раскраснелась, и чтобы собраться с мыслями, она утыкается лицом в подушку.

Мне нравится наблюдать, как она испытывает подобные ощущения, особенно зная, что раньше она их не испытывала. Больше всего на свете я хочу довести ее до состояния эйфории.

Оставляя ее, направляюсь к балконной двери. Замок никчемный — просто поворотная задвижка. Неудивительно, что она не спала, черт возьми. После этого направляюсь к входной двери и закрываю ее на засов и цепочку. Когда я поворачиваюсь, глаза Коннора отрываются от монитора.

— Не знаю, слышал ли ты, но Сара снова мутит воду, — говорит он.

— Моя мама уже вызвала гребаное цунами, так что, чтобы она там ни делала, я совсем не хочу ничего об знать.

Коннор показывает мне свой телефон, не позволяя мне игнорировать эту информацию. Хватаю чертов телефон из его рук. Заголовок статьи гласит: Откровенное интервью с Сарой Хэйл скоро в программе «60 минут».

— Да вы, блять, издеваетесь, — говорю я, глядя на фото моей матери, сидящей в кресле со скрещенными ногами на темно-синем фоне. Темными волосами я пошёл в отца. У неё же золотисто-каштановые локоны и острый нос, благодаря чему ее сравнивали с Джулией Робертс. Моя мать родом из бедного городка Нью-Джерси — боец, как она называла себя, когда кричала на моего отца, разговаривая с ним по телефону.

— Да ты знаешь, откуда я родом? — усмехалась она. — Если я добилась всего, начиная с низов, ты думаешь, я не смогу остаться здесь и защитить моего сына от тебя? Я боец. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы держаться на плаву. Если ты не веришь в это, подумай ещё раз, Джонатан. Ещё раз!

Она не может отпустить свои гребаные обиды.

Я изучаю мелкий шрифт статьи, рассказывающий подробности данного интервью.

Сара рассказывает подробности о проблемах в браке с Джонатаном Хэйлом, ее недавних ссорах с сыном, Райком Мэдоузом, и ее мольбах возобновить отношения с ним. Она также обсуждает обвинения, касающиеся Лорена Хэйла, а во фрагменте видеоклипа она говорит: «За все двенадцать лет, что я была с Джонатаном, я подвергалась постоянным словесным оскорблениям с его стороны. Травма, через которую прошел мой сын из-за его отца... я никогда в жизни не прощу Джонатана за то, что он совершил».

— Пожалуйста, не ломай мой телефон, — говорит мне Коннор сдержанным голосом. — Это единственная связь с моей женой.

Я так сильно сжимаю его телефон, что экран чуть не трескается. Я бросаю телефон обратно ему, мои мышцы горят.

— Теперь они думают, что Джонатан травмировал и меня, — говорю я, покачивая головой. Как это может быть моей жизнью?

Коннор засовывает телефон в карман: — В статье может содержаться пара ее реплик, вырванных из контекста. Это всего лишь фрагмент. Не расстраивайся, пока не посмотришь интервью полностью.

Я качаю головой: — Не важно.

Делаю несколько глубоких вдохов, и мое дыхание приходит в норму. Но прямо сейчас я бы с удовольствием что-то ударил. Мне нужно в зал, чтобы выпустить эту энергию и тяжесть куда-нибудь, и не держать все в себе.

Бросаю взгляд на Дэйзи. Она пытается открыть свои сонные глаза, наблюдая за мной с кровати.

— Хотела бы я, чтобы люди были добрее, — тихо говорит она, а затем зевает.

Как бы я этого тоже хотел, твою мать.