Оранжерейный цветок

— Это было очень давно, — отвечает отец. Наступает долгая пауза, и первая мысль у меня в голове — отец отпивает из своего бокала. Но он прочищает горло, словно ему трудно произносить слова.

— Слушай, моя... — я закрываю глаза. Я собирался сказать моя девушка. Делаю глубокий вздох. — Человек, о котором я чертовски переживаю, чувствует себя не очень хорошо, так что у меня нет времени обсуждать с тобой прошлое.

— Хорошо, — отвечает отец, отсыпая гораздо легче, чем я ожидал. — Будь осторожен, Райк. И на случай, если нам не удастся поговорить прежде, чем ты заберешься на эту дурацкую скалу, я просто хочу сказать... — он снова прочищает горло. — Я люблю тебя. И если ты в это не веришь, посмотри на имя в паспорте. Береги себя, — он отключается.

Отец говорит Ло, что любит его, постоянно. Он считает, что все его поганые поступки он совершает тоже из чертовой любви. Я не удивлен тому, что в доказательство его чувств он сказал, что любит меня и упомянул мое первое имя, его имя. Часть меня хочет принять его отцовскую любовь. Другая же видит, как он пытается и надеется, что я выступлю перед СМИ. Может, если мы наладим отношения, то я обелю его имя перед обществом.

Все это так наигранно, что участвовать в этом мне не хочется.

Спустя пару минут проблемы с мамой, отцом и братом — всю семейную драму — я откладываю на потом.

Из-за угла комнаты ожидания появляется Коннор с двумя бумажными стаканчиками кофе в руках. Ему блять удалось увернуться от кулаков и нападений во время уличной потасовки. На нем нет синяков, только небольшой порез на лбу. Он протягивает мне стаканчик, и в ответ я ему киваю в знак благодарности. Его лицо по-прежнему угрюмое, а не как обычно, непроницаемое.

— Когда девочки прилетят в Париж? — спрашиваю его, делая глоток. Ло разговаривал с Лили по телефону, но о чем они говорили — не поделился. Я знаю, что Коннор разговаривал с Роуз в течение часа.

— Они не прилетят, — коротко отвечает он.

Я хмурюсь, думая, что просто не расслышал.

— Что?

— Они не прилетят в Париж, — он делает ударение на каждом слове.

— Их сестра в больнице, — говорю я. — Я нихрена не понимаю. Если бы это была Лили, Роуз прилетела бы сюда через мгновение, — я слишком сильно сжимаю стаканчик, что крышка открывается, и кофе разливается на мои джинсы, обжигая мою кожу.

— Бля, — ругаюсь я, вставая и допивая кофе, чтобы потом выбросить его в мусорку.

Коннор подходит ко мне: — Я так же зол, как и ты.

Я смотрю на него. Его мышцы расслаблены, несмотря на то, что в его глазах видна печаль. Коннор показывает чертовски много эмоций сейчас, что очень непривычно для него. Но я сильно сомневаюсь, что он чувствует то же, что и я.

— Я так не думаю, Кобальт. Твои чувства и близко не стоят с тем, что испытываю я.

— Моя жена расстроена, но она слишком упряма и горда, чтобы сказать мне, что ее беспокоит. Роуз относится к тому типу женщин, которые заберут секрет с собой в могилу по двум причинам: либо они очень напуганы, чтобы его раскрыть, либо это покажет их слабость. Так что у меня голова идёт, черт возьми, кругом.

— Тогда уезжай, — говорю ему. — Никто тебя здесь не держит.

— Ло выпил алкоголь, — категорично отвечает Коннор. — Дэйзи в больнице. И ты в ужасном состоянии. Я не оставлю вас троих.

— Я блять не в ужасном состоянии.

Он указывает на коридор.

— Я видел как два бугая повалили тебя на пол. А ты лишь плюнул им в лицо.

Я сердито на него смотрю.

— Один пытался пнуть меня, — это было низко. — Не важно. Оставайся, если ты действительно этого хочешь. Или уезжай. Если понадобится, позже я позвоню Лили и спрошу, почему ее нет здесь...

— Ло уже пытался, — отвечает Коннор. — Лили и Роуз сказали, что они возьмут билеты на завтра.

Я раскидываю руки в стороны.

— Ну и к чему нахрен эти споры? Если они будут здесь.

Коннор качает головой.

— Я уже знаю, чем это закончится. Если Дэйзи проснётся и будет в нормальном состоянии, то как только они ей позвонят, а девочки это сделают, Дэйзи убедит своих сестёр остаться дома. Она не захочет портить их день, неделю, даже из-за такого серьезного события.

Он прав. Если бы Дэйзи нравилось обременять других своей болью, она уже давно бы рассказала своим сёстрам о бессоннице, о своих гребаных друзьях из школы. О том, что происходило с ней в течение тех десяти месяцев, что она жила с родителями. В то время как я был в своей квартире. Она не думает, что ее проблемы соизмеримы с проблемами зависимости Лили, но это так. Они так же важны.

Я смотрю в пол, мои глаза снова горят. У меня в голове просто возникает картина, как Дэйзи просыпается в незнакомом месте, в другой стране, а вокруг нет ни одного знакомого лица. Это чертовски пугает, и я не хочу, чтобы она это пережила.

— Кто-нибудь звонил ее маме?

— Нет, — он шепчет. — Саманта ничего не знает, и Роуз хочет позволить Дэйзи самой решить, рассказывать об этом своей матери или нет. Особенно с учётом того, что Дэйзи пропустит оставшуюся часть Недели моды. И мы все знаем, Саманта воспримет это не очень хорошо.

— Но ее мама любит ее, — отвечаю я. — Она будет беспокоиться. Мы должны хотя бы позвонить ей, черт возьми.

— Райк, — он выдыхает. — Она выкинет тебя из больницы. В Интернете уже есть видео, как ты дерёшься с Йеном в пабе. И Саманта обвинит во всех травмах своей дочери тебя, затем устроит сцену, и это расстроит Дэйзи ещё сильнее. С этим лучше не спешить. Нам нужно сначала спросить Дэйзи.

Я киваю. Я просто надеюсь, что Дэйзи будет вообще в состоянии понять что-либо. Что если она не сможет говорить? Что если она ослепла? Мы ничего не знаем.

Некоторое время Коннор изучает мое лицо и добавляет: — И ещё, журнал «Любимые Знаменитости» опубликовал фото, где ты перекинул Дэйзи через плечо, — он делает паузу, его темно-синие глаза прищуриваются, глядя на меня. — Твоя рука, кстати, на ее заднице. Для тебя должно быть важно, что ее отец думает о тебе, если ты хочешь построить с ней серьёзные отношения. А если нет, то я говорю тебе прямо сейчас, как ее свояк, отвали от неё.

Я вижу новую сторону Коннора. Защищающую Дэйзи. И я действительно это ценю, даже больше, чем покажу это ему.

— Откуда ты знаешь, чего я хочу?

— Я, правда, очень хорошо могу читать людей. Я почти на сто процентов уверен, что ты поцеловал ее, когда мы приехали в Париж. Ее губы были красными. Щеки были покрыты румянцем. И твои, кстати, тоже.

Я открываю рот, но Коннор меня перебивает.

— Ло этого не заметил. Он бы и не понял. Не думаю, что многие видят то, что замечаю я.

— Почему каждый раз, когда ты пытаешься доказать свою точку зрения, тебе обязательно нужно похвалить себя?