Оранжевая книга

– Это что за аппликация? – спросила Илька. Старик, кряхтя пособирал осколки скорлупок. Золотые кинул вверх, железные бросил вниз.

– Не пропадать же добру, – сказал он, глядя, как под ногами, словно свиток его бесконечного списка дел, разворачивается суша, а над головой загораются звёзды. – Чего-то не хватает…

Он опустился на колени и достал из-под внучкиного стула самую большую золотую скорлупку.

– Теперь порядок, – сказал он, и над их головами засияло солнце.

Потрясённо замолчала мать в спальне, и остальные присоединились к ней, а Илька прокашлялась и тихо сказала:

– Я это… Не знаю, с чего и начать.

Отец и дед повернулись к ней.

– Ну, в общем, у меня будет маленький.

– Откуда? – спросил потрясённый отец.

– Ветром надуло!

– Когда? – спросил не менее потрясённый дед.

– Кажется, прямо сейчас, – ответила Илька, глядя под ноги.

И сотворила богорождённая Ильматар реки, и озёра, и моря великие, и ручейки малые…

На следующий день вся семья провожала новорожденного усатого и бородатого героя. Когда отрыдалась мать, отмолчалась бабушка, отсоветовался отец, прадед взял Вяйнемёйнена под локоть и отвёл в сторону.

– Вень, ты там это, заселяй землю поскорей, а то как-то камни поднадоели, помягче кого-нибудь хочется, поживее…

– Слышь, деда, а ничего, что это твои праправнучки будут?

– Мог бы и промолчать, всё настроение испортил! – Укко-громовержец поджал губы и, расстроенный, ушёл в свою пещеру. – Кто тебя за язык тянул? – крикнул он оттуда.

Даже если вы немного за центнер

Либретто

Училась в школе девочка Катя с красивой, почти французской, фамилией Лурье. Хоть сейчас на афишу: Катрин Лурье. Звучит? Но, кроме красивой фамилии, ничего красивого в ней не было. Может, душа… Да кто её разглядит?

Катя весила больше центнера. На короткой толстой шее, невидимой за парой подбородков, сидела голова – как груша из сырого теста с пузырями. Её голубые глаза могли быть красивыми, но в них никто не смотрел. Уже в пятнадцать лет девочка поняла, что её мечты не сбудутся. Поняла и смирилась.

Уныние и безнадёга – паршивый катализатор для дружбы. На переменках она одиноко стояла где-нибудь под окном, уткнувшись в книгу. После школы, не поднимая глаз, брела домой мимо галдящих одноклассников. Никто её не звал, никто не видел.

Пролог

Всё изменилось в тот день, когда в её десятый «А» перевели несколько "вэшек". Среди них – актриса школьного театра Кристина. Она тоже классической красотой не блистала, зато занималась танцами и была яркой, острой на язык и огненно-рыжей. Все танцевальные партии в спектаклях были её – без вариантов.

Никто не знает, что стукнуло в её продуваемую всеми ветрами голову, но после первого школьного дня Крис догнала Катю и схватила за руку. Катя остановилась, с трудом оторвав взгляд от асфальта. Перед ней стояла рыжая девчонка, густо усыпанная веснушками, и улыбалась.

– Торопишься? – спросила она.

– Нет. – ответила с опаской Катя.

– Тогда пошли, поболтаем. Расскажешь: кто, что, как…

Крис за локоть потащила опешившую Катю к ближайшей скамейке.

С тех пор они стали подругами не разлей вода. Катя вначале относилась к Крис настороженно. Она не верила, что могла заинтересовать такую бойкую девочку и ждала подвоха, но потом расслабилась. В её жизни появилась отдушина: человек, с которым можно просто поговорить. Ей так этого не хватало.

На Крис смотрели странно, с удивлением: «Зачем ей это нужно? Может каверзу какую-нибудь задумала, и скоро поржём?» Но близко никто не подходил. Если дружишь с невидимкой, сама становишься невидимкой. Крис это не беспокоило. Ей хватало общения на танцах и в театре.

Первый акт

Как-то раз школьный режиссёр Тамара Николаевна влетела в дверь актового зала и шмякнула папку с бумагами об стол:

– Ставим "Сильные чувства"! Что вылупились, неучи, не читали? Распределяю роли.

За пять минут раскидала школьникам сценарии, не увидела только Сегедилью Марковну. Походила перед актёрами, пожевала губу. Остановилась перед девятиклассником Лёхой – пухленьким, как пупс с перетяжечками. Задумчиво посмотрела в его голубые глаза, покрутила пуговицу на его рубашке.

– Алёша… – ласково сказала ему Тамара Николаевна. – У тебя такие пушистые ресницы… Похлопай глазками. Давай, мой хороший.

Лёха понял, о чём это задумчивое кручение пуговицы. Он испуганно моргнул, затряс головой:

– Не-не-не, Тамара Николаевна, не надо… Пожалуйста… только не я!

– Алексей, Алёшенька, сынок, – вкрадчиво заглянула ему в очи режиссёр. – Ты актёр или свистулька пластилиновая?

– Тамара Николаевна… Что угодно, только не это… – загнусил бедняга, понимая, что после роли Сегедильи жизни ему в школе не будет.

И тут на помощь товарищу пришла Крис:

– У меня есть Сегедилья что надо! Высший класс! Привести?

Перст Тамары Николаевны пронзил воздух:

– Веди!

Алёша с облегчением упал на стул.

Антракт

Катя замотала головой, часто-часто заморгала, ну точь-в-точь – пухлый Алёша полчаса назад.

– Ты, что, Крис, я не смогу. Я же не актриса.

– Сможешь! – уверенностью Кристины можно было пробить крепостные ворота. – Я знаю, что сможешь!

– Нет, – уныло выдохнула Катя и села на тахту. – Если я выйду на сцену – умру со стыда. Прости, что подвела.

Крис изящным движением развернула стул спинкой вперёд и оседлала его по-гусарски. Катя подавила завистливый вздох: даже такое простое движение ей недоступно. Эх, ей бы такую гибкость… Кристина смотрела в её лицо. пристально, не моргая. Катя смутилась и опустила взгляд.

– Так… Значит, ты до конца жизни хочешь ходить с глазами в пол?! Шарахаться? Бояться, что поднимут на смех? Чтобы не смеялись над тобой, надо заставить всех смеяться над твоей ролью. Понимаешь?

Катя испытывала к Крис сложную смесь чувств: зависть, благодарность, восхищение, подростковую дружбу, которая бывает крепче любви. Но сейчас ей хотелось, чтобы единственная подруга ушла и оставила её одну.

– Кать, ты мне доверяешь?

После недолгой паузы Катя качнула тяжёлой головой, но глаза всё ещё буровили пол между толстых неуклюжих ног.