Оранжевое солнце

— Подбрось в печурку аргала, наполни котел, к нам гости...

«Газик» фыркнул, миновав загон, повернул в сторону юрты, его встретили неистовым лаем собаки. Из машины вышли двое. Желанные гости: приехал сын Дорж и ветеринарный врач госхоза Дагва. Шоферу он подал синий конверт:

— Поезжай к юрте Бодо, вручи ему это письмо; быстро возвращайся, надо успеть пораньше приехать на центральную усадьбу.

Не успели гости и порог юрты переступить, еще не рассеялся холодный туман, ворвавшийся в нее, наполнилась она новостями. Дорж приехал работать в госхоз ветеринарным фельдшером. Дагва, довольный, схватил за руку Цого:

— Спасибо, уважаемый Цого, спасибо за сына! Ты же знаешь, что стадо в госхозе почти утроилось. Могу ли я один справиться? Дорж мой помощник...

Дорж подсел к Цого:

— Хоть ты, отец, и против больших домов со стеклянными окнами, а я буду жить там, на центральной усадьбе.

— Живи, я радуюсь...

Дагва протянул Цого пачку папирос, дедушка пачку отодвинул, закурил трубку, скосил щелки глаз в сторону гостя: его надо и выслушать и выспросить. Когда сгустилось облако дыма над головой хозяина и гостя, Дагва заговорил:

— Уважаемый Цого, пусть пока Дорж поживет в твоей юрте, окрестных стад много, работы хватит... Потом перекочует на центральную усадьбу.

Дулма вытерла повлажневшие глаза, бросилась к печурке, совсем забыла о кипящем котле. Цого пытался спросить о Гомбо и Эрдэнэ. Где они? Какой дорогой жизни пошли? Письма от них были, но по ним трудно что-нибудь понять. Молодые стали хитрее стариков... Окончили школу, заметались, как потревоженные птицы: там хорошо, тут еще лучше, а юрты Цого будто бы и нет на свете. Спрашивают своих дружков, слушают их советы, а Цого, видно, совсем стар, никаких советов дать им не умеет...

Дагва расплылся в улыбке.

— Знаю, многое слышал от Гомбо и Эрдэнэ. Они давно бы нашли свой путь, кое-кто мешает...

— Кто мешает? — вскинул голову Цого.

— Твоя юрта, уважаемый Цого, твоя бородка, трубочка, глаза, весь ты...

— Я?! Значит, я, старый верблюд, им помешал? Убить верблюда, содрать с него шкуру!

— Только подумают куда-нибудь склониться, выбрать специальность и... остановка: понравится ли дедушке, разрешит ли это дедушка?

Цого ущипнул бородку так больно, что скривился:

— Сурки степные, я же им писал: делайте, как подсказывает вам сердце...

Подошла Дулма.

— Родная юрта для них — ласковый очаг. Степь любят. Знаю, они вернутся. Я уже лежанки их обновила, постели мягкие приготовила, сшила новую занавеску. Приедут, приедут...

Дулма радовалась. Около нее Дорж.

— Мама, я спорил с ними. Сердятся. Непослушную овцу легче загнать, чем повернуть их. Гомбо уехал на производственную практику, попал на деревообделочную фабрику, не то в мебельный цех, не то в цех игрушек. Эрдэнэ поступил на курсы техников-бурильщиков. Окончит, поедет...

На печурке разбушевался котел, забулькал, зашипел, запахло гарью. Дулма бросилась к нему, не дослушав Доржа. Котел успокоился. Она вернулась к столу. Все молча курили. Можно ли заставить мужчину повторить им сказанное? Когда-нибудь это было? Слова крылаты, быстролетные птицы, не поймал — потеряются в синеве степей, не вернешь...

Дулма сидела недовольная, Дорж склонился к ней.

— Еще новость слышал. В Улан-Баторе молодой инженер изобрел игрушку, из ее отдельных частей ребятишки легко собирают три двигателя: водяной, песчаный, ветряной. Премию за это получил...

Дулма не слушала, отвернулась, говорил сын о чем-то непонятном, а Цого оживился, смех запутался в его бородке и усах.

— Дулма, такое не осилить нашей голове. В глазах все мелькает, степь дрожит — водяной, песчаный, ветряной!

В юрте тихо, лишь огонек в печурке потрескивает, да молоко в котле кипит, приглушенно всхлипывая. Цого по юрте прошелся, остановился, головой покачал, взглянул на Дагву сердитыми глазами.

— В какие времена живем? Что же будет? Молодые куда хотят, туда и поворачивают... Кто их ведет? Мы, старики, позабыты...

Дагва не ответил, а сам спросил:

— А зачем их вести? Разве они слепые?

Цого глядел удивленно, узоры на халате жены будто видел впервые, их хотелось потрогать. Почему такое полезло в его голову, и понять трудно. Дагва рукой взмахнул:

— Наши молодые идут, куда Родина зовет! Ты, Цого, человек передовой, все понимаешь... — и подумал: «Самое время ему вручить». И он подошел к Цого:

— Привез тебе письмо. Вот получи...

Он вынул из сумки синий конверт и отдал его дедушке. Дулма подала Цого очки. Распечатал он конверт и едва взглянул, улыбка пробежала по его лицу.

«Почтенный Цого! Просим Вас посетить аймачную выставку лучших работ учащихся. Ваше слово для нас очень дорого...»

Цого заторопился:

— Дулма, ставь еду на стол. Хорошо ли потчевать гостей разговорами? Слышишь, уезжаю в аймачный центр. Смотреть буду, что наработали Гомбо и Эрдэнэ. Не бросили бы они тень на нашу юрту...

Дулма промолчала, лишь шумно вздохнула и начала накрывать на стол. Залаяли собаки, загудела машина. В юрту вошел Бодо.

— Сайн байну [2] ! В хорошее время живем... И вы новость, как жирную кость, обгладываете со всех сторон? Видишь, Цого, синий пакет?.. Еду на аймачную выставку!..

2

Здравствуйте!

Бодо поднял над головой синий конверт. Цого взглянул, быстро распахнул ворот халата и выхватил из-за пазухи такой же конверт.

— Видишь, Бодо, и я еду. А как твоя Цэцэг? Вернулась в юрту или стала артисткой, поет? Душевный у нее голосок...

Бодо сел у печурки.

— Цэцэг? Не спрашивайте. Нынче отцы о своих детях разве что-нибудь знают? Как услышал, глазами будто на острый дерес накололся — ничего не вижу, уши мои свист сурка оглушил — ничего не слышу...

— Где же твоя Цэцэг? Кем стала?.. — не терпелось Дулме.

Бодо шею вытянул, рот открывает, а сказать не может.

— Ла-ла...— заикался он, достал из-за пазухи бумажку, поднес к глазам, по складам прочитал: — Ла-ба-рант-ка... Вот кто! — задохнулся он, едва выговорив. — Спросил ее: где же это? Она: «Сказать не могу, секрет...» Громче спрашиваю, ногой топаю, я же отец. С каких же времен родной отец не знает, куда направилась его дочь? Цэцэг и слова мне говорить не дает: «Нельзя, отец, нельзя... Государственная тайна...» Вот какая жизнь наступила...