Оранжевый блюз
Шрифт:
– Готово!
Маэстро встрепенулся и приблизился к чаю…
Юна принесла ещё с кухни тарелку с бутербродами и поставила её рядом с чаем, а сама приютилась на пуфике возле любимого.
Маэстро отхлёбывал чай из своей кружки и не спеша рассуждал:
– Я вот думаю: живёт человек, живёт… и не знает, что ему ближе – хлеб или воздух…
Он взял бутерброд и спокойно начал его поглощать, медленно запивая чаем.
– Ты к чему это? – удивлённо спросила Юна, тоже взяв бутерброд с чаем.
Он покончил с бутербродом, ещё отхлебнул чаю и задумчиво продолжил:
– Один древний отшельник сеял хлеб, а пожинал воздух… Он продавал
– Кто же так зло шутил? – заворожённо спросила Юна.
– Просто этот человек был слишком занят собой, чтобы следить за посевом, и у него воровали хлеб, зная его слабости… И тогда он решил засеивать жизнь… словом. Ведь слово, как и воздух, ни у кого не отнять. И жатва его была велика… Так что, Юна, каждый – сам строитель своей жизни.
Юлиана трепетно смотрела на своего философа. Он продолжал:
– Да что там слово, – всякая мысль, витая в пространстве, соединяется с себе подобной, энергетически усиливаясь. Так создается сообщество людей, близких по духу, хоть и не знакомых между собой.
– Поэтому мы и встретились, – радостно заметила Юна.
– Наверное… Так что, получается – воздух дороже. Но люди не знают этому цены, – констатировал Маэстро.
Он вздохнул и покончил с чаем.
– Логично, – продолжила Юна. – Но что делать человеку, допустим, если он совсем одинок и в безысходности?..
– Стань плодом, вот и всё, – парировал Маэстро.
– Интересная мысль, – Юна задумалась.
– Видимо, в этом истина, – добавил Маэстро.
Возникла пауза…
– Ну ладно, не будем утяжелять себе головы и что-нибудь сыграем, – достойно произнёс Маэстро и встал.
И это был шаг в таинство Духа…
Он достал из футляра флейту, сделал глубокий вдох и, закрыв глаза, заиграл… Квартиру наполнила драматически-возвышенная мелодия… Юна вся озарилась этой пленительной, непостижимой, всеутоляющей силой музыки, которая витала, казалось, по всей Вселенной, восторгаясь и плача, воздавая свои безумные почести свободе и жизни…
Маэстро закончил играть и опустил флейту. Но музыка ещё продолжалась, она трепетала, как долгое эхо, и парила, казалось, где-то над городом… Юлиана благоговейно смотрела на своего гения, она почти прошептала:
– Это непостижимо…
Он подошёл к ней и присел рядом.
– Да. Музыка вечна, – он мягко провёл ладонью по флейте.
Неожиданно Юна спросила:
– А почему ты на Западе не остался? У тебя столько возможностей было, и играешь ты – дай бог каждому.
Он выдержал паузу и ответил:
– Во-первых, тогда бы мы с тобой не встретились; а во-вторых – на Западе скучно… Да и петь там не о чем. Вот то ли дело у нас…
Юлиана замерла в предвкушении новых идей…
Маэстро пробежался по клапанам флейты, выдув блюзовый пассаж, и аккуратно вернул ей приют, после чего продолжил свою мысль:
– У нас – мордой об стол раз шарахнут, так потом память – на годы, гимны слагать можно с интерпретациями, причём на разные тексты. А усох, допустим, в идеях, – пошёл в пивнуху или на вокзал, да куда угодно, – тебе по голове идеями настучали и в творчество окунули. Россия – неиссякаемый источник вдохновенья…. Ты знаешь, я понял, почему Мамай пил самогон. Он просто не в силах был по-трезвому наезжать на славян и содержать орду. И вообще, все они
страдали генерацией блефа. Вот католики огорчили гугенотов, и Робеспьер ушёл в демиурги, а тамплиеры курят гашиш на Гавайях. Да что Гавайи! Я вот как-то по Тверской наяривал, глядь – а навстречу свежезахмелевшие компрачикосы с пресловутым лозунгом: «На каждую чуму – свой Гуинплен, и на каждого Гуинплена – своя чума!..» А каков эквивалент Паскаля на узника тайги?..– Что? – спросила Юна сквозь хохот.
– Эквивалент Паскаля на узника тайги равен одному сновидению Босха. Да. Теперь я понимаю, почему Обломов практиковал дзен-буддизм.
Маэстро закончил свой пассаж, затем достал из пачки сигарету и, щелкнув зажигалкой, выпустил облако дыма. Юна хохотала до слёз. Маэстро удовлетворённо отметил:
– Так что, родная, в России возможно всё. И я счастлив, что мы удостоены чести жить здесь.
Юна вдруг тихо спросила:
– А где Серёга твой? Ты говорил – он музыкант был классный…
– Введенский что ли? В порядке он… Да он сейчас музыкой не занимается, – время не то, – угрюмо ответил Маэстро и выпустил дым. Он задумался и продолжил: – Как бы это сказать… замкнулся он в себе; то ли возгордился, то ли надоело всё… А потом всё бросил. Не знаю, чего не хватало ему. Так играл! Гитара пела…
Маэстро затянулся, прищурившись, как бы что-то вспоминая…
– Может, его не понимали здесь? – подхватила Юна.
– Да нет… Просто человек с гипертрофированным самомнением перестаёт видеть вокруг себя уникальных и более талантливых людей и, тем самым, замыкаясь в своём эго, постепенно теряет свой дар, не замечая этой Божественной утраты, – констатировал Маэстро.
– И где он сейчас? – Юну почему-то затронула судьба этого человека, бросившего искусство.
– Да он сейчас круто поднялся, из банков не вылазит… Шучу, конечно; но, судя по нему сегодняшнему, живёт не хуже, чем зажиточный американец. С фирмачами западными контакты у него конкретные; да и вообще, правильно – деньги к деньгам идут. А на Руси талантов хватит.
Маэстро драматически глянул на Юну, затем погасил сигарету, встал и подошёл к окну…
– Весна уже. Благолепие…
– Наверное, пора ложиться отдыхать… Утро мудренее, – промолвила Юна, обняв любимого.
– Да, наверное…
Он мягко взял её за руки, затем медленно повернулся и выпустил на свободу.
Юна разобрала постель и, погасив свет, изящно скинула свой халат… Маэстро когда-то купил ей этот элегантный атрибут женского обихода, сотканный из воздушно-атласной ткани, и был очень рад этому подарку, ибо в его жизни подарков было немного. И Юлиана взаимно восхищалась таким знаком внимания. И сейчас, когда она обнажённо проявилась в лунном полумраке ночной комнаты, как белая виолончель в затмении сцены, ему подумалось, что всё материальное и напускное – это лишь временное сокрытие жизни, необходимое для её дыхания, каковым является тишина в предчувствии музыки…
Он разделся и лёг рядом с любимой. Она притихла, как бы прислушиваясь к дыханию и мыслям своего ангела… Он думал о чём-то прекрасном. Он медленно произнёс:
– Сегодня, наверное, самый счастливый день в моей жизни…
– В нашей, – поправила его Юна.
– Да, в нашей, конечно.
Он улыбнулся. Юна тихо продолжила:
– Я вот всё думаю, что означают эти стихи…
– Видимо, то, чему надлежит быть, – ответил Маэстро. – И то, что было – неспроста… Надо же – на Канарах оказаться…