Орден последней надежды. Тетралогия

В снятой мною комнате пришлось немного задержаться, пока я готовил некое зелье, но не успел колокол собора Парижской Богоматери отзвонить дважды, как я двинулся в путь, основательно экипированный, полный холодной ярости и жажды мщения. Дева позвала меня, и пусть однажды я оставил ее в руках врагов, на этот раз я должен был исполнить свой долг до конца. К искреннему моему удивлению, до особняка епископа Кошона я добрался без приключений. Думаю, по случаю предстоящей коронации парижские апаши устроили себе маленький выходной, а может быть, готовились к торжественной встрече прибывающих гостей.

Оседлав ограду, я сделал все, как меня учили. Сухо щелкнул арбалет, здоровенный пес, жалобно взвизгнув, ткнулся в землю тяжелой головой. Второй угрожающе зарычал, изготовившись к прыжку, и арбалетный болт с хрустом вошел ему между глаз. Из кустов выметнулся еще один зверь, крупнее предыдущих, тут же высоко прыгнул, намереваясь ухватить меня за ногу и стащить вниз. Стрела вошла в огнедышащую пасть, а вышла из затылка, пронзив мозг, и волкодав рухнул на землю.

Я сухо усмехнулся, убирая механический лук в заплечный мешок. Как ни странно, но чем дороже оружие, тем удобнее оно в эксплуатации. К примеру, вот эта итальянская игрушка бьет недалеко, зато кучно, да и перезаряжается практически мгновенно, идеальное средство, чтобы заткнуть пасть сторожевому псу. Вон они валяются, лучшие друзья человека, три выстрела – три цели, а теперь разыщу-ка я людей. Не имею против прислуги и охраны ничего личного, но и оставлять за спиной никого не собираюсь. Не хватало еще, чтобы в самый неподходящий момент какой-нибудь особо преданный хозяину лакей всадил мне в спину нож.

Когда я заканчиваю с обитателями первого этажа, то, уже не торопясь, поднимаюсь на второй. Широкая лестница покрыта ковровой дорожкой, на перилах ни пылинки, похоже, господин епископ держал покойных слуг в строгости.

Перед дверью спальни я останавливаюсь и несколько секунд разглядываю украшающую ее резьбу. По обе стороны двери в стену вделаны массивные бронзовые канделябры в виде кланяющихся мавров. В руках обитатели Африки держат толстые свечи, горящие ярко и ровно, словно лампочки.

Кинжал сам прыгает в руку, я долго любуюсь хищным блеском лезвия, верчу его так и эдак, а затем решительно вставляю клинок в ножны. Жанна сгорела заживо, а этот умрет мгновенно? Несправедливо! Так легко господин епископ у меня не отделается, клянусь, его ждет мучительная смерть. Впереди у нас вся ночь, вполне достаточно времени для любых забав. Качественно исполненная месть требует холодной головы, и я с кривой ухмылкой возвращаюсь на кухню.

Не проходит и пяти минут, как дверь спальни бесшумно распахивается, я захожу внутрь, держа в левой руке серебряный поднос. На нем кубок, в котором плещется жидкость цвета коньяка, и золотое блюдо, заботливо укрытое кружевной салфеткой. Я бережно ставлю поднос на мраморный столик у изголовья кровати, разгораются зажженные мною свечи, и вскоре в спальне становится светло, словно днем. Похоже, господин епископ изрядно подслеповат, канделябров, развешанных по стенам спальни, достаточно, чтобы осветить целый особняк.

– Проснитесь, господин Кошон! – громко говорю я. – Настало время принять лекарство.

Но человек, сладко сопящий под пуховым одеялом, на голос не реагирует и просыпается только тогда, когда я встряхиваю его за жирное плечо. Он сонно таращится непонимающими глазами и, широко зевнув, сварливо заявляет:

– Пошел прочь, мерзавец! Я никого не звал!

– Никто мне не рад, – вздыхаю я, а потом, рывком усадив епископа в постели, сую ему в лицо кубок. – А ну пей, сволочь!

– Это яд! – испуганно визжит толстяк, мгновенно покрывшись липким потом. – Не буду пить!

Я молча щекочу кинжалом дряблое горло, и епископ, сникнув, проглатывает содержимое кубка, в его глазах полыхает ярость загнанного зверя. Убрав клинок, я забираю у толстяка кубок и холодно говорю:

– Это лекарство, а не яд. А то, не дай бог, с тобой случится инфаркт или инсульт еще до окончания нашего разговора.

– Я узнал тебя! – перебивает меня епископ, выпучив маленькие свинячьи глазки. – Ты же тот самый лекаришка, что лечил меня в Морто!

Не обращая внимания на то, что там лопочет эта английская подстилка, я на всякий случай уточняю:

– Имею честь говорить с епископом Бове, бывшим ректором Парижского университета, уроженцем Руана Пьером Кошоном?

– Все верно, только родился я в Реймсе, в семье известного винодела, – осторожно отзывается толстяк.

Судя по всему, господин Кошон уже справился с растерянностью. Сейчас судорожно прикидывает, что же произошло и как ему выпутаться живым из этой переделки. Быстро же он пришел в себя, взгляд сосредоточенный, не слышно ни глупых угроз, ни попыток подкупа. Ждет, пока я сам скажу, чего же мне от него надо. Похоже, абы кого в епископах не держат.

– Да нет же, уважаемый, – с улыбкой поправляю я собеседника. – Родились вы все-таки в Руане, в дворянской семье. Прадед ваш состоял в ордене тамплиеров, и после разгрома храмовников ваша семья укрылась в Руане. Вы с ранней юности преданно служили герцогу Бургундскому, это ведь после ваших пламенных речей, произнесенных на площадях столицы, чернь некогда разгромила весь Париж. Тогда бунтовщики ворвались даже в спальню юного дофина, ныне короля Франции, к счастью, тот спасся. Это ведь вам принадлежит авторство позорного договора в Труа, по которому Карла VII собирались лишить престола? Это ведь вы целых четыре месяца беспрерывно уговаривали графа Жана Люксембургского выдать вам Орлеанскую Деву для суда, уломали-таки его и осудили Жанну д'Арк на смерть?

– Кто вы и что вам нужно? – сипит тот, буравя меня тяжелым взглядом.

– Что в имени тебе моем? – говорю я холодно. – Допустим, меня зовут Уриил.

– Ангел мести?

– Не то чтобы ангел, – подумав, признаюсь я. – Но основную мысль ты уже понял. Итак, у меня имеется пара вопросов.

– И это все? Ради этого вы среди ночи проникли в мой особняк?

– А потом я тебя убью, – честно говорю я. – Нет-нет, не надо сулить мне деньги или драгоценности. Ответишь честно, умрешь быстро и безболезненно. Ну а если будешь упираться, не жалуйся…

все-таки епископ Кошон не так прост, как кажется. Это опытный борец невидимого фронта, прожженный интриган, судейская крыса и признанный наставник французской молодежи.

– А может, столкуемся? – прищурившись, спрашивает он.

Как бы случайно толстяк меняет позу, его рука цепко ухватывает витой шнур.

В полном молчании проходит минута, господин епископ все дергает и дергает за шнур, стараясь проделывать это как можно более незаметно.

– Кого-нибудь ждешь? – спрашиваю я прямо. Епископ быстро мотает головой, трясутся дряблые щеки, по круглому лицу ползут струйки пота.

– Дело в том, что семеро дюжих молодцов, которые жили на первом этаже, мертвы, – поясняю я. – Они зарезались, а перед смертью эти извращенцы зачем-то связали служанку и повариху. Ты не знаешь, почему они это сделали?

Не дождавшись ответа, я уныло киваю.

– Вот и я в недоумении, – и тут же добавляю: – Но ты не надейся так легко отделаться. Не успеем выяснить все подробности до утра – не беда. До коронации еще уйма времени, а раньше тебя не хватятся, верно? Итак, вопрос первый, самый простой. С кем же я имею дело?