Орден

Звонкий смех девушки Бурцев слушал с тяжелым сердцем. Аделаида — вот что было в том сердце. Уж он бы тоже вволю погарцевал сейчас вокруг дочери Лешко Белого. Да только кто ж теперь позволит!

— Жалко девка теряться? — сзади тихонько подъехал Сыма Цзян. — Грустно такой девка упускаться?

Всем своим понурым видом бывший советник Кхайду-хана выражал сочувствие.

— Дурасек ты, Сема! — передразнил китайца Бурцев.

Не о той, совсем не о той наезднице, что флиртует с добжиньцем, думал он сейчас.

— Это твоя дурасек, — беззлобно огрызнулся желтолицый старик. — Ядавига — хороший девка! Красивый, рыжий девка! Женихаться надо, Васлав. Имей твоя два жена — Ядавига и Адалайда, и не будь грустной. Такой дела не плохо, такой дела хорошо. Можно три жена, можно четыре, можно десять. Только помещайся в дом или юрта. Сразу забывайся вся беда.

Бурцев сплюнул. Ему теперь и сотня любвеобильных красавиц не заменит Аделаиду. Восточные рецепты тут не годятся.

— Ай-ай-ай, Васлав, твоя себя погубит!

— Слышь, отвали, а, отец? Без тебя тошно.

Сыма Цзян понял. Сыма Цзян не обиделся. Сыма Цзян отвалил.

Под вечер — перед самой ночевкой — Ядвига Кульмская вновь подъехала к задумчивому Бурцеву. Как бы невзначай — чтобы Освальд не заметил — тронула стременем стремя:

— Вацлав, умоляю, не говори пану Освальду ничего.

— Чего не говорить-то? — Он не сразу и сообразил, о чем речь.

— Ну, что мы с тобой… И что я с другими… Пан Освальд… ну… он… не знает… И он…

Странное, совсем не свойственное Ядвиге смущение отразилось на покрасневшем лице. Стесняется?

Ну и ну!

— Хочет сделать тебя дамой сердца, что ли?

— Он только что предложил мне руку и сердце. А я, в общем-то, не против. Пан Освальд по нраву мне пришелся.

Ого! Бурцеву стало даже немного веселей. Тут уже не только месть замешана. Тут, блин, взаимной любовью попахивает. Большой и чистой. Похоже, бывшая пассия Земовита окончательно охмурила добжиньца. Или это просто кратковременная безбашенная страсть? Хотя какая разница. В любом случае не ему топтать чужие чувства.

— Не расскажешь, Вацлав?

— Да ладно, Ядвижка, какие проблемы — ничего не скажу. Но раз такое дело, то и ты, будь добра, держи язык за зубами. А то… Пан Освальд — человек, знаешь ли, вспыльчивый и вроде как мой сюзерен. Это он ведь меня в рыцари посвящал, а я с его невестой на старой мельнице… Непорядок! Это ж право первой ночи наоборот получается. За такое, наверное, башку снимают.

Ядвига улыбнулась:

— Я — могила. А тебе спасибо. При случае отблагодарю — не пожалеешь.

Она лукаво подмигнула, давая понять, о какой именно благодарности идет речь. Бурцев содрогнулся. Нет, не то чтобы неприятно… Собственно, ту ночь в домишке кульмского мельника они провели очень даже ничего, но… Но Аделаида! И потом, делать подобные намеки сразу после помолвки… Ядвига Кульмская как всегда была несравненна в своей непосредственности.

Девушка чмокнула губами. Не столько понукая коня, сколько изображая прощальный и такой многообещающий поцелуй… Ишь, не нацеловалась еще! Ох, несчастный Освальд, угораздило же тебя! Хотя с другой стороны… Пан разбойник тоже ведь не подарочек. Оба они друг друга стоят. Может, потому и спелись так быстро эти двое?

На ночь остановились в лесной глуши — то ли на заброшенной летней стоянке прусских бортников и охотников, то ли в тайном разбойничьем схроне. Две шалашеобразные хижины издали напоминали погребенные под снегом берлоги. Однако сугробы над рукотворным буреломом надежно защищали от ветра и холода. Да и огонек, разведенный меж ними для согрева дозорного, скрывали от чужих глаз. Ядвига ночевала с Освальдом. Вторую хижину заняли Бурцев и Сыма Цзян. Мужчины договорились дежурить по очереди. Сначала Бурцев, потом — старик-китаец, последним — Освальд. Но первую вахту спал только бывший советник Кхайду-хана. Бурцев на своем посту хорошо слышал приглушенные звуки из соседнего сугроба. Сомневаться, чем вызвана эта возня в лежбище молодого мужчины и молодой женщины, не приходилось.

Он вздохнул. Ох, и хреново же было слушать такое, сидя в одиночестве у костра. Нет, вовсе не запоздалая ревность к Ядвиге мучила его сейчас. Иная печаль терзала душу. Опять! В язычках пламени чудился милый сердцу образ. Княжна Агделайда Краковская, гордая дочь Лешко Белого, улыбалась из огня приветливо, ласково. Совсем как прежде — так, как, наверное, никогда уж улыбаться не будет. Ему — не будет. Аделаида извивалась, изгибалась, как бывало порой, когда он ласкал ее юное стройное тело.

Внезапный порыв ветра качнул пламя. Огненная Аделаида будто вскочила с разогретого ложа любви, будто протянула к нему руки, взывая о помощи. Ища защиты. И тут же сникла… Зашипел на углях павший с ветки снег.

Бурцев сжал кулаки. Он вытащит ее. Вырвет из цепких лап штандартенфюрера Фридриха фон Берберга, чего бы это не стоило. Вырвет, даже если сама княжна будет тому противиться. Ну, а потом… Раз им суждено расстаться — расстанутся. Но сначала пусть фон Берберг умрет. А Аделаида окажется вне досягаемости для эсэсовских хроно-диверсантов.

Еще один — особенно громкий и звонкий — стон страсти нарушил тишину. Ядвига… А теперь вот — зычнее, глуше — Освальд. Бурцев глянул на луну. Впору взвыть.

Глядел долго, пока не решил: время! Пора будить Сыма Цзяна и ложиться спать… Заставить себя уснуть, пока совсем не рехнулся.

Глава 4

Вот и все. Долгий, почти бесконечный путь позади. В трофейный бинокль из густого подлеска, служившего им укрытием, местность просматривалась великолепно. Сюда они добирались, сторонясь трактов, дорог и явных троп и теперь могли наблюдать за городом спокойно, не опасаясь преследования.

Резиденция дерптского епископа Германа фон Крайземана — бывший русский городок, основанный еще в одиннадцатом веке Ярославом Мудрым и именовавшийся до захвата немцами Юрьевом, возвышался над замерзшей речушкой Эмайыгой. Онемеченный Дерпт не выглядел гостеприимным местом. Каменные стены и башни внутреннего замка были здесь, конечно, поменьше Кульмских. И над островерхими крышами внутренней цитадели не реяли грозные орденские стяги — только топорщились католические кресты да развевался одинокий флаг с гербом его преосвященства.

Благодаря мощной оптике Бурцев смог различить геральдические цвета епископа: красный, серебряный и золотисто-желтый. На красном поле огромный серебряный ключ перекрещивается с серебряным же клинком. В головке ключа вырезано крестообразное отверстие. Бородка — непроста, не примитивна. Для сложного замочка, видать, выкован ключик. Рукоять геральдического меча позолочена. Такой же золотой крест изображен сверху — над ключом и клинком.

Епископский замок, как и положено доброй крепости, построен на возвышении, окружен рвом и валом с обледеневшими склонами. К холму с каменной цитаделью со всех сторон жмутся домишки горожан, а внизу — уже на равнине — Дерпт опоясывает вторая стена — деревянная и невысокая.