Ордер на возмездие

– Я никому не скажу, и ребята не скажут. Мы не понимаем, что ли, объект-то стратегический! – слово «стратегический» Петровичу нравилось, он его не раз слышал по телевизору и поэтому начал вворачивать, словно это слово могло его спасти. Так верующий поминает Господа в молитве.

– Да, стратегический, – один из москвичей отвернулся, вытащил из-под куртки пистолет Стечкина, из кармана – короткий глушитель и хладнокровно принялся наворачивать его на ствол.

Местные охранники замерли. Они не ожидали такой развязки, еще надеясь, что москвич просто попугает мужиков и отпустит. Больше всего местных поразило то хладнокровие, с которым москвич проделывал процедуру, словно бы занимался этим каждый день по несколько раз.

Москвич с легкой улыбкой повернулся к пленникам и спросил:

– Знаете, что у меня в руке? – он передернул затвор, досылая патрон в ствол, подошел, подсунул глушитель Петровичу под нос. – Понюхай, чем пахнет, урод?

Петрович поверил в то, что его просто хотят попугать и отпустить. В душе он зарекся никогда больше не зариться на чужое. Поэтому решил подыграть москвичу, подался вперед и втянул в себя воздух.

– Порохом пахнет, – сказал он, хотя и пистолет, и глушитель, пробыв день под мышкой у охранника, пахли потом и дорогим дезодорантом. – Понял.

Больше никогда не буду, – улыбнувшись, пообещал Петрович.

– Точно, не будешь, – подтвердил москвич и нажал на спусковой крючок и тут же резко отпрянул, чтобы его не забрызгало кровью.

Пуля вошла точно между глаз, в полутора сантиметрах над переносицей.

Петрович завалился на бок.

Паша и Шурка пока ничего не поняли. Им казалось, что все происходит понарошку, как в игре, и Петрович лишь изображает мертвого. У них в голове не укладывалось, что можно так хладнокровно убивать людей, виновных в том, что по пьянке забрались на склад. Следующим оказался Пашка лишь потому, что сидел ближе к москвичу. Последним убили Шуру, тот лишь успел перед выстрелом крикнуть:

«Мама!»

Москвич свинтил глушитель, спрятал пистолет, предварительно дунув в ствол. Распорядился:

– Обыщите их, – он присел на ящик и стал поплевывать под ноги.

Местные охранники, кривясь и боясь перепачкаться в кровь, принялись обыскивать мертвецов. Ни у кого из них документов не оказалось.

– Оружие, документы? – вяло спросил москвич, уже заранее зная ответ.

– Ничего у них нет. Деревенские с документами не ходят, это в Москве на улицу без паспорта носа не высунешь.

Местные охранники топтались,незная,чтоделать.

– Чего смотрите?! – сплюнул под ноги один из москвичей, – падаль спрятать надо, чтобы не воняла.

– Куда?

– Вам лучше знать, я на базе недавно. Вы, ребята, ленивые, яму копать не станете. Есть тут какой-нибудь люк поглубже?

– Есть, – тут же просиял лицом один из охранников. – В него никто не полезет. Пожарный водоем строили, но до ума не довели. К нему коллектор шел, мы в этот люк всякую дрянь сбрасываем, на прошлой неделе дохлую собаку Петрович в него забросил, даже не воняет.

– Ну вот, и его туда.

Москвичи уходить не спешили. Они проследили за тем, как тела сбросили в люк, в зловонную жижу. Но оказалось, в колодце не так уж глубоко, тела были видны.

– Засыпать, – приказал москвич.

– Тут склад с цементом есть, – вспомнил один из охранников, – в мешках бумажных. Для строительства не годится, отсырел, но для такого дела – самое то.

Москвич досадливо махнул рукой:

– Ваши проблемы. К утру все должно быть чисто, и ни одного человека во дворе.

Все принялись за работу. Таскали мешки с цементом, разрывали бумагу, сыпали его прямо в колодец. Казалось, цемент растворяется в воде. Но как только рассеивалось серое облако пыли, вновь проступали очертания человеческих тел, словно отлитых из бетона.

Наконец, трупы скрылись под серым порошком. Сверху для надежности насыпали битого кирпича, собранного под забором, плеснули несколько ведер воды.

– Схватится, – сказал охранник, вспомнив о цементе.

– Еще мешков десять высыпьте и водой вокруг колодца сполосните.

Наследили, сразу видно, что тут топтались.

До самого утра в холодильнике наводили порядок, складывая боеприпасы и возвращая ящики в штабель.

А тем временем двое москвичей совещались, сидя в комнате у расшатанного дощатого стола:

– Как ты думаешь, это не ФСБ подстроило, не ГРУ?

– Если бы они подстроили, то не три пьяных идиота залезли бы, а целая группа захвата в масках, с автоматами. Мы бы уже лежали с тобой – мордами в землю. А так мы сидим, кофе из термоса попиваем, а лохи работают.

– Сундукову скажем? – наконец-то задал тот вопрос, который мучил обоих, молодой охранник. Старший прикусил губу:

– Зачем? Все в порядке, мы все уладили. Пропали три пьяных мужика из деревни. Может, они в реке утонули, может, в карьер свалились, да сверху их песком засыпало, а может, в загул ушли. Никто их не найдет, никто и искать не станет. Нам недолго здесь осталось ковыряться, и он покосился на циферблат дорогих часов.

– Сундуков что говорил? Ты его последним видел.

– Сказал с неделю еще подождать или дней десять. Еще что-то должны подвезти, и мы уедем отсюда вместе с вагонами.

– А местные охранники?

– Сундуков что-нибудь придумает, не наша забота. Нас в Старокузнецке вообще никто не видел – и оба замолчали, предвидя, что, местных охранников, скорее всего, потом уберут.

Первые лучи солнца упали на двор овощной базы. Сверкал дюраль трех вагонов-рефрижераторов, стоящих на железнодорожной ветке, темнело пятно недавно разлитой воды возле колодца у недостроенной пожарной емкости, белела кладка в стене холодильника. Уже ничто не напоминало о ночных гостях. Охранники завтракали тушенкой из жестяных банок, густо намазывая ее на тонко порезанный хлеб, закусывая поздними огурцами.

В деревне тем временем жена Петровича уже стучалась в дверь к полусумасшедшей Любке, надеясь застать тут мужа. Дверь Любка никогда не запирала. И не дождавшись ответа, жена Петровича шагнула в дом с намерением устроить скандал и повыдрать волосенки гулящей бабе, которая сводит с пути истинного чужих мужей.

К удивлению женщины, Любка была одна. Она сидела у стола, уронив голову на сложенные руки. Четыре стакана, залапанные жирными пальцами, стояли на столе. Любка переводила тупой взгляд с одного стакана на другой, каждый раз удивляясь, почему в них нет водки. Дети еще спали, и только поэтому жена Петровича не подняла жуткий крик.