Орел и Ворон

Спустя пару ударов сердца на землю осело несколько тяжело раненых рейтар — на близком расстоянии кирасы не держат мушкетные пули...

— Перезаряжай! А у кого есть третий пистоль — целься в бойницы! Стрелять без команды, как только увидите врага!

Бой на нашем участке штурма разгорается все сильнее. Упала уже третья лестница, но рядом с остальными все ещё кипит яростная рубка, молниями мелькают перепачканные в крови клинки, гремят бьющие в упор выстрелы! Наёмники бьются отчаянно, не позволяя мятежникам приблизиться к оставшимся лестницам — по ним сплошным потоком на стены поднимается подкрепление...

Я пытался разглядеть хоть какое-то движение в ближней ко мне "навесной стрельницей" — но какое-то шестое чувство заставило поднять глаза чуть выше. И сердце тут же обожгло ненавистью: в основной бойнице я увидел казака с луком, смотрящего на меня с перекошенным от гнева лицом и уже наложившим стрелу на тетиву... Практически не целясь, я отчаянно вскинул отцовский пистоль, показавшийся в этот миг словно продолжением руки — и спешно нажал на спуск.

Грохнул выстрел. Ещё пару пистолей разрядили стоящие справа и слева от меня рейтары — когда же дым рассеялся, я увидел лишь пустой зев бойницы.

Отправить стрелу в смертельный полет казак так и не успел... А где-то далеко, из-за спины, раздался могучий рев луженой глотки английского капитана:

— Смена шеренги!

Мушкетеры используют одну и ту же тактику, что и конные рейтары... Что же, "караколе" нынче весьма популярна. Первый ряд стрелков, произведя залп, немедленно разворачивается и отходит назад, становясь за последним рядом, для перезарядки мушкетов. В то время как второй ряд, выдвинувшись вперед, производит новый залп... Однако мои солдаты сейчас встали в одну шеренгу — слишком близки мы к крепости, чтобы смена рядов дала хоть какое-то преимущество. Зато залп выходит более густым и слитным — везде свои преимущества...

А ведь ландскнехтов на стене все-таки оттеснили к лестницам — и вниз густо полетели камни и бревна.

Сколько же сил у мятежников?!

— Целься по бреши! В наших только постарайтесь не попасть!

Выждав для верности ещё пару мгновений, при этом отчаянно забивая пулю шомполом в ствол, я отчаянно выкрикнул:

— Огонь!!!

Грянул залп! Несколько ляхов и казаков упало, кто-то даже свалился в ров... Но и мятежники успели сломать сброшенным вниз бревном ещё одну лестницу — обломки её рухнули вниз, подняв завесу пыли у самой земли.

— Перезаряжай!

Со стены падают зарубленные саблями и застрелянные в упор наемники. Используя подаренную нашим залпом паузу, разуверившиеся в успехе штурма солдаты принялись спешно спускаться вниз. Сталкиваясь при этом с теми, кто все ещё пытается карабкаться наверх, теряя драгоценное время... Одновременно с тем их соратники продолжают отчаянно рубиться на стене, прикрывая стихийное отступление товарищей; до нас доносятся страшные крики и проклятия убивающих друг друга людей.

У одной из уцелевших лестниц оборону занял доппельзольднер. Отчаянные удары его верного цвайхандера, ослепительно сверкающего на солнце, зацепили двух врагов и отогнали от себя прочих... Страшное и одновременно с тем волнующее зрелище! Правда, продержался храбрец недолго — две ударившие в грудь стрелы свалили ландскнехта на спину... Но в этот самый миг шагнули вперёд мои рейтары, успевшие перезарядить по одному пистолю. На удивление, огонь со стены нас больше не беспокоит — очевидно, враг так же бросил все силы к пролому!

— Огонь!

Мой рев предварил очередной залп, направленный в мятежников — а следом из-за спины гулко ударили мушкеты! Когда же пороховой дым развеялся, моему взору предстали последние спускающиеся вниз наёмники... Все-таки мы выручили соратников своим огнём, заставив ляхов и казаков отступить от бреши с немалыми потерями! Тем самым дав время уцелевшим ландскнехтам беспрепятственно покинуть стену...

Но теперь уже совершенно очевидно, что бой окончен — по крайней мере, на участке нашего штурма. Только на валу и перешейке из фашин высится груда тел павших с обеих сторон...

Да упокоит Господь их грешные души...

— Отходим! Всех раненых с собой — и отходим! Да поживее, если не стремитесь сегодня же отправиться к праотцам!

Словно вторя моему приказу, из глубины крепости победно прозвучала труба, а мятежники разразились радостными криками. Многие высунулись из бойниц, оскорбляя нас — и целя в спины из мушкетов...

А мы как назло, разрядили все пистоли!

Я стиснул зубы от гнева и беспомощности — но уже в следующий миг впереди нас грянул залп мушкетеров! Вновь обильно полетела в стороны деревянная щепа из брёвен вокруг бойниц, и большинство мятежников отпрянуло от них. Кто-то в испуге — а кто-то получив тяжёлую мушкетную пулю в лоб или грудь...

А английский капитан не подкачал!

...Мои рейтары благополучно выбрались из-под огня, неся на плечах раненных соратников, некоторые из которых успели умереть на руках товарищей. А я, выведя эскадрон, недосчитывающийся четырнадцати раненых и убитых солдат в безопасное место, наконец-то позволил себе облегчённо выдохнуть... Тут же навалилась невероятная усталость и равнодушие ко всему происходящему.

Потерявшая всякий строй толпа наёмников понуро и молчаливо бредет к лагерю...

На сегодня все кончено.

Глава 4

Предаемся вину и танцам,

Убиваем, сжигаем мосты.

Но что ты скажешь посланцу

Находясь у последней черты?

— Дорогой, просыпайся.

Нос приятно защекотал аромат туберозы. Улыбаясь, я открыл глаза.

Черные как смоль кудри, небрежно спадающие на плечи, глаза липового меда, чуть пухлые губы. Эта девушка — настоящее воплощение мечты...

— Ты как всю жизнь проспишь!

Пальчики возлюбленной скользнули по шрамам на моих руках, щекоча кожу и заставляя сердце чаще биться. Пару мгновений я стоически терпел эти сладкие пытки, после чего ринулся в истинно кавалерийскую атаку, накрыв женские губы поцелуем:

— Не просплю! Ты не дашь...

Спустя некоторое время, наконец-то вырвавшись из моих объятий, красотка с мраморной кожей подарила мне ехидную и одновременно с тем чарующую улыбку:

— Себастьян, следующий раз я буду будить тебя на безопасном расстоянии!

— Не думаю, что у тебя это получится.

Я попытался вновь привлечь девушку к себе, но дочь ганноверского торговца, Виктория Айхен, гибко изогнулась, избегая моей руки и тут же подразнила высунутым языком с победной миной на лице!

Ну-ну...

Комната, в которой я проснулся, также очаровательна, как и сама наследница торгового дома. Светлые стены, большие окна и огромная кровать с мягкой периной. Благодать!

Благодать, увы, не моего дома... Видимо, эта мысль отразилось у меня на лице в тот момент, когда я встал с постели и принялся энергично собираться.