Орел в небе

Рувим смолк. Двое мужчин напротив напряженно смотрели ему в лицо, подавшись вперед в своих креслах.

– Это темная сторона. Если дело обстоит именно так, то для всех практических целей Дебра слепа и такой останется навсегда. Но есть и другая сторона. Возможно, глазной нерв почти не поврежден, может быть, вообще не поврежден, слава Богу...

– Тогда почему она не видит? – гневно вопросил Дэвид. Он чувствовал, что его куда-то ведут, приманивают, как быка в далеком прошлом. – Выберите уж что-нибудь одно.

Рувим посмотрел на него и впервые разглядел за этой неподвижной маской искалеченной плоти чувства, понял, какую боль испытывает Дэвид, увидел, что она таится в его темных глазах, сизых, как ружейная сталь.

– Простите, Дэвид. Меня увлек этот сложный случай, я смотрел на него со своей академической точки зрения, а не с вашей. Больше я не буду отвлекаться. – Он откинулся в кресле и продолжал: – Помните рубец в глазном канале? Я считаю, что это сам нерв, изогнутый и смещенный со своего обычного положения. Обломок кости пережал его, как садовый шланг, а давление металлического осколка было таково, что нерв не мог передавать импульсы в мозг.

– Удары по виску... – начал Дэвид.

– Да. Этих ударов оказалось достаточно, чтобы слегка сместить обломок кости или сам нерв, так что минимум импульсов стал передаваться в мозг – так, дергая перегнутый садовый шланг, можно пропустить немного воды, хотя основной поток будет заперт. Но едва шланг распрямится, поток хлынет в полную силу.

Они молчали, обдумывая услышанное.

– Как глаза? – спросил наконец Бриг. – Они здоровы?

– Абсолютно, – ответил Рувим.

– Как узнать... Я хочу сказать, какие шаги нужно предпринять? – негромко осведомился Дэвид.

– Есть только одна возможность. Придется осмотреть место травмы.

– Операция? – ужаснулся Дэвид.

– Да.

– Вскрыть Дебре череп? – В его взгляде светился страх.

– Да, – кивнул Рувим.

– Ее голову... – Дэвид с дрожью вспоминал безжалостный нож. Он увидел искаженное любимое лицо, боль в слепых глазах. – Нет, я не позволю вам резать ее. Не позволю обезобразить, как это сделали со мной...

– Дэвид! – Голос Брига прозвучал, словно треснувший лед, и Дэвид съежился в кресле.

– Я понимаю, что вы испытываете, – мягко, контрастно Бригу, заговорил Рувим. – Но мы проникнем со стороны волос, никакого обезображивания не будет. Как только отрастут волосы, шрам скроется, да и разрез будет очень невелик...

– Я не хочу, чтобы она страдала. – Дэвид пытался справиться со своим голосом, но тот по-прежнему дрожал. – Она достаточно натерпелась, разве вы не видите?..

– Мы говорим о возврате зрения, – снова вмешался Бриг, холодно и жестко. – Легкая боль – небольшая плата за это.

– Боли будет очень немного, Дэвид. Меньше, чем при удалении аппендикса.

Они снова замолчали. Двое старших мужчин наблюдали за молодым, не способным решиться.

– Каковы шансы? – Дэвид просил о помощи, хотел, чтобы решение принял за него кто-то другой, хотел отдать его в их руки.

– Неизвестно. – Рувим покачал головой.

– О боже, я не могу рисковать, когда все так сомнительно! – воскликнул Дэвид.

– Хорошо. Позвольте мне сформулировать так: существует реальная возможность – не вероятность, а возможность – что зрение восстановится частично. – Рувим тщательно подбирал слова. – И совсем небольшая возможность, что зрение восстановится полностью или почти полностью.

– Это в лучшем случае, – согласился Дэвид. – А в худшем?

– А худший – никаких изменений не будет. Она напрасно перенесет боль и неудобства.

Дэвид вскочил с кресла и подошел к окну. В широком заливе стояли танкеры, а вдали в яркое небо дымчатой голубизной поднимались холмы Тайгерберга.

– Ты знаешь, каким должен быть выбор, Дэвид. – Бриг не позволял ему отступить, безжалостно гнал навстречу судьбе.

– Ну хорошо. – Дэвид сдался и повернулся к ним. – Но с одним условием. Я на этом настаиваю. Дебра не должна знать, что есть шанс вернуть ей зрение...

Рувим Фридман не согласился:

– Ей нужно сказать.

Бриг яростно ощетинил усы.

– Почему? Почему ты не хочешь, чтобы она знала?

– Вам известно, почему, – ответил Дэвид, не глядя на него.

– Но как вы объясните ей? – спросил Рувим.

– У нее сильные головные боли... Сообщим, что у нее опухоль... ее нужно удалить. Это ведь правда, не так ли?

– Нет, – возразил Рувим. – Я не могу сказать ей это. Не могу обманывать.

– Тогда я сам это сделаю. – Голос Дэвида снова звучал твердо. – И я объясню ей, каков будет исход операции. Благоприятный или нет. Я сделаю это. Вам понятно? Вы согласны?

Немного погодя они кивнули, принимая условия Дэвида.

* * *

Дэвид попросил шеф-повара отеля собрать корзину для пикника, а бар предоставил ему переносной холодильник с двумя бутылками шампанского.

Дэвиду хотелось ввысь, на простор, но нужно было уделять все внимание Дебре, а не механизмам, и он неохотно отказался от мысли лететь с ней; вместо этого они по канатной дороге поднялись на крутые склоны Столовой горы. С верхней станции на плато уходила тропа, и они рука об руку шли по ней, пока не набрели на прекрасное место на краю утеса, где смогли уединиться в безбрежном океане пространства.

Снизу, за две тысячи футов, до них долетали звуки города, еле слышные и неузнаваемые, их приносили случайные порывы ветра: автомобильный гудок, шум локомотивов на грузовой станции, крик муэдзина, призывающего правоверных на молитву, крики детей, отпущенных после уроков. Но все эти далекие шумы человечества лишь подчеркивали их одиночество, а ветер с юга казался сладким и чистым после грязного городского воздуха.

Они пили вино, и Дэвид набирался решимости. Он уже хотел заговорить, но Дебра опередила его.

– Хорошо быть живой и любимой, дорогой, – сказала она. – Мы очень счастливы, ты и я. Ты это знаешь, Дэвид?

Он издал звук, который можно было принять за согласие, и храбрость покинула его.

– Если бы могла, ты хотела бы что-нибудь изменить? – выдавил он наконец, и Дебра рассмеялась.

– Конечно. Полной удовлетворенности не бывает до самой смерти. Я поменяла бы многое в мелочах, но не главное. Ты и я.

– А что бы ты конкретно изменила?

– Я бы хотела лучше писать, например.