Орел-завоеватель

— Катон, у тебя есть глаза. И башка тоже вроде на месте. Но порой ты задаешь самые заковыристые вопросы. Конечно, некоторые солдаты, что и говорить, люди грубые, жестокосердые. Но разве таких мало среди штатских? Ты что, живя во дворце, не встречал таких типов? Таких, что ради карьеры дитя родное не пожалеют. Помнишь, как после падения Сеяна [1] был отдан приказ изнасиловать его девятилетнюю дочь, потому что закон, видишь ли, запрещает казнить девственниц? Разве это не отдает бессердечием почище солдатского? Оглянись вокруг. — Макрон обвел рукой ряды палаток, возле которых сотни людей предавались безмятежному отдыху, радуясь теплому летнему дню. Несколько человек неподалеку играли в кости, кто-то чинил снаряжение и приводил в порядок оружие, двое даже читали. — Они просто люди, Катон. Обычные люди со всеми своими пороками и добродетелями. Но если другие люди проживают свою жизнь, отодвигая смерть на неопределенное будущее, для нас она постоянная незримая спутница. И с этим нельзя не считаться.

1

Сеян, Луций Элий(ок. 20–16 гг. до н. э. — 18.10.31 н. э.), фаворит императора Тиберия. Командир императорской гвардии. Стремился захватить трон. Казнен по обвинению в государственной измене.

Их взгляды встретились, и Макрон печально кивнул.

— Вот такие вот дела, сынок. А теперь послушай меня. Ты славный паренек, и у тебя есть задатки хорошего солдата. Сосредоточь свои мысли на этом.

— Да, командир.

Макрон поднялся, одернул надетую под панцирь тунику, улыбнулся и зашагал было прочь, но спохватился и раздраженно щелкнул пальцами.

— Дерьмо! Чуть не забыл, ради чего я к тебе притащился.

Сунув руку под ремни, центурион извлек маленький, плотно свернутый и запечатанный свиток.

— Это для тебя. Сегодня с провиантским обозом пришли письма. Прочти и чуток отдохни. А вечером, это уже без шуток, ты мне понадобишься на службе.

Когда усталый центурион тяжело зашагал к своей палатке, Катон внимательно изучил свиток. Адрес на его облатке был написан аккуратным убористым почерком.

«Квинту Лицинию Катону, оптиону шестой центурии четвертой когорты Второго легиона». Любопытство перешло в радостный трепет, когда он взглянул, кто ему пишет. Там стояло имя Лавинии.

ГЛАВА 16

Во время военной кампании любая возможность отдохнуть является для бойцов роскошью, которую следует смаковать, и солдаты Второго легиона пребывали в разнеженном состоянии. Послеполуденное солнышко разогрело влажную землю так, что ее подернула легкая дымка, навевавшая чувство спокойствия и уюта. Легат позаботился о том, чтобы по возвращении в лагерь его людей досыта накормили и выдали каждому изрядную мерку вина. Правда, не всем из них удалось промочить глотку. Некоторые в надежде выпить побольше поставили свою порцию на кон, проиграли и теперь угрюмо посматривали на своих более везучих и зачастую мертвецки пьяных товарищей.

Проходя вдоль палаток, легат Второго не мог лишний раз не подивиться метаморфозе, столь свойственной воинскому бытию. Еще накануне эти самые люди готовились к штурму британских позиций, к тому, чтобы убивать или быть убитыми, а сейчас они мирно спят. Спят, как младенцы, а те, что не спят, погружены во что-то свое, и настолько, что даже не замечают своего командира, не приветствуют его, не встают.

Впрочем, сейчас такое нарушение дисциплины было вполне простительным, и потому Веспасиан оставил его без внимания. Зачем дергать людей, которые достойно сражались, добыли своим усердием в битве победу, а теперь наслаждаются заслуженным отдыхом? Пусть набираются сил и укрепляются духом. Все это им потребуется, ведь уже завтра армия переправится через реку Мидуэй и продолжит преследование дикарей.

Но на данный момент все эти вопросы не являлись для него главными. За ремень легата был заткнут свиток, который он по прибытии в свой штабной шатер увидел среди служебных депеш и живо схватил, мгновенно узнав почерк. Сейчас послание от жены значило для него больше чего бы то ни было на земле, значило так много, что на короткое время даже заставило позабыть о никогда не отпускавших его обязанностях и заботах. Отрывисто приказав штабной свите разобраться со служебной почтой, он снял доспехи и, оставшись в легкой полотняной тунике, покинул шатер, ища уединения. Декурион, командовавший отрядом личной охраны легата, вытянулся в струну, но, прежде чем он успел построить своих людей, легат приказал ему никого не тревожить. После чего один, без охраны, покинул штабную зону.

На линиями пикетов вздымался небольшой холм с березовой рощицей на вершине. К ней вело нечто вроде звериной тропы, более-менее прямо проложенной через заросли жгучей крапивы и коровьей петрушки. Царило полное безветрие. Бабочки, пчелы и прочие насекомые порхали над неподвижной зеленью, ничуть не обеспокоенные соседством с огромной массой людей, лошадей и быков, словно гигантской безмятежной рукой обнимавшей высящуюся над ней возвышенность. Поднявшись наверх, туда, где ничто не нарушало тишины и спокойствия, Веспасиан устало сел на траву, привалившись спиной к шершавому стволу ближайшего деревца.

Но даже здесь, в тени, воздух был настолько нагретым и влажным, что вспотевшие при подъеме подмышки не сохли.

Внимание легата на миг привлекли возня и тучи сверкающих брызг внизу, возле брода. Многие легионеры, решившие искупаться, сейчас наверняка блаженствовали в прохладной воде. Веспасиан и сам был бы не прочь окунуться, но спуск к реке и купание отняли бы слишком много времени. Тем более что облегчение будет коротким и по пути обратно на холм он опять изойдет потом. Зато сейчас ему предстояло ни с чем не сравнимое удовольствие. Возможность не просто пробежать письмо глазами между просмотром штабных депеш, а прочитать его не спеша, смакуя каждое слово. Он сломал печать, представляя себе при этом, как совсем недавно ее поглаживали руки Флавии. Пергамент был плотным, и он улыбнулся, распознав его несомненную принадлежность к письменному набору, приобретенному им для Флавии почти год назад. Почерк, как и всегда, очаровывал своим изяществом. Устояв перед искушением просмотреть текст по диагонали, как он это делал с большинством документов, Веспасиан устроился поудобнее и принялся чуть ли не слог за слогом изучать весточку от жены, которая начиналась с полушутливой формальности.

Писано в июньские иды, в Лютеции, в доме наместника.

Флавию Веспасиану, командиру Второго легиона Августа и, помимо того, любимому мужу Флавии Домитиллы, а также отсутствующему родителю Тита.

Дорогой супруг, надеюсь, что у тебя все хорошо и что ты прилагаешь все усилия, дабы уберечь себя от любых напастей ради любящих тебя близких. Маленький Тит тоже просит тебя быть осторожным, а не то, если ты падешь в бою, он грозит перестать с тобой разговаривать. Как я понимаю, эвфемизм «пасть» наш малыш воспринимает буквально и не перестает удивляться тому, до чего же вы, воины, неуклюжие, раз так плохо держитесь на ногах. У меня не хватает духу объяснить ему, что происходит на деле, тем паче что самой мне в сражениях бывать не доводилось и я не уверена, что смогла бы описать и растолковать все правильно. Может быть, ты сделаешь это сам в один прекрасный день, когда (а не если) вернешься домой.

Предполагаю, что тебе интересно узнать о нашем путешествии в Рим. Его основательно затруднило то обстоятельство, что все дороги были забиты людьми, животными и повозками, двигавшимися в противоположном направлении, к побережью. Похоже, в Риме не щадят сил, лишь бы обеспечить успех вашей кампании. Мы встретили по пути даже слонов, которых гнали в Гесориакум. Слоны! Что, по мнению императора, будет делать командующий Плавт с этими бедными животными, мне остается только гадать. Право же, смешно посылать такие силы для покорения какой-то кучки невежественных дикарей, едва ли способных на серьезное сопротивление…

Веспасиан мягко покачал головой: до сих пор пресловутые невежественные дикари бьются гораздо лучше, чем это предполагалось ранее, и армия теперь остро нуждается в спешно направляющихся в Британию подкреплениях. В частности, Второму легиону, чтобы укомплектовать его полностью, требуется изрядное пополнение.

…Наиболее оптимистично настроенные жены военных уверены, что Британия войдет в состав империи к концу текущего года — как только Каратак будет разгромлен и столица его племени Камулодунум окажется в наших руках. Я пыталась, с твоих слов, объяснить им, что остров слишком велик, но они уверены в непобедимости наших войск и полагают, что одно лишь имя Рима должно повергать в трепет туземные племена. Хотелось бы верить, что они правы, однако у меня, учитывая твои рассказы о склонности бриттов к партизанской войне, имеются в этом большие сомнения. А потому я уповаю на богов и молю их о том, чтобы они вернули тебя в мои объятия и в Рим ставшим чуть старше и чуть мудрее, но в полном здравии, дабы ты мог наконец покончить с походной жизнью и полностью сосредоточиться на политике. Будь уверен, необходимую почву в Риме я для этого подготовлю, благо связи мои в этом смысле обширны.

Упоминание о политике заставило Веспасиана нахмуриться, а прочитав о «связях», он помрачнел и того пуще. В нынешней обстановке всякая околополитическая возня, связанная с его именем, могла основательно подпортить ему карьеру, а то и вовсе положить ей конец. Совсем недавно Веспасиан узнал, что Флавия, оказывается, была причастна к заговору, имевшему целью свержение Клавдия. В Риме были схвачены и казнены десятки заговорщиков. Флавию спасло то, что она не являлась прямой участницей неудавшегося переворота, но коварный Вителлий прознал о ее роли и если не обвинил жену своего легата в измене, то лишь потому, что сам оказался у него на крючке из-за неудачной попытки захватить золото и серебро Цезаря, на которые имел виды сам император. Оба они, легат и трибун, теперь были связаны опасными тайнами, что, как подумал Веспасиан, возвращаясь к письму, его лично радовало очень мало.