Орфей и Ника
Шрифт:
Ника растерянно поглядела на Владыку, затем на черноволосую – они молчали. Смысл сказанного с трудом проникал в сознание. Кто спас народ дхаров? Неужели Орфей? О чем говорит Фроат? Она останется здесь, а Юрия ждет скорая смерть! И тут Ника поняла: Иванов желает что-то узнать от Орфея. Тот не скажет – и погибнет…
– Не торопитесь, Фроат-гэгхэн, – низкий голос Владыки заставил дрогнуть пламя костра, – мы подумаем и об этом. Но сейчас мы еще не решили…
– Да, да, – подхватил Ермий, – речь идет о принципиальном согласии. Конечно, если бы кто-нибудь, имеющий на это право, согласился остаться тут вместо
– Сие нетрудно… – Негромкий голос произнес это совсем близко. Ника оглянулась: рядом с нею сидел Варфоломей Кириллович. Старого священника заметила не только она. Лицо Владыки дрогнуло, а Ермий вскочил, поспешив снять с головы шляпу.
– Сие нетрудно, – повторил Варфоломей Кириллович. – Я останусь вместо Юрия Орловского. Мои права вам ведомы…
Дыхание на миг перехватило. Ника глядела на старого священника с недоумением и даже страхом. Кто он? Откуда у старика такая власть? Впрочем, это сейчас не главное, он нашел выход…
– Досточтимый Варфоломей Кириллович, – Ермий осторожно присел, но шляпу по-прежнему держал в руке, – ваши права общеизвестны и не подлежат обсуждению. Но смею напомнить, что, как только вы, так сказать, переправитесь через реку, ваше положение изменится. И очень сильно… Боюсь, что и в дальнейшем…
– К чему многоречие, Ермий? – Старик еле заметно улыбнулся. – Я уже сказал…
Нике стало легко. Сейчас все решится – неожиданно и так удачно. Она вернется вместе с Юрием, князь Фроат поможет им, и…
И тут она наконец сообразила. Она вернется, им с Юрием помогут, а старый священник останется тут! Господи, как она могла даже подумать? Платить чужой жизнью! Какая она все-таки сволочь…
– Ну что ж, – Владыка пожал плечами, – быть…
– Нет! – Ника вскочила, боясь, что опоздает. – Стойте! Не смейте! Я запрещаю!
Она перевела дыхание, пытаясь справиться с охватившим ее волнением. Ее слово – последнее, сейчас все кончится. Надо успеть…
– Я запрещаю! Слышите! Никто не останется здесь, кроме меня! Юрий бы никогда не позволил! И я тоже…
Никто не произнес ни слова, не двинулся с места. Все ждали, что она скажет дальше…
– Варфоломей Кириллович… Князь Фроат… Спасибо вам, но это дело касается лишь меня и Орфея… Юрия Петровича… А сейчас я хочу поговорить с Владыкой. Можно?
Широкоплечий секунду помедлил, затем кивнул.
– Владыка! Я не осуждаю ваши законы, я не дома. Вы можете сделать со мною что угодно. Это нетрудно, меня и Юрия ждет смерть и здесь, и на земле. Но есть еще другой закон…
Ника на мгновение умолкла, пытаясь понять, имеет ли право на такие слова. Кто она, в конце концов? Но ведь Тот, Кто когда-то приходил к людям, обещал помочь всем, даже таким, как Ника…
– Вы судите здесь. Владыка. Кто-то другой судит на земле, не знаю, справедливо или нет. Но вы – не высший суд. Есть Тот, Кто над вами, Кому подвластны и земля, и ад. Его именем, именем Господа, я требую…
Она испугалась собственных слов. Что может требовать она от всесильных? Она – пылинка, унесенная ураганом…
– Я требую… – Ника глубоко вздохнула и решилась, – справедливости. Я не могу просить о милости, о
снисхождении, вы вправе отказать. Но справедливость выше вас. Разве люди виновны в том, что с ними сделали? Разве виновны, что ими правит нечисть? Что их обманывают и убивают? Разве виновны я и Орфей, что вместо счастья нас ждет смерть? Почему вы не спросите с того, кто отвечает за это?Ника умолкла, сил больше не было. Кажется, она сказала совсем не то, что хотела, а главное – не так. Кого она обвиняла? Большевиков? Сталина? Его черную тень – «товарища Иванова»? Или кого-то еще более могущественного?
– Виновны ли люди? – Владыка нахмурился и покачал головой. – Виновны, Виктория Николаевна…
– Но не все, – негромко прервал его Варфоломей Кириллович. – Судят не всех, судят каждого. А совратителя судят особо…
– Юрий Орловский отвел смерть от моего народа. – Князь Фроат встал и шагнул к костру, поднимая вверх раскрытую ладонь. – Если мое слово еще значит что-нибудь, я тоже требую…
– Виктория Николаевна не пожалела жизни ради любимого и ради друзей, – проговорила черноволосая и тоже подняла ладонь к серому небу. – Именем Того, о Ком здесь сказано, я тоже требую…
– Я не могу требовать, – Варфоломей Кириллович встал рядом с Никой, – но я прошу…
– Это нарушение закона, – пробормотал Ермий, – но наши законы столь негибки, Владыка… Может, все же учтем…
– Хорошо, – тяжелый голос широкоплечего заставил всех умолкнуть, – я слышал. Сядьте…
И вновь тишина. Нике показалось, что она слышит стук собственного сердца. Наконец Владыка усмехнулся:
– Мне незачем напоминать о справедливости. Вы правы, Виктория Николаевна, я не имею возможности миловать и прощать – это право Того, Чьим именем вы ко мне обратились. Впрочем, всегда есть выход. Ермий…
Юркий человечек выхватил папку, замелькали исписанные листы…
– Вот… Владыка, вышеупомянутый Юрий Орловский прибыл сюда по собственной воле, но его тень все еще на земле. Случай может быть оспорен… Его можно признать просто тяжелобольным, временно потерявшим память. Прецедент когда-то был…
– Быть тому, – кивнул широкоплечий, – Юрий Орловский, известный также как Орфей, и Виктория Николаевна, называемая еще Ника, с этой минуты свободны. Это в моей власти. Но большего мне не сделать, я не властен над судьбой. Можно помочь кому-то одному, но вместе их путь скоро закончится. Так записано, и записано не мной… Ермий, я не ошибся?
– Увы, нет, Владыка. – Вместо папки в руках человечка вновь оказалась черная книга. – Вот эта страница. Все уже решено, мы не в силах переписать…
– Вырви страницу, Ермий! – Черноволосая протянула руку. – Пусть все решится заново…
– Но… сиятельнейшая… – человечек вскочил, прижимая черный том к животу. – Это ничего не изменит! К тому же эти бумаги не горят!
– У них будет шанс! – отрезала женщина. – Жги!
– Я… Я. не могу. – Ермий растерянно поглядел на Владыку. – Огонь не уничтожит… Я не смею…
– Тогда я сама…
Черноволосая забрала книгу у сбитого с толку человечка и быстро нашла нужную страницу. Резкое движение руки – послышался скрежет, как будто лопалась жесть. Через секунду страница полетела в огонь. Лиловые языки жадно потянулись к бумаге – и отступили. Огонь не брал густо исписанного листа.