Органы государственной безопасности и Красная армия: Деятельность органов ВЧК — ОГПУ по обеспечению безопасности РККА (1921–1934)
Шрифт:
Группа представителей Центральной контрольной комиссии РКП(б), работавшая над делом члена большевистской партии Я. Дворжеца, не смогла добиться нужных результатов. Поэтому не обошлось, вероятно, без намеков партследователей, что все материалы могут быть переданы в ГПУ. По крайней мере, и в этом мы согласны с С. Минаковым, подобные намеки, доведенные Я. Дворжецом до своего руководителя В. Антонова-Овсеенко, побудили последнего направить в Президиум ЦКК и в Политбюро ЦК РКП(б) письмо-ультиматум. Оно заканчивалось следующими словами: «…их голос (рядовых членов партии, в том числе и военнослужащих — А. З.) когда-нибудь призовет к порядку зарвавшихся „вождей“ так, что они его услышат, даже несмотря на свою крайнюю фракционную глухоту» [693] .
693
РКП(б). Внутрипартийная борьба в 20-е годы. М, 2004. С. 356.
Письмо
Угроза В. Антонова-Овсеенко не возымела желаемого им результата. 11 января 1924 г. Я. Дворжец был арестован и помещен во внутреннюю тюрьму ГПУ на Лубянке [694] .
694
РГАСПИ, ф. 589, оп. 3, Д. 1366, т. 1, л. 176.
Основным следователем по его делу стал не представитель Особого отдела ГПУ, что было бы логично, т. к. Я. Дворжец являлся военнослужащим, а Я. Агранов — заместитель начальника Секретного отдела, специалист по антисоветским партиям. И это объяснимо. Оказывается, Я. Дворжец, занимая должность «для особых поручений при начальнике Политического управления РВСР», к моменту начала следствия всего лишь два года состоял в рядах большевистской партии. Ранее же (с 1915 г.) являлся активным членом партии правых эсеров (ПСР) и даже одно время занимал пост управляющего делами комитета Учредительного собрания, являлся председателем бюро ПСР Уфимской губернии и членом военной комиссии ЦК ПСР [695] .
695
Там же, т. 3, л. 484.
Я. Агранов, будучи ответственным за подготовку процесса правых эсеров в 1922 г., установил Я. Дворжеца, изучил его через негласные возможности и, в итоге, склонил к выступлению на процессе в качестве одного из основных свидетелей со стороны обвинения [696] .
Вот почему заместителю начальника Секретного отдела ГПУ и была поручена главная роль в раскрытии возможных замыслов и конкретных действий троцкистов по обезвреживанию противников председателя РВСР из числа членов Политбюро. Именно сценарий «дворцового переворота» казался сталинской группе наиболее реальным, чтобы обвинить Л. Троцкого в стремлении к единоличной власти в партии и применении для этого заговорщических методов с использованием военных.
696
Судебный процесс над социалистами-революционерами (июнь — август 1922 г.). Подготовка. Проведение. Итоги. Сб. док. М., 2002. С. 733.
Военный переворот в пользу Л. Троцкого не был простой фантазией И. Сталина, Г. Зиновьева, Л. Каменева и поддерживавших их партийных функционеров. Об этом говорили многие. Вот, например, что писал позднее осведомленный свидетель происходящего Г. Беседовский: «Москва переживала критические минуты. В течение двух недель мы все ждали переворота. Троцкий мог, как Пилсудский, буквально в несколько минут овладеть властью. Письмо Антонова-Овсеенко в Политбюро с предупреждением, что если тронут Троцкого, то вся Красная армия встанет на защиту „советского Карно“, напрягло нервы сталинцев до крайности. С минуты на минуту могла совершиться катастрофа» [697] .
697
Беседовский Г. На путях к термидору. М, 1997. С. 300.
Начальник 1-й Московской пехотной школы, ярый сторонник Л. Троцкого В. Путна, к примеру, убедил почти всех коммунистов из числа комсостава и красноармейцев поддержать Л. Троцкого и голосовать за платформу своего кумира [698] . Мы уже упоминали о протроцкистских настроениях в Военной академии и других учебных заведениях РККА в Москве. Это была внушительная сила, способная поддержать и развить возможные действия курсантов школы имени ВЦИК Именно в последние месяцы 1923 г. Л. Троцкий, ссылаясь на просьбу Исполкома Коминтерна, собрал группу доверенных военных (С. Белинский, В. Путна и др.) для выработки инструкции по ведению уличных боев в условиях вооруженного восстания. Но ведь применить ее можно было не только в Германии и других революционизируемых странах, но и в Москве, и чекисты не имели права сбрасывать этого со счетов. Короче говоря, складывалась обстановка, когда так же, как войска Петроградского гарнизона в феврале 1917 г., воинские части Московского гарнизона в 1923–1924 гг. могли сыграть решающую роль в смене правящего режима. Однако Л. Троцкий в итоге смалодушничал. Он не только не отдал решительный приказ, но даже не отреагировал на письмо В.
Антонова-Овсеенко с просьбой защитить Я. Дворжеца, предотвратить допускавшуюся оппозиционерами реакцию на вынужденные показания последнего в ГПУ [699] .698
ЦА ФСБ РФ, уголовное дело Р-8288, т. 2, л. 7.
699
РГАСПИ, ф. 589, оп. 3, Д. 1366, т. 2, л. 388.
Тем временем чекисты прилагали все силы для документального подтверждения факта подготовки военного переворота. На следствии Я. Дворжец так и не смог убедительно доказать, зачем было перегруженному работой ответственному сотруднику Политического управления РВСР часть служебного и практически все личное время посвящать партийной организации, пусть и важной, но всего лишь одной из московских военных школ. Более того, следователи твердо знали о приглашении Я. Дворжецом для обработки в троцкистском духе отдельных членов партийного бюро и рядовых коммунистов-курсантов к себе на квартиру. Используя информацию своих осведомителей среди военнослужащих школы имени ВЦИК, особисты установили всех участников «собеседований» с Я. Дворжецом, и они (по просьбе чекистов) написали соответствующие объяснения.
Аналитическая записка, составленная на основе указанных объяснений и оперативных данных Особого отдела ОГПУ, позволяет реконструировать деятельность Я. Дворжеца. Оказывается, он еще в июне-июле 1923 г. начал без всякого на то мандата устанавливать связь с кремлевскими военными организациями. Во время партийной дискуссии он в беседах с курсантами и командирами подчеркивал свою близость к Л. Троцкому, сообщал, что действует по его личному указанию. К концу года он все внимание сосредоточил на красноармейской массе, особенно на образцовой учебной артиллерийской батарее, пользуясь тем, что сам служил ранее в артиллерии. Три раза в неделю по 3–4 часа он вел соответствующую работу с красноармейцами, неоднократно выступал защитником интересов рядовых бойцов перед их командирами, словом, завоевывал к себе полное доверие. Курсант Бобровицкий высказал предположение, что Я. Дворжец готовил собеседников для какого-то дела, начав с переизбрания партийного бюро и введения в него сторонников оппозиции. Другой свидетель сообщил, что слышал разговор Я. Дворжеца с одним из членов партии о каком-то «путче» [700] .
700
Там же, т. 3, л. 469.
Протоколов допросов подследственного нам обнаружить не удалось. Однако линию, которую вели Я. Агранов и Г. Ягода, можно проследить по другому уголовному делу на Я. Дворжеца, заведенному позднее, в 1935 г. На одной из очных ставок с коллегой по работе Р. Чекмаревой он заявил следующее: «Мне… предлагалось рассказать правду о том, что наша работа в Кремлевских воинских частях преследовала задачу вооруженного восстания. Так как это ни в какой мере не соответствовало действительности, то я и заявил, что этого не было…» [701]
701
ГАРФ, ф. 10035, оп. 1, д. П-23276, л. 37.
Таким образом, мы можем констатировать, что ни партийным следователям, ни чекистам не удалось добиться от Я. Дворжеца нужных показаний о подготовке Л. Троцким и его приближенными «дворцового переворота». В ОГПУ не поступало указаний применять к подследственному жестких мер при допросах. Очевидно, «триумвират» в лице И. Сталина, Г. Зиновьева и Л. Каменева устроил в тот момент сам факт расследования по информации о намечаемом троцкистами перевороте. Сведения о следствии стали достоянием более широкого круга партийных функционеров и могли послужить предостерегающим фактором для явных и тайных сторонников председателя РВСР Л. Троцкого.
Однако следить за политической лояльностью войск и в особенности командно-политических кадров предстояло более внимательно, что, в свою очередь, требовало значительно активизировать деятельность особых отделов.
Уже осенью 1924 г. руководство ОГПУ наметило для этого ряд практических мер, которые предполагалось закрепить на Втором Всесоюзном съезде особых отделов. Примечательно, что особисты не собирались в Москве с декабря 1919 г. [702] .
Инициатива организации столь важного мероприятия была поддержана в ЦК ВКП(б) и военным ведомством в лице заместителя наркома и председателя РВСР М. Фрунзе. По его поручению с докладом на съезде выступил член РВСР И. Уншлихт, всего лишь полтора года назад покинувший пост заместителя председателя ГПУ [703] .
702
ЦА ФСБ РФ, ф. 1 ос., оп. 3, д. 12. В данном деле сосредоточены стенограммы выступлений делегатов съезда.
703
Военная энциклопедия. Т. 8. М., 2004. С. 190.