Орина дома и в Потусторонье

Директор-библиотекарь, которая уже несколько раз пыталась прервать ответ ученицы постукиванием указки по столу, наконец не выдержала, вскочила с места и воскликнула:

— Яблокова! Каллиста! Прекрати! Куда-то тебя заносит не туда… У нас же не урок истории! А королевская чета уж точно откажется ехать в такую дыру, как наша. Даже и приглашать не стану! И попрошу: поближе к нашему предмету— биологии…

— Куда уж ближе…

— Приведи какие-нибудь примеры, что ли… Из действительности. Из нашей действительности!

— Хорошо. У меня два примера… Только они из будущего, ничего?..

— Ну, если ты, как Ленин, провидишь вдаль… тогда пожалуйста! — осуждающе воскликнула председатель комиссии.

— Пример первый. Я расскажу, как умрет мой отец, — твердо отвечала девочка. — Недавно мои родители… мои так называемые родители… получили квартиру в пятиэтажном доме — в будущем такие дома назовут хрущобами. Но сейчас они очень гордятся тем, что живут не в деревенской избе, а в городской квартире: с балконом, ванной и туалетом. Но скоро мой отец, Вениамин Яблоков, передовой рабочий завода «Буммаш», сопьется. Когда моя мать уедет отдыхать на юга, он утащит из дома холодильник «Орск», телевизор «Рекорд», проигрыватель «Сириус» — и все пропьет. Мать будет скандалить — она не из тех, кто молчит, он снова поднимет на нее руку — но уж на этот раз она не стерпит. Она вызовет милицию, — тут Каллиста повернулась к Милиционеру и стала адресовать свой ответ ему: — Но отец во хмелю настолько бесстрашен — мать это отлично знает, — что и милиция ему нипочем: он ударит Милиционера…

Конечно, его тотчас арестуют, изобьют и посадят. Пока он мотает срок, мать выпишет его из его собственной — выделенной ему заводом — квартиры. Ей хочется найти свое счастье — она еще достаточна молода: тридцать восемь! Будут любовники, но вторую семью ей создать так и не удастся. Отец, отсидев свое, вернется — но мать и на порог его не пустит, вновь пригрозив милицией. И отец в конце концов смирится, он станет бичом, опустится на самое дно — будет подрабатывать грузчиком в винно-водочном отделе, ночевать то у одной бичихи с жильем, то у другой…

Однажды моя бабка, живущая у старшей дочери на юге, приедет в гости к младшей, женщины напекут пирожков с мясом, а он будет стоять подле дома и, задрав голову, смотреть на светящиеся окошки своей бывшей квартиры, зная, что его туда не пустят; бабушка, чье сердце обольется кровью от этой жалкой картины, втайне от дочери вынесет зятю пирожков — и отец прослезится: под конец он станет сентиментален. Впрочем, он будет голоден: возможно, это будут слезы голодного человека, на которого с неба — с четвертого этажа — внезапно свалилась домашняя еда.

В конце концов и последняя из бичих выгонит его — злого и пьяного. Это случится на Крещенье, ему некуда будет идти — и ноги приведут его к порогу родной хрущобы. Нет, он не поднимется на четвертый этаж, не позвонит бывшей жене, — в квартире живет еще и дочь-учительница, которая страшно его стыдится, — он вскроет замок подвальной двери. Он так замерзнет в крещенский мороз, что, пытаясь согреться, приникнет к трубам парового отопления, обмотанным тряпками, он крепко-накрепко обнимет горячие трубы, содрав с них обмотки. Он заберется на кипящие трубы, согреется наконец — и заснет счастливый. Ему будет сниться, что он, маленький, лежит дома, на печи, ему тепло, мать печет перепечки, воркуя по-вотски, а за окном — бездонная метель…

Я… я буду там, с ним, в этом страшном подвале. Никого из его родных — только я… Я буду стоять на горячей трубе, приплясывать и смотреть на него. Я буду сниться ему: я сниму свой чепчик, брошу его в воздух, повернусь к нему затылком — и он увидит смертельную рану… которую… он нанес мне, не зная меня, не видя меня…

К утру он получит ожоги, несовместимые с жизнью. Я буду с ним до самого конца. Я не разбужу его, хотя могла бы… Я спляшу на его похоронах, и я… только я… оплачу его по-настоящему… У меня наконец-то появится отец… который придет за мной… он заберет меня отсюда!

Афина Ивановна, глядя в окошко, на черный Курчумский лес, сказала:

— Каллиста, я думаю, на первый вопрос достаточно… Мы ставим тебе «отлично»… Что там дальше: размножение млекопитающих?

— Нет! У меня есть второй пример! — покачала головой девочка и поправила чепчик. — Я расскажу, как умрет моя мать — Люция Яблокова. Она будет работать на Автозаводе, шить дерматиновую обшивку для сидений. Потом заболеет. Дурная наследственность: почки, высокое давление, сахарный диабет — мой дед умер в сорок, она в сорок получит инвалидность. Дочка не замужем — Люция будет шибко печалиться, хотя Эмилия посвятит матери молодость, она станет ухаживать за больной, как за ребенком, которого у моей сестры никогда не будет. Моя мать умрет от водянки, в реанимации, на больничной койке. Это случится в октябрьский день… На соседней койке окажется мужчина, подстреленный в бандитской разборке. На пороге жизни и смерти они обменяются именами, он скажет, что фамилия у него простая — Иванов, а вот имя дурацкое — Рева. Мать удивится (она давно уж перестанет чему-либо удивляться) и, задыхаясь — у нее будет сильнейшая одышка, — выдохнет свое имя. Окажется, что он тоже наслышан о том, что в день, когда появился на свет, родилась девочка Люция. Он спросит. Да, все сходится — они родились в один день! Мать протянет ему свою оплывшую руку, он с трудом — через препятствие тумбочки, заваленной «марсами» и «сникерсами», — дотянется до ее руки, их руки встретятся, и произойдет… Революция! В тот день по телевизору — мать будет смотреть в ящик до самого конца — покажут, как танки с бело-сине-красными флагами обстреливают окруженный Дом Советов, на котором развевается красный флаг…

Тут председатель комиссии не выдержала и захохотала:

— Яблокова! Я тебе просто поражаюсь! Фантазия у тебя, конечно, буйная, но чтобы беляки в центре будущей Москвы стреляли в красных… Это уж… это уж ни в какие ворота не лезет! И, дорогая моя, не так это называется: не революция это, а контрреволюция! И не может этого быть — и все тут!

— Не может — но будет! — грустно сказала Каллиста Яблокова. — Революция — пусть и с ошибкой в середине — умрет, и да, наступит контрреволюция. И моя мать Люция, и этот подстреленный бандит Рева умрут, как и родились, в один день. И все это, уважаемые члены комиссии, истинная правда!

— Прения — в сторону, переходи ко второму вопросу, — строго сказала Афина Ивановна.

— Вопрос номер два, — пожав плечами, отвечала девочка. — «Размножение многоплодных систем». Многоплодные организмы, в отличие от одноплодных, способны размножаться на протяжении всего времени половой зрелости, которая составляет большую часть их жизни. Человек, так же как, к примеру, головоногие и брюхоногие моллюски и пауки, относится к многоплодным системам. Но это вы, уважаемые члены комиссии, и без меня знаете!.. Я бы хотела поговорить о конкретной многоплодной системе, которая сидит прямо напротив меня… — и Каллиста ткнула пальцем в Орину, которая, недоумевая, поглядела налево — на Павлика, направо — на председателя комиссии, и пожала плечами…

— С какой стати? — удивилась Афина Ивановна.

— А в качестве примера!.. Вы только поглядите на эту дурищу… Которая без зазрения совести дожила до семи лет!.. Ее наделили всем, чем только можно. И как она распорядится дарами: всё профукает! И почему?! Да потому, что это не человек — это… это фабрика по производству женских гормонов! Вы посмотрите: на кого она похожа! Просто чучело какое-то! На ее лице все написано — уже сейчас! Она сама написала на своем лице, как нужно к ней относиться! Небось мечтает тут же, не отходя, так сказать, от кассы, а другими словами, не выходя из школы, начать размножаться… Вон и помощник у ей под боком — как ведь удобно!

Орина покосилась на Павлика Краснова — и вспыхнула. А Каллиста Яблокова продолжала свои обличительные речи:

— А после вырвать дитя — и бросить… Ешьте, псы преисподней! Знаем мы таких!

Девочка побежала к двери, но обомлевшая Афина Ивановна едва успела крикнуть «Куда?!», как школьница, взяв что-то, что ей передал целый класс Покати-горошков вкупе со Снеговиками, которые, оказывается, околачивались под дверью, вернулась к столу.

— Это что-то вроде наглядного пособия… — бормотала ученица. — Вернее, это картина, вы сейчас увидите… Я шепнула Горохову — он поручил нашим художникам, и они успели нарисовать! Взгляните! — Каллиста вышла на середину класса и развернула холст. — Это — «Грехопадение»… Конечно, получилась пародия на картины художников Возрождения… Но ведь и времени было — всего ничего…