Орион и завоеватель (Орион - 4)

Аристотель ответил вопросом на вопрос:

– А скажи, можно ли поддерживать порядок в городе без рабов? Неужели ткацкие станки способны работать сами собой, а корзины будут по воздуху перепархивать с места на место? С тем же успехом ты можешь просить нас отказаться от лошадей, мулов и быков... Рабы необходимы.

Я умолк. Но когда я осторожно поставил корзину на пол, Аристотель продолжил урок:

– Ты задел болезненную точку, Орион. Демократию следует предпочитать тирании - правлению одного человека, - но сама демократия далека от идеала.

Решив играть роль ученика, я спросил:

– Как это?

В комнате еще не были расставлены кресла, в ней оказались только принесенные рабами корзины. Аристотель взглянул на одну из них, решил, что переплетенные прутья выдержат его вес, и сел. Я остался стоять.

– Если все политические решения принимаются большинством голосов, тогда на самом деле человек, который способен влиять на мнение граждан, и есть тот, кто истинно принимает решение. Ты понимаешь меня?

– Да. Тогда гражданами правит демагог.

– Слово "демагог" ты произносишь с пренебрежением в голосе. А это означает только "предводитель народа".

– Афиняне уже успели придать его звучанию пренебрежительный оттенок.

Аристотель, моргая, посмотрел на меня:

– Откуда ты это знаешь, раз не имеешь памяти?

– Я все быстро усваиваю, - отвечал я.

Ученый продолжил объяснения, хотя и не полностью удовлетворился моим ответом:

– Действительно, ораторы, подобные Демосфену, могут увлечь собрание пылкой риторикой. Демосфен настроил афинян на войну против Филиппа, и именно с его демагогией я должен бороться.

– Значит, ты тоже оратор?

Аристотель устало качнул головой.

– Нет, но хорошего оратора всегда можно нанять. Эти болтуны охотно берут плату за выступления.

– Тогда на кого же работает Демосфен?

Старик озадаченно посмотрел на меня:

– У него есть свои клиенты... гражданские дела, иски, наследства. Ими он зарабатывает свой хлеб.

– Но кто платит Демосфену за речи против Филиппа?

– Никто. Во всяком случае, сам он утверждает, что выступает как свободный афинский гражданин.

– Ты в это веришь?

– Теперь скажу.
– Аристотель погладил бороду.
– Едва ли.

– Итак, кто все-таки платит ему?

Он подумал еще мгновение и ответил:

– Логически рассуждая, это должны быть персы.

Эсхин явился домой вскоре после заката; извинившись за опоздание, он жарко приветствовал своего старого друга. Невысокий пучеглазый афинянин успел отрастить округлое брюшко. Несколько лет назад он учился у Аристотеля, когда философ преподавал в школе, расположенной в районе Академии.

– Завтра перед собранием будет говорить Демад, - сказал Эсхин, пока слуги его ставили на стол вино и козий сыр.
– Лицо его помрачнело.
– А потом Демосфен.

– Я должен услышать обоих, - сказал Аристотель.

Афинянин кивнул.

Ужинали мы в великолепном зале, в котором пол украшала причудливая мозаика. В очаге уютно потрескивал и плясал огонь, прогонявший осенний холод. Филипп приказал, чтобы Александр не раскрывал инкогнито даже перед хозяином дома, поэтому царевич и его безбородые приятели были представлены просто как знатные молодые люди. Имя Александр среди македонцев пользовалось почетом, и называть царевича иначе не было необходимости. Македонская знать, а особенно молодежь, обычно сносно владела аттическим диалектом. Филипп позаботился и об этом.

Услышав от Аристотеля имя Александр, Эсхин внимательно взглянул на царевича, однако ограничился несколькими словами - как и знакомясь с остальными.

За столом разговаривали о Димосфене.

– Он поверг народ в военную лихорадку, - с расстроенным видом сказал Эсхин.
– Люди ходят слушать его, словно в театр; еще бы, Демосфен дает превосходные представления. И всякий раз, когда он кончает говорить, слушатели готовы немедленно браться за оружие и идти в бой против Филиппа.

Аристотель качал головой, на челе его лежала тревога.

– Но Афины уже воюют с нами, - объявил Александр.

– Чисто официально, - ответил Эсхин.
– Пока афиняне довольствовались тем, что предоставляли другим возможность воевать за свои интересы. Афины выставили против Филиппа свое серебро, но не войска.

Я вспомнил, что некогда был одним из наемников, нанятых за афинское серебро.

– А как насчет кораблей?
– заметил Птолемей.
– Ведь Афины используют против нас свой флот.

– Но безуспешно, - хвастливо возразил Александр.
– Скоро у них не останется гаваней к северу от Аттики.

– Поговаривают, - мрачно проговорил Эсхин, - о заключении союза с Фивами.

– С Фивами?!

Сидевшие за длинным столом гости зашевелились.

– Самая лучшая армия, если не считать македонской!
– вырвалось у Гефестиона.

– Их Священный отряд никогда не знал поражений, - напомнил смуглый Неарх.

– Мы тоже, - возразил Александр.

Гарпал, сидевший слева от Александра, нахмурился:

– Что ж, мы не знали поражений в бою, но царь не хотел и побед. Перинф был не первым городом, от стен которого мы ушли по своей воле.

Александр покраснел, раздражаясь. В разговор вступил Аристотель.

– Филипп любит брать города за столом переговоров, а не на поле боя, сказал он кротко.
– Таково искусство истинного царя; он побеждает без кровопролития.

– Но соперничество между Афинами и Македонией обязательно окончится кровопролитием.
– Александр едва сдерживал гнев.

– Увы, ты прав, - согласился Эсхин.
– Демосфен не успокоится, пока не выведет афинское войско против варваров.

– Варваров?

– Против вас, - сказал афинянин, глядя на Александра.
– Демосфен называет вас варварами и даже дает прозвища еще похуже.

Пытаясь предотвратить взрыв, Аристотель проговорил:

– Афиняне считают варварами всех, кто лишен возможности жить в их городе. Но слово это первоначально значило "незнакомец", и ничего больше.

– Теперь Демосфен использует его в другом смысле, - заметил Эсхин.

Я видел, как Александр старается сдержать себя.

– Помню, я видел его несколько лет назад, - пробормотал он.
– Демосфен прибыл в Пеллу по приглашению царя; он был столь польщен приглашением и взволнован, что сделался косноязычным. Он не мог связать и двух слов.