Орион в эпоху гибели

22

Сквозь застилавшую взор красную пелену я видел сидевшего на троне Сетха. Ему даже не потребовалось встать, чтобы отшвырнуть меня.

"Так ты думаешь, я держал тебя парализованным из страха? – издевательски задребезжал в моем мозгу его голос. – Тщедушный примат, я мог бы сокрушить твои косточки, даже не утруждаясь. Бойся меня! Ибо я могущественней, чем ты!"

Подавив боль и послав в мозг усиленный приток крови, чтобы отогнать головокружение, я сел, затем медленно, осторожно поднялся на ноги.

"Неужели ты еще не убедился?"

Аня была скована, как прежде. На нее было страшно смотреть – ненависть и отвращение смешивались на ее лице с бессильным ужасом. Вокруг тела Юноны, распростертого у подножия возвышения, набежала целая лужа крови.

Я мог двигаться. Я шагнул к трону и восседавшему на нем чудовищу.

Сетх выпрямился во весь рост и спустился с помоста. Возвышаясь надо мной на две головы, он был гораздо шире меня в плечах. Красная чешуя мерцала в свете факелов, глаза полыхали беззаботным презрением, под которым таилась неистребимая ненависть.

Мое тело зажило сверхбыстро, и все вокруг замедлилось. Я видел, как пульсируют жилы на черепе Сетха, видел, как прозрачные мигательные перепонки пересекают вертикальные щели зрачков, видел, как напрягаются мышцы Ани, пытавшейся преодолеть мысленный контроль дьявольской твари – впустую.

Я сделал вид, что испугался, занял оборонительную позицию, пригнувшись и заслонив лицо руками, и попятился от Сетха. Он приближался ко мне с полнейшей уверенностью в собственных силах, даже не поднимая рук, а когти его ног клацали по гладкому полу с четкостью метронома.

Сгруппировавшись, я поднырнул ему под колени – если Сетха сбить с ног, то его преимущество в росте будет сведено на нет. Но, как ни стремителен я был, его реакция оказалась еще стремительнее. Пнув в ребра, он подбросил меня в воздух, словно мяч. Болезненно ударившись об пол, я с трудом встал. Он надвигался на меня с негромким шипением, заменявшим ему смех.

Я сделал ложный выпад слева, потом изо всей силы врезал правым кулаком ему в пах. Он отбил мою руку взмахом огромной ладони, одновременно вцепившись второй рукой мне в горло. Подняв меня в воздух, он приблизил свою морду к моему лицу. Ноги мои болтались в ярде от пола, я задыхался.

Уродливая голова Сетха была так близко, что я чувствовал жар его смердевшего дыхания, с шипением вырывавшегося из зубастой пасти, видел лоснившуюся струйку крови Юноны, запекшуюся на остром подбородке. Он душил меня, откровенно наслаждаясь этим.

Собрав остаток сил, я вонзил большие пальцы ему в глаза. Мою правую руку он отбил свободной ладонью, но удар слева угодил в цель. Сетх визгливо заскрипел от боли и швырнул меня о стену, как злобный ребенок отбрасывает рассердившего его котенка.

И мир для меня померк. Последнее, что я успел ощутить, – трепет удовлетворения: я все-таки ранил его! Слабое утешение, но все же лучше, чем никакого.

Не знаю, долго ли я был в беспамятстве. Скрючившись, я валялся под стеной тронного зала Сетха. Потом смутно ощутил, как меня поднимают и куда-то несут. Но я не видел и не слышал абсолютно ничего. Потом меня бросили на жесткий пол и оставили в одиночестве.

Из невообразимого далека до меня донесся звук. Едва слышный голос, призывавший кого-то. Зов был так далек, так невнятен, что я решил – он меня не касается.

Но голос все призывал, снова и снова повторяя какое-то имя с неизменным упорством накатывавшегося на берег прибоя, настырный, как автоматический маяк, сигналящий, пока его не выключат.

И в этом зове мне почудилось нечто знакомое.

"Это от повторения, – сонно подсказало едва тлевшее сознание. – Если долго слушать одно и то же, оно становится знакомым. Не обращай внимания. Отдыхай. Забудь о звуке, и он уйдет".

Но он не уходил, становясь все громче, все навязчивей.

– Орион! – взывал он. И снова: – Орион!

Не знаю, сколько раз я выслушал зов, прежде чем осознал, что голос повторяет мое собственное имя, обращаясь ко мне.

– Орион!

Я понимал, что пребываю в беспамятстве, но все-таки мое сознание работало, хотя бесчувственное тело и оцепенело.

– Кто зовет меня?

– Мы встречались прежде, – ответствовал голос. – Ты звал меня Зевсом.

Я вспомнил его. Это было в ином времени, в ином месте. Он – один из творцов, как Аня, как упивавшийся властью Золотой, позволявший древним грекам звать себя Аполлоном.

Зевс. Я вспомнил его. Как и прочие творцы, в человеческом обличье он выглядел безупречным, богоподобным: идеальное телосложение, прекрасная кожа, мрачные черные глаза и еще более черные волосы, слегка тронутая сединой, аккуратно подстриженная борода. Я понял, что все это было лишь иллюзией, телесной оболочкой, принятой ради меня. В своем истинном виде Зевс является лучистой сферой чистой энергии, как Аня, как и все остальные творцы.

Я считал его Зевсом вовсе не потому, что он главный среди творцов. У них нет настоящего предводителя; их не связывают отношения, знакомые и понятные смертным. И все-таки он казался мудрее, серьезнее, осмотрительнее в мыслях и поступках, нежели прочие творцы. Если ими владели зависть и личные амбиции, то он угрюмо стремился удержать события под контролем, дабы защитить течение континуума, воспрепятствовать катастрофам, способным стереть с лица Земли все человечество – и всех его сородичей заодно. Из всех творцов только он да Аня казались мне достойными уважения.

– Орион, слышишь ли ты меня?

– Да.

– Сетх оградился от нас весьма успешно. Мы не могли пробиться к тебе и Ане.

– Он держит нас в плену…

– Знаю. Мне известно все, что ты испытал.

– Нам нужна помощь.

Молчание.

– Нам нужна помощь! – повторил я.

– Мы бессильны чем-либо помочь вам, Орион. Даже на этот разговор уходит куда больше энергии, чем мы в состоянии себе позволить.

– Сетх убьет ее.

– Мы ничего не можем поделать. Нам еще повезет, если удастся спастись самим.

Я понял, что он имел в виду – в случае нужды меня можно списать в расход; нет смысла рисковать творцом ради его творения. Утратить Аню будет весьма прискорбно, но она сама навлекла на себя беду, осмелившись принять человеческий облик, дабы воссоединиться с творением. Она всегда была атавистичной натурой, подвергавшей опасности собственную жизнь, вместо того чтобы оставить риск на долю существ вроде Ориона, именно для этого и сотворенных.