Орудие Судьбы

– Кто его убил? – спросил я. – Кто нанес смертельный удар?

Я положил свою руку поверх стальных пальцев Кенрика.

– В Ниене об этом никому не известно. Знаю только, его убил сильный магик. Лиам был магиком-эмпатом, обычный человек в схватке не мог его одолеть. Скорее всего, удар нанес сам магистр Брин – он возглавлял тогда Дом Хранителей Златограда, он придумал лживый договор с ничего не значащими подписями, и ему по силам было справиться с Лиамом. Но вот что я тебе скажу: когда меня пытали, когда мне в руки забивали Персты Судьбы, магистр Брин присутствовал при этом, но ничего не сказал про смерть Лиама.

– Он бы похвастался, если бы убил Лиама лично? Ты так считаешь?

– Думаю, что да. Он буквально наслаждался моей болью, будто пожирал ее. Почему бы не усилить эффект? Тем более что он был тогда уверен в своей безнаказанности и моем грядущем бессилии.

Отец говорил со мной как с взрослым, и мне это льстило. Как будто мы с ним – два магика из Дома Хранителей и ведем розыск убийцы, которому много лет назад удалось ускользнуть от возмездия.

– У меня такой вопрос. Магистр Крон был с вами на свадьбе? Почему он вас не защитил? Ведь он – очень сильный магик.

– Да и еще раз да-а, – протянул Кенрик. – Роль Крона в этом деле вызывает вопросы. Он уехал из Златограда во время свадебного пира. Посему не мог нас защитить. Уже в Ниене Крон пытался узнать ответ в Доме Хранителей, но золотая нить Лиама сгорела после его смерти. Так что получается, что перед смертью его тоже лишили Дара. А потом я сжег все нити Судьбы, дабы лживые байки Хранителей больше никого не смущали.

– Но кто-то ведь знает ответ?

– Да, кто-то… Но Брин уже не ответит.

– Говорят, магики умеют возвращать умерших.

– Это правда. Но если с момента смерти прошло совсем немного времени. Примерно столько, сколько требуется, чтобы сосчитать до двухсот. Иногда – до трехсот, но не более. И то, если сразу окружить мертвеца холодом. На часах Механического Мастера это будет три малые доли или три минуты. Если возвратить не получается, можно вселить миракля в тело раненого, он будет поддерживать в теле жизнь, пока раны не заживут, тогда душа может вернуться. Но возвращенный потеряет память. Три малые доли как для магика, так и для медикуса. А тут прошли дни…

«Странно, – подумал я, – эти стальные руки, они всегда теплые, будто живые…»

Я медленно снял свою ладонь с металлических пальцев Кенрика и обошел надгробие. Теперь я видел мраморные волосы Лиама, затылок, мраморную подушечку под волосами. Возле самой подушечки лежали золотые часы. Но они не тикали, как мои, а молчали.

– Механический Мастер сюда приходит? Или его помощник Фай?

– Старик Мастер приходит сюда каждый год в День рождения Лиама. Но эти часы никто не заводит. Они здесь просто лежат.

– Значит, тот, кто убил Лиама, оказался сильнее всех магиков Ниена? Всего Дома Хранителей, и тебя, и Крона?

– Магия лжи иногда бывает неодолимой.

Я разозлился.

– Но истина где-то существует! Она не может сгинуть!

От моей ярости внезапно вспыхнули огни в подсвечниках и канделябрах, расставленных на карнизах и поставцах. Склеп ярко осветился. Отблески огней заиграли на мраморных недвижных лицах надгробий, и стало казаться, будто усопшие ядовито усмехаются. Только сейчас я увидел, сколько надгробий, установленных в три ряда, заполняют склеп. Десятки, сотни лежащих мраморных фигур. Женщины, мужчины, дети. Короли, королевы, принцы и принцессы. При жизни они думали, что оставят историю доблестных деяний, а теперь никто не помнит, что они совершили. В летописях о них можно отыскать несколько строк, на ратушной площади в праздник покажут спектакль, где будут дурачиться лицедеи, и на подмостках изображать придуманных героев, носящих их имена.

– Ложь почему-то нравится людям больше истины. Как будто ложь сама по себе содержит некую сладость, а истина неизбежно горька.

– Мед лжи – это выдумки, – возразил отец. – Лжецы говорят людям то, что они хотят услышать, вот в чем дело.

– Меня тоже зовут Лиам, – сказал я. – И это что-нибудь да значит. Хочешь, чтобы я походил на него?

– Нет, это невозможно. Ты – другой. Но одну черту ты бы мог перенять у моего ушедшего брата и твоего дяди: никогда не лелеять свои недостатки.

Отец обвел рукой склеп, и огни в подсвечниках погасли. Остался только лурсский огонек в фонаре.

Пора было уходить.

Уже когда мы вышли во двор, я спросил:

– А ты помнишь время, хотя бы примерно, когда погиб Лиам.

– Могу сказать почти точно. Часы на ратушной башне пробили два раза. Два часа после полуночи – так считают время в Златограде.

Мелькнула одна задумка – пока только задумка. И, конечно, третьего уровня магии мне для этого никак не могло хватить. Однако рассказывать о задуманном я никому не собирался. Это одно из правил Дома Хранителей – молчать о своих планах. А то придумает магик третьего уровня интересную затею, а магик пятого ее воплотит и припишет себе.

Я не дурак, чтобы на такой крючок попасться.

– На празднике оружейников будут соревнования в боевой магии. Может, ты задержишься в Ниене и посмотришь, как я сражаюсь? – предложил я.

– Ну, раз так, конечно, задержусь.

– И покажешь мне пару приемов?

– Это дозволено?.. – Он засмеялся. – Разумеется, покажу. Ведь главное – усвоить приемы, а не подсмотреть.

– А знаешь, когда ты спал, я часто просил Светлую Судьбу, чтобы ты проснулся. Даже когда бабушка говорила, что ты будешь валяться в койке еще несколько месяцев, я все равно приходил в спальню и смотрел на тебя в надежде, что ты откроешь глаза.

Он улыбнулся смущенно и, кажется, виновато, похлопал меня по плечу и ушел.

Я нащупал в кармане часы Лиама, взятые из склепа. Поднявшись к себе, я открыл золотую крышку. Часы, скорее всего, были сломаны, они показывали 2 часа 12 минут.

Время смерти Лиама.

* * *

Итак, поединки магов. Это не совсем то, что показывают мечники на турнирах. Хотя мечи присутствуют. Клинки тупые, из свинца. Кожаные лорики и кожаные шапочки покрыты магической защитой. В деснице – меч, левая рука свободна – можно забирать энергию и разить магическими ударами. Первый и второй круг не дерутся. Только третий, четвертый и пятый меж собой. Арена, как в эпоху Домирья, засыпана песком с примесью шафрана. Временные деревянные скамьи заполнены зрителями. Отец в первом ряду, слегка кивает.

В первом поединке магиков третьего круга против меня выходит Вард, он на два года меня старше и на полголовы выше. Ростом – не по мастерству. Его кожаная шапочка закрывает не только темя и затылок, но и лоб, переносицу и скулы. В прорези глаза глядят зло, по-волчьи. В Доме Хранителей мы с ним даже дружим. Но сейчас он – враг.

Звучит гонг.

– Ad proelium! – выкрикивает судья.

Всё! С этого момента можно забирать энергию из всего, что вокруг тебя – до границ арены. Вард делает это так быстро, что влажный песок под его ногами леденеет, покрывается блестящей обманчивой коркой. Я отступаю, поднимаю руку, тяну энергию из воздуха. Сжимаю пальцы, ощущаю, что в руке у меня зажат солидный такой шар. Мы обмениваемся ударами почти одновременно. Каждый бьет в грудь противнику, и ни один не успевает поставить блок. Удар такой силы, что я делаю несколько шагов назад, но остаюсь на ногах. Вард падает, затем вскакивает одним прыжком, добавляя магической энергии, чтобы быстро подняться. Забирает из себя – собрать новую не успевает – и тем себя ослабляет. Мы кидаемся навстречу друг другу. Мечи скрещиваются. Вновь расходимся. Я держу меч свободно, едва удерживая за рукоять, как учил меня отец. Сейчас клинок должен повернуться и, совершив в воздухе полный оборот, нанести удар. Но… он попросту вылетает у меня из руки. Свинец – я забыл, что клинок свинцовый, и слишком тяжел для такого приема. Я безоружен – остается только магия. Я спешно забираю энергию двумя руками из воздуха. Но недостаточно, чтобы слепить шары для магических ударов. Тогда я представляю, что мои руки, как у отца – из заговоренной стали. И кидаюсь на врага. Правой блокирую удар, а левой наношу Варду открытой ладонью удар в грудь. Его отбрасывает – прямо на созданный им ледяной каточек на песке. Ноги скользят, он падает навзничь, меч вылетает из десницы. В следующий миг я рядом. Сажусь на него верхом, пока он не встал, и наношу ему удар кулаком в грудь – вполсилы, чтобы не повредить что-нибудь внутри, а только оглушить. Вард тонко кричит от боли и сучит ногами, напрасно пытаясь меня скинуть.