Орудия войны

2. Установить родственников лиц, состоящих в бандитских шайках, и поместить в концентрационные лагеря.

3. Лицам, состоящим в бандитских шайках, приказать сложить оружие и сдаться не позднее 1 февраля. В противном случае начать расстрелы заложников из числа их родственников и односельчан.

4. В селениях, в которых скрывается оружие, расстреливать заложников в случае несдачи оружия. В случае нахождения спрятанного оружия расстреливать на месте без суда взятых заложников и старшего работника в семье.

5. Семьи, укрывающие бандитов или их имущество в своем доме, а также снабжающие бандитов продовольствием и припасами, рассматривать как бандитские. Взятых из этой семьи заложников расстреливать на месте без суда.

6. В случае бегства семьи бандита имущество таковой распределять между верными Новому порядку крестьянами, а оставленные дома разбирать или сжигать.

7. Лиц, отказывающихся назвать свое имя, расстреливать на месте без суда.

Настоящие сведения и условия отпечатать типографским способом и максимально распространить по всей губернии, применяя авиацию для доставки их в труднодоступные районы. Информационные листки снабдить фотографиями заложников в концентрационных лагерях.

Подпись, дата. Щербатов глянул на часы: стрелки сошлись в верхнем положении. Можно с чистой совестью указывать 1 января 1920 года.

И последнее на начало нового года дело. Материалы по нему были отобраны в багровую папку. Сверху — фотография, сделанная точно так, как Щербатов распорядился. Свет выставлен правильно, дети смотрят в объектив, их лица видны отчетливо. Белобрысый мальчик обнимает брата и сестру за плечи, пытаясь защитить. Младший сын — вылитый Князев, в по-детски округлом лице уже проступает волчья порода. Девочка смотрит мрачно и яростно; уже видно, что черты лица слишком резкие, красавицей она никогда не будет. Дети стоят на фоне стены, где явственно видна эмблема ОГП — крест на фоне щита. Эмблема была учреждена после недавней реорганизации МВД. Пояснять, где и когда сделана фотография, не требуется.

Личные дела троих зачинщиков тамбовского мятежа хранились теперь в той же багровой папке. Щербатов взял чистый лист бумаги, чтоб написать текст обращения. Это не обязательно было делать самому, сотрудники справились бы. Но он считал правильным взять эту работу на себя.

Текст под фотографией должен быть простой и предельно ясный.

Зачинщикам тамбовского мятежа

Александру Антонову

Александре Гинзбург

Федору Князеву

приказывается явиться в любое отделение ОГП до 1 февраля 1920 года, чтоб предстать перед судом за совершенные преступления.

В противном случае за каждого из зачинщиков будет расстрелян один из заложников.

Этого довольно, прочее было бы лишним. Имена заложников Щербатов писать не стал. Князев и так прекрасно помнит их, а остальным нет дела. Что Князев свою жизнь отдаст за детей, сомнений не было; однако предлагалось ему другое. Федору придется решать, станет он выбирать, кому из его детей остаться в живых, или сдаст подельников — лучше живыми, но можно и мертвыми.

И что бы он ни решил, недоверие и раскол среди вождей восстания гарантированы.

Щербатов вызвал секретаря, отдал бумаги в производство. Аппарат ОГП работал быстро и слаженно, как стальной механизм. Воззвания сейчас же уйдут в печать и через три-четыре дня разойдутся по всей Тамбовщине.

Щербатов подошел к окну. Пока он работал, ударил мороз, это ощущалось даже через двойное стекло. Поднялась вьюга. Вихри колючего сухого снега приглушили белый свет газовых фонарей. Собор, построенный во имя того, кто принял на себя грехи мира, погружался во мрак.

Глава 32

Комиссар Объединенной народной армии Александра Гинзбург

31 декабря 1919 года — 1 января 1920 года

— Скажите, а на этих ваших ритуалах…

— Радениях, — поправила Матрона.

— Да, радениях… бичевание — обязательная часть? — Саша убрала волосы за ухо. — Со мной такое уже проделывали, вы видели следы. Можно это пойдет в зачет?

— Наслушалась поповских сказок, девонька…

Без охраны она теперь не ездила, но солдаты остались ждать в старом штабе. Робеспьера Саша передала на их попечение. К дому Матроны пришла пешком, одна — как в первые дни на Тамбовщине, когда ходила сюда христарадничать, выпрашивая немного хлеба для своей разбитой армии. Тропа, которую она хорошо помнила утопающей в зелени, а после усыпанной опавшими листьями, теперь едва проступала из-под снега. Следов на ней, кроме Сашиных, не было.

Окна Матрониного дома уютно светились. Саша думала постучать, но едва поднялась на крыльцо, Матрона сама открыла ей дверь. И вот теперь они беседовали, сидя за пустым столом.

— И еще я хотела спросить… предупредить. Насчет… ну как вы это называете… свального греха, в общем. Вы не подумайте, я не осуждаю. Взрослые люди по согласию вольны делать, что захотят. Просто я не могу так. Не хочу. Без этого можно обойтись как-то?

Матрона глянула на Сашу как на милого, но надоедливого ребенка.

— Угомонилась? Теперь слушай внимательно. Ты сама пришла, сама в науку нашу попросилась. Никто тебя силком не тащил. Никто и удерживать не станет. Христовы люди пальцем тебя не тронут. Больно им надо. Телу твоему никакого вреда не выйдет. Но вот что до души… того, что замест души у тебя… рассудок… им повредиться легко. Не любо — вот тебе Бог, а вот и порог. На свой страх по хороводу идешь, девонька.

— В хоровод?

— Да куда тебе в хоровод. В хоровод — это для Христовых людей. Тебе — по хороводу.

— Как это?

— Сердцем поймешь. Ежели сможешь.

— Я попробую.

— Вот и ладно. Иди ляг пока, я в дочкиной горнице тебе постелила. В ночи радеть станем. Табак свой бесовский не кури. И не ешь ничего.

Саша удивилась — когда только Матрона успела постелить ей? Она ж встретила Сашу на крыльце, провела в дом и не отлучалась никуда. А постель в самом деле выглядела только что заправленной и взбитой. Прочее значения не имело.

Саша проспала часа четыре и проснулась разбитой, под впечатлением ото сна. Возвращаться из этих ее снов в реальность всегда было тяжело. Там мир снова становился целым, не расколотым войной. Пробуждение ломало его заново, как неправильно сросшуюся кость. По счастью, снов она не запоминала, и накатывающее после них оцепенение быстро проходило.

Накинула пальто, вышла во двор, набрала в колодце ледяной воды, умылась. Уже стемнело, но полная луна заливала светом заснеженный двор. Сразу полегчало, в голове прояснилось. Достала было папиросу, но вспомнила, что обещала не курить. Теперь Саша уже сомневалась, верно ли поступила, когда оставила штаб в решающую минуту и приехала сюда. Возможно, ее муж был прав. Он же обыкновенно во всем прав.

— Не передумала, девонька? — спросила вышедшая из дома Матрона.

— Да нет... Только я хотела бы уточнить сперва… вы ведь понимаете, что мне нужно?