Оруженосец

— На, — ткнул ему между тем половину ножки (со второй мясо было счищено наголо) Фередир. — Эйнор, ты будешь суп–то?

— Да, — отрезал тот.

То, что Фередир называл супом — Гарав уже познакомился с этим блюдом — готовилось просто. В кипящую воду бросали шматок свиного жира, перетопленного с сухарной крошкой, тёртым вяленым мясом и такой же тёртой сухой зеленью и солью. Когда Гарав увидел шлёпнувшуюся в котелок припахивающую массу — он, хотя и был голоден, усомнился, стоит ли есть. Но суп этот был поразительно вкусным. Впрочем, сейчас он в горло не лез — Гарав заподозрил серьёзно, что нарушил своим навязчивым появлением какие–то планы Эйнора. Что у него эти планы есть и что они серьёзны — сомнений не оставалось.

— Поедем в Форност, — сказал Эйнор, за завтраком ни слова не проронивший. Гараву это название мало что говорило (вроде бы читал в книжке, но он не помнил даже, что это за место). А Фередир даже руки уронил:

— Куда?! — подавился он. — До Раздола четыре дня пути!!! Это же обратно и на север!

— Твое дело — не протереть седло задом, — отрезал Эйнор неожиданно грубо. Фередир пожал плечами:

— Да я–то что. Но что мы будем жрать? Я на такие петли не рассчитывал. И потом, нас же трое теперь.

— Вот именно. И у третьего нет ни коня, ни оружия, ни вещей, — пояснил Эйнор. Фередир всем своим видом показал: да мне–то, как скажешь. Но Гараву удивлённо сказал:

— Запросто могли бы всё купить в Раздоле. Хотя… — оруженосец поморщился. — Может, оно и к лучшему. Не видеть эльфов лишний раз.

— А что, они такие страшные? — Гарав вспомнил посаженного на кол и невольно вздрогнул всем телом.

— Нет, что ты… — Фередир собрал миски. — Коней седлай давай, я помою… Не страшные, красивые, мудрые… А только всё равно…

Он дальше ничего не стал объяснять.

* * *

Обратно ехать было скучно. Хорошо ещё, стоило рассеяться туману, как Эйнор как будто ожил. Мальчишки, вёдшие себя тише воды ниже травы, даже вздрогнули, когда услышали вдруг голос рыцаря — Эйнор пел на каком–то незнакомом и красивом языке. Гарав понял, что это эльфийский.

— Ого, у него настроение хорошее стало, — прошептал Фередир в ухо Гараву. — Слушай, он сейчас будет петь много.

Гарав кивнул.

— Pella hisie, penna meyr Orenyan iltuvima lar. Erya tenn' ambarone sundar Nalye — firie, nwalme, nar. Tular Valar mi silme fanar. Meldanya curuntanen tanar. Minya Vard' elerrile anta; Miruvore yavanna quanta. Ulmo — losse earo, yallo Aule cara vanima canta. Nesso — lintesse, Vano — helma. Tula Melkor ar anta melmo. Erwa na Feanaro hin, Uner mara voronda nin. Hlara, melda carmeo aina, Laurefinda ve laurelin: U–kenuvalye tenn' ambar–metta. Hlara enya metima quetta. Pella hisie, pella nen, Tira iluvekena hen. Indis. Engwa indeo olos. Nava manina elya men. [36]

36

Vinyar Tengwar N26, ноябрь 1992

За туманом, без дома, моей душе не найти покоя. До самых ее проклятых корней ты — смерть, мучение, огонь. Приходят Валар в сияющих обличиях и творят мою любимую своим волшебством. Первой — Варда дарит звездный блеск; нектаром жизни наполняет Йаванна. Ульмо (дарит) пену моря, из которой Ауле создает прекрасный облик. От Нессы — резвость. От Ваны — кожа. Приходит Мелькор и дает ей возлюбленного. Одинок сын Феанора; никто не остался верен мне. Слушай, любимая, (плод) святого искусства, златоволосая, как Златое Древо. Я не увижу тебя до конца света. Слушай мое последнее слово. Из–за тумана, из–за воды смотрит всевидящее око. Женщина. Сон больного разума. Да будет благословенным твой путь.

— Это песня MacalaurК FКanАro–hino, — сказал Эйнор, закончив. — Не очень весёлая, но у этого великого певца было мало весёлых песен.

— Он был эльф? — спросил Гарав. Эйнор кивнул.

— Нолдо. Сын великого Феанора, сам великий воин и великий певец. Спеть ещё?

— Да! — мальчишки выкрикнули это в один голос. Эйнор засмеялся, но тут же посерьёзнел…

Словно птицы на небе летят облака Над безмолвной морскою волной… А когда–то, с поры той минули века, Белый Град здесь стоял над скалой. В шуме ветра над морем звучит — «Нуменор!» — Твое имя осталось в веках… Но под синей волной скрылись крыши дворцов, Их колонны рассыпались в прах… Слишком дорого стоит от смерти уйти — Не вернулись домой моряки, Только остров белеет на Дальнем Пути, И обломки колонн — как клыки… [37]

37

Стихи Анариэль Ровен.

— Ну что ты поёшь такие грустные? — огорчённо спросил Фередир и чуть пришпорил коня. Эйнор улыбнулся:

— Спой весёлую.

— Ну, не знаю, весёлую или нет, но точно пободрей спою! — задиристо отозвался Фередир. Подбоченился в седле (Гарав поёрзал, теснясь).

— Я искал Границу Бури — А у бури нет границ… И с тех пор мой корабль танцует Под настойчивый ветра свист. Белой чайкою рвется парус, Где ты был — там тебя уж нет… Даже имени не осталось У осколка древних легенд. И с тех пор меня мотает По морям, городам и войнам. Память льдинкой в ладони тает– И нет силы крикнуть: «Довольно!» В многих знаниях — много горя, Я — воистину Черный Вестник, Я играю чужой судьбою С оголтелою бурей вместе!

Фередир присвистнул — без пальцев, но громко — и продолжал:

Но тебя ничто не удержит, Если ветер — твоя стихия. Если в сердце живет надежда– Объяснюсь ей тогда в любви я. У любви — очертанья бури, Ну, а буря границ не знает… Это все, что еще могу я, Это все, что меня спасает. Снова поутру — стылый ветер, Для меня это — просто будни, И в каком я сегодня веке– Я узнаю только к полудню. Я, нашедший Границу Бури, Что границ не имеет вовсе, Листопадом в окне любуюсь. Снова осень, поздняя осень… [38]

38

Стихи Алькор.

— Спой ты, Гарав, — предложил Фередир, едва умолкнув.

— Я не умею, — покачал головой Гарав. — Совсем. Честно. Слушать люблю и… — он чуть не сказал «…и стихи сочинять», но — не сказал. — И стихи читать.

— И ещё много чего не умеешь, — заметил Эйнор. — Поразительно. Ну ладно, ты потерял память. Но уж тогда бы до конца!!! А то вот как жрать — ты помнишь, но при этом забыл, как седлать коня.

— Я из крестьян, — ответил Гарав «предположительным» тоном. — Коней видел только в запряжке. Может, у нас вообще на быках пашут? Не помню.

— Ну, честно сказать, что ты из просто крестьян — не похоже, — уже без смеха продолжал рыцарь. — Тебя учили владеть мечом, причём учили неплохо. У тебя получается.

— Угу, — буркнул Гарав. — Я заметил, когда с тобой дрался. Неплохо. Просто офигеть как замечательно у меня получалось.

— Это ничего не значит, — ответил Эйнор почти равнодушно, без малейшего хвастовства и не обращая внимания на слово «офигеть». — С мечом в Кардолане меня могут одолеть два человека. И всё… Хотя коней ты, похоже, и правда видел только в запряжке. И практически не умеешь пользоваться щитом.

— Навстречу, — подал голос Фередир, всё это время не перестававший наблюдать за обстановкой.

По тракту навстречу неспешно рысил конный отряд. Впереди скакали два рыцаря, следом — полдесятка оруженосцев, а дальше — десятка три конных латников. Флажки, плащи и накидки воинов украшали острые шестиконечные звёзды Артедайна. Все воины были в полном доспехе — и двойная конная колонна проскочила мимо подавшихся к обочине путников в молчании, лишь головы обоих рыцарей — непокрытые, шлемы держались на луках сёдел — одновременно повернулись к троице путешественников. Гарав запомнил мрачные бледные лица, сильно напоминавшие лицо Эйнора в моменты раздражения — только старше и суровей. Похоже было, что эти люди никогда в жизни не улыбались, а Эйнор умел даже смеяться.

— Скачут к мосту через Буйную, — сказал Фередир, играя поводьями. — Из Эмон Сул.

— Эмон Сул — это развалины на горе? — вспомнил Гарав. Фередир удивился:

— Почему развалины? Это и есть гора. А на ней — сторожевая башня. Кстати, гора наша, кардоланская. Но дозоры там держат вместе с Артедайном.

— С 1356 года, — сказал Эйнор. — До этого было много крови.

— С кем воевали? — поинтересовался Гарав. Эйнор криво усмехнулся:

— Сами с собой… Артедайн, Кардолан и Рудаур сражались из–за Эмон Сул и Палантира на ней.