Оружие Вёльвы

Бьёрн сглотнул. Ощущение падения не прекращалось. Он тоже понимал, кто говорит сейчас хриплым голосом Эйрика, кто смотрит из его темных, грозовых глаз. Этого приговора не отменить. Хоть и поневоле, он убил своего двоюродного брата и за это будет расплачиваться.

Снефрид встретила взгляд Йомара Огнеборца и показала ему на Бьёрна и в сторону пристани: уведите его. А сама устремилась в усадьбу, крепко сжимая в кулаке белую нить с девятью узлами.

В усадьбе было почти пусто, здесь оставались только рабы. Пробежав через теплый покой, Снефрид толкнула дверь малого спального чулана.

Ингвёр, сидевшая на лежанке, вскочила. Тут же поднялся и хирдман у двери – сторожей у пленницы никто не отменял.

– Собирайся! – велела ей Снефрид. – Вы сейчас же уходите отсюда, пока он не опомнился.

– Кто? – Ингвёр переменилась в лице, видя по Снефрид, что случилось нечто необычное.

– Эйрик. Только чары удерживают его от того, чтобы свернуть тебе шею, а уж потом отдать Бьёрну.

– Бьёрн победил? – Тревожная радость разлилась по лицу Ингвёр, и она вытянулась, будто хотела запрыгать на месте.

– Альрек убит! Вам нужно исчезнуть с глаз и с этого острова, пока не поздно! Я не знаю, сколько я смогу его удерживать!

Снефрид притиснула кулак с зажатой нитью к груди. Она сама ощущала на сердце тяжесть, было трудно дышать, сильнее болела едва зажившая рана в боку. «Иггдрасиль дрогнул, Ясень огромный… – где-то очень далеко шептали ей женские голоса. – Шум в древнем дереве – враг на свободе…» [37] Она слышала завывания бурь, что родятся в кроне Ясеня, шум и треск ломаемых ветвей, гул растущего пламени, и душу заливал ужас всеобщего крушения. А удерживала Волка лишь тонкая белая нить в ее руке.

37

«Прорицание провидицы», пер. С. Свириденко.

Ему нельзя. Никак нельзя. Стоит Одину войти в него сейчас – и бог по имени Слепой не покинет его тело, пока в нем сохраняется дыхание и тепло жизни. Эйрик будет крушить все, что заметят его слепые от ярости глаза, до тех пор пока не иссякнут удесятеренные силы могучего тела, пока сердце не лопнет, как переспелая ягода в пальцах, и сок этой ягоды не выплеснется на камни через ревущую медвежью пасть… Нужно как можно скорее убрать с его глаз то, что может своим видом вызвать всплеск.

Ингвёр заметалась по тесному покою, как попало запихивая в короб свои немногочисленные пожитки.

Потом обернулась к Снефрид. Главного ее сокровища при ней сейчас не было.

– А ты… ты отдашь мне…

Она глянула на Снефрид, выразительно расширив глаза. Ингвёр не решалась упомянуть о жезле, но Снефрид ведь знает, как он важен для хозяйки.

– Что? – Снефрид, хмурясь, поднесла ко лбу руку с нитью. – Забудь об этом. Никакого жезла у тебя больше нет. И у меня его нет. Он там, где его достанут разве что дочери Эгира. Пойдем, я отведу тебя на пристань. И… – Снефрид замерла на пороге чулана, с трудом находя нужные слова среди воя встревоженных духов, – постарайся послужить Бьёрну Молодому лучше, чем служила его деду!

* * *

О судьбе той лодки из Дубравной Горки, на которой они приехали сюда с Хольти, Ингвёр не задумывалась, но у Бьёрна имелась своя лодка, с парусом и шестью гребцами. Он взял с собой на Алсну мало людей, чтобы его не заподозрили в воинственных намерениях. Напрасно, думал он сейчас, пока вместе со своими людьми торопливо проверял, все ли в порядке, ожидая, пока приведут Ингвёр. Он и шестеро хускарлов – это все-таки семеро мужчин, известная сила. В паре Ингвёр и Хольти не было ни одного мужчины – раб ведь не считается, – и тем не менее они наделали больше вреда, чем двадцать вооруженных викингов: едва не убили наложницу Эйрика, что в итоге привело к поединку и гибели Альрека, а его, Бьёрна, сделало убийцей близкого родича.

Это было последнее, что Бьёрн сейчас мог осмыслить; о проклятии, которое принял вместе с Ингвёр, и его последствиях он пока не думал. К тому же рана на лице, наспех перевязанная, причиняла сильную боль, а боль путала мысли.

На длинном каменном причале стояли люди Эйрика, глядя, как Бьёрн спешно готовится к отплытию. Лица их были мрачны, и Бьёрн, хоть и не бы трусом, невольно ежился под этими взглядами. Он убил одного из двух вождей, пусть и младшего. Они ему этого не простят, и дальнейшая жизнь не обещает покоя.

Вот на причале возникло движение, показались две торопливо идущие женские фигуры. Одна была Снефрид, в другой Бьёрн с облегчением узнал Ингвёр. Она шла своими ногами и выглядела вполне невредимой, только была бледна и лихорадочно озиралась. «Ингвёр Злополучная» – вспомнил Бьёрн слова Эйрика. Девушка подошла к мосткам, Бьёрн протянул руку, чтобы помочь ей перейти в лодку; она взглянула на него и сильно вздрогнула, едва не отшатнулась. Он не подумал, как выглядит: со свежей раной на лице, наскоро перевязанной льняной ветошью, с кровавыми пятнами на одежде, со спутанными волосами. Но Ингвёр быстро опомнилась и подала ему руку: ее пальцы были холодны как лед.

Она села на носу, напротив Бьёрна. На ее бледном лице веснушки проступали ярче обычного, в чертах Бьёрну померещилась серая тень ее нового прозвища и созданного им тяжелой судьбы. Даже синие глаза блестели как-то жалко. Она старалась храбриться и сохранять надменный вид, но, Бьёрн видел, что она кутается в накидку, пытаясь скрыть дрожь.

Наконец отплыли. Снефрид единственная подняла руку и слабо помахала на прощание, благословляя их дорогу. Подняли парус, и свежий ветер понес лодку на север.

* * *

Они уплыли. В растянутой толпе удрученных, разозленных, подавленных хирдманов Снефрид одиноко брела вверх по широкой тропе, к усадьбе. Она пожалела бы Альрека, если бы у нее оставалось для него место в душе, но все ее чувства поглотила тревога за Эйрика. Пальцы стискивали белую нить с девятью узлами. Как долго ей держать Эйрика скованным, не пускать Одина-Бурого в его душу? Пусть Бьёрн с Ингвёр уже уплыли – опасность для них беспокоила Снефрид меньше, чем опасность для самого Эйрика.

Вот усадьба. Вот на дворе повозка, запряженная двумя лошадьми – это от курганов привезли тело Альрека и теперь, уложив на щит, несут в дом.

Войдя в грид, Эйрика она не увидела. Хирдманы, замечая ее ищущий тревожный взгляд, показывали ей глазами на дверь спального чулана. Обычно Эйрик не заходил туда днем, но сейчас чувствовал потребность скрыться с глаз, как раненый зверь. Снефрид заколебалась: пойти к нему или лучше оставить его одного? Не решаясь нарушить его уединение, она села на помост, сложила на коленях руки с зажатой белой нитью. Хирдманы замечали эту нить и, видимо, понимали, что она означает.