Ось
Шрифт:
Бесплотно-хрупкие машины гипотетиков падали не по случайным траекториям. Эти траектории сходились в том месте, где из толщи пустынных пород прорастало и поднималось что-то совсем древнее. Оно лениво ворочалось, как сонный бегемот, и опрокидывало буровые вышки, ломало насосы и трубы. Земля тряслась. Оно шевелилось снова и снова, по мере того как падал пепел, словно откликаясь на какие-то неведомые сигналы и оживая.
Вот оно заворочалось опять, как свирепый зверь. Земля уже не дрожала. Она ревела.Айзек-человек ничего не видел и не слышал, зато другая его часть внимала стону сдавленной до предела и надломившейся скалы, на которой стоял дом, слышала грохот осыпающихся стен. Айзек снова ощутил в горле едкий воздух, дышать стало трудно и больно. Но это не имело значения для той его части, что умела видеть.
Это
То огромное, что взламывало землю на западе, напоминало Арку, судя по тем изображениям, что Айзеку доводилось видеть. Это было гигантское полукольцо из той же материи, что и пепел, только уплотненной и по-другому структурированной, чье молекулярное строение опровергало все законы природы. У Айзека не было слов для ее описания, но память Джейсона Лоутона подсказала ему слова: «сильные и слабые взаимодействия». Арка завораживающе мерцала, как радуга, переливаясь оттенками, которым нет названий. Это была Арка, предназначенная для перехода, но она не вела ни на какую другую планету.
И сейчас через нее проходило нечто. За ней зияла чернота, в которой ничего не мог различить даже Айзек, а над ней поднимались к звездам сияющие облака.
Толчки следовали один за другим, не переставая. В кромешной темноте это вызывало непереносимый ужас. Первые секунды Диане как-то удавалось еще с ним справляться, мысли ее все еще крутились вокруг брата Джейсона. А потом здание начало рушиться.
Поняла она это по неожиданному удару и резкой боли в шее и правом плече. Она не успела даже сообразить, что это, и потеряла сознание. Пришла она в себя от боли и тошноты. Она задыхалась, чуточку воздуха ей удалось поймать ртом, но совсем чуть-чуть.
— Не двигайтесь, — услышала она чей-то гортанный голос.
Кто это, миссис Рэбка? Нет, наверно, Сьюлин Муа. Диана попыталась ответить ей, но не смогла из-за спазмов в бронхах. Она попробовала сесть, или хотя бы повернуться на бок, чтобы не вытошнило на себя. Но оказалось, что левая половина ее тела размозжена, мертва и ни на что не годна.
— На вас обрушилось полпотолка, — сказала Сьюлин Муа.
Диана подавилась тошнотой и ее едва не вырвало. К счастью, спазм отпустил и земля тоже успокоилась — толчков больше не было. Она собралась было оценить свои телесные повреждения, но ее ум был слишком для этого затуманен, а тело нуждалось хотя бы в глотке свежего воздуха. Ей было больно. И страшно. Не смерть как таковая ее страшила, а то, как она приходит к ней. Кто и почему решил, что ее жизнь должна оборваться сейчас, вот здесь, под завалами.
Она снова подумала о Джейсоне. Откуда эти мысли о Джейсоне? Потом вспомнила о Тайлере, своем покойном муже. Но думать ей стало совсем трудно, и она снова потеряла сознание.
Айзек понимал, что Диане очень плохо. Это было видно даже в темноте, по ее угасающему внутреннему сиянию. По сравнению со Сьюлин Диана выглядела задутой свечой.
Но ему сейчас было сложно думать о ней. Его завораживал тот невидимый пейзаж, что представал его глазам. Завораживал — потому что он сам был частью его, он им становился. Но… это могло подождать. Теперь, когда из молекул машин гипотетиков, из магмы пород и гранита, из памяти, на западе собралась новая Арка, — можно было позволить себе передышку. Серое одеяло пыли, покрывшее землю на много-много миль вокруг, готовилось к новой стадии перехода. На это потребуется время, и ему надо было только подождать.
Миссис Рэбка и Сьюлин Муа были поражены, когда он вдруг пополз по рухнувшим балкам, обломкам гипсокартонных стен вентиляции и монтажной пены туда, где лежала Диана. Ее придавила огромная балка. Легкие Айзека тоже с трудом выносили затхлый воздух, а рот был полон пыли, но он хотя бы мог дышать, а Диане это явно давалось с трудом. Он подполз к ней и сказал, что его тоже что-то стукнуло по голове. Он стал гладить ее по волосам, как это делала с ним миссис Рэбка, когда он болел. Но над левым ухом Дианы в том месте, которого коснулась его рука, оказался липкий провал. Он отдернул руку, почувствовав, что измазался чем-то клейким.
Тайлер Дюпре умер в один
из дней нескончаемого экваторианского августа.Диана отправилась с ним просто погулять на крутой холм на побережье, чтобы посидеть на самой его вершине и полюбоваться лесом — его темно-зеленым покровом, скатывающимся по склонам к берегу моря.
Оба они были уже немолоды по любым меркам. Большую часть своей затянувшейся жизни они прожили, уже будучи Четвертыми. Тайлер периодически жаловался на усталость, но все равно исправно выезжал к пациентам. В основном это были молодые рабочие, трудившиеся на кладбище кораблей, где травматизм не был редкостью, или жители деревень минангкабау, среди которых они с Дианой поселились. В тот день он сказал, что чувствует себя отлично. Он настоял на дальней прогулке, о которой говорил, что это «самые большие каникулы, какие он может себе позволить». Диана отправилась с ним наслаждаться прохладой в тени деревьев, понежиться на солнце на горном лугу, но бдительности при этом не теряла.
Дело в том, что у Четвертых обмен веществ происходит гораздо интенсивнее, чем у обычных людей, хотя и сбалансирован идеально. Четвертые выдерживают любые перегрузки, но, как и у всего живого, запас их жизненных сил не безграничен. Жизнь нельзя продлевать бесконечно, у всего есть свой срок. С Четвертыми обычно бывало так, что если они умирают, то делают это сразу.
Так вышло и с Тайлером.
Диана думала впоследствии: могла бы и догадаться, что это он имел в виду и зачем затеял такую далекую прогулку. Они пришли в одно местечко, которое он очень любил, но ему редко удавалось побывать там. Вниз сбегала широкая полоса гранита, сквозь которую прорастали горные травы. Они расстелили на земле одеяло, и Диана достала из рюкзака все, что припасла для такого случая: австралийское вино, свежий хлеб из булочной в Порт-Магеллане и холодный ростбиф — нечто противоположное рациону минангкабау, которого им приходилось придерживаться. Но Тайлер не был голоден. Он лег на спину, положив голову на бугорок, поросший мхом. Последнее время он казался Диане каким-то эльфом — исхудавшим, с кожей, к которой не пристает загар даже под таким солнцем.
— Я, пожалуй, посплю, — сказал он.
Палило августовское солнце и пахло скалами, водой, сырой землей. Тогда Диана и поняла, что он умирает.
Ее охватил какой-то атавистический порыв — спасти его. Ведь когда она болела и думала, что умрет, чтобы спасти ее, он провез ее чуть ли не через все континентальные Штаты. И ей бы сейчас надо было его куда-то увезти.
Но она понимала, что это бесполезно. Лечение средствами Четвертых помогает только раз.
Поздно уже горевать.
Она опустилась перед ним на колени и стала гладить его по голове.
— Могу я тебе сейчас чем-то помочь?
— Мне здесь хорошо, — сказал Тайлер.
Она лежала рядом и обнимала его. Слишком поздно, все слишком быстро. Солнце садилось, пора было возвращаться домой.
Но вернуться домой могла только Диана.
Мне здесь хорошо.
Кто это сейчас говорил с ней в темноте? Ее брат Джейсон, который умер столько лет назад? Или же этот странный мальчик Айзек, чей голос так похож на голос брата.
— Я помню о тебе, Диана. Если ты действительно хочешь, я могу тебе помочь.
Она поняла, что он ей предлагает. Гипотетики хранили ее брата в своей неповоротливой памяти, обнимающей миллиарды лет. Она помнила его другой памятью — и что ей до миллиардов лет? Зачем стремиться туда, где брат?..
Она попробовала повернуться к Айзеку, но не смогла. Набрала воздуха в грудь и прошептала:
— Нет, не надо.
ГЛАВА 28
Когда началось новое землетрясение, Турк спал. Они с Лизой и доктором Двали расстелили на бетонном полу матрасы, легли спать и попытались уснуть. В какой-то момент Лиза перебралась в темноте к Турку. На обоих была грязная одежда, которую они не снимали много дней, но оба уже не обращали на это никакого внимания. Она обняла его сзади и прижалась коленями к его коленям. Ее теплое дыхание щекотало его шею и шевелило волоски на ней. И вдруг пол выгнулся, как живой, и воздух наполнился оглушительным грохотом. Турк едва различил в нем крик Лизы, и то только потому, что она кричала ему прямо в ухо. Он рывком повернулся на бок и тоже обнял ее. Они лежали, вцепившись друг в друга. Грохот нарастал немыслимым крещендо. Окошко, которое они совсем недавно закрывали с таким тщанием, выскочило из проема целиком и разбилось. Ничего не оставалось, как только лежать обнявшись и не давать друг другу скатиться по полу, наклонившемуся и вставшему дыбом, словно машина над обрывом.